Ни нежно так, ни так чудесно
Вовеки розы не цвели:
Здесь дышишь ты, и ты прелестна
Всей грустной прелестью земли.
Как нежно над тобою небо
Простерло ласковый покров…
И первый в мире вечер не был
Блаженней этих вечеров!
А там, над нами, Самый Строгий
Старается нахмурить бровь,
Но сам он и меньшие боги —
Все в нашу влюблены любовь.
Ни утоленности, ни жажды
Ни утоленности, ни жажды
В истоме вашей не подстеречь.
Ко всем приветны и взор и речь:
Соперник мне никто и каждый.
Но необещанным отрадам
Как не предать мне мечты, когда
Не говорите ни нет, ни да,
Но рот целуете мне взглядом?
О, нежные скупые руки,
Как бережете свою вы лень…
Но под глазами густеет тень:
Он будет — час любовной муки!
О тебе, о себе, о России
О тебе, о себе, о России
И о тех тоска моя,
Кто кровью своей оросили
Тишайшие эти поля.
Да, мой друг! В бредовые, в эти
Обеспамятовавшие дни
Не избранники только одни, —
Мы все перед ней в ответе.
Матерям — в отместку войне,
Или в чаяньи новой бойни,
В любви безуметь вдвойне
И рожать для родины двойней.
А нам — искупать грехи
Празднословья. Держать на засове
Лукавую Музу. Стихи
Писать не за страх, а за совесть.
Никнет цветик на тонком стебле
Никнет цветик на тонком стебле…
О, любимая, все, что любила я
И покину на этой земле,
Долюби за меня, моя милая, —
Эти ласковые лепестки,
Этот пламень, расплесканный по небу,
Эти слезы (которых не понял бы
Не поэт!) — упоенье тоски,
И в степи одинокий курган,
И стиха величавое пение,
Но разнузданный бубен цыган
Возлюби в этой жизни не менее…
Розовеют в заре купола,
Над Москвой разлетаются голуби.
О, любимая, больше всего люби
Повечерние колокола!
О, Боже мой, кто это
«О, Боже мой, кто это? Входит. Сбежали
Улыбки с улыбчивых лиц.
По сердцу прошла бахрома черной шали
И черно-махровых ресниц.
Скажи, отчего мне так страшно и мило,
Что роза в зубах у нее?
Ах, с розою вместе она защемила
Зубами и сердце мое!
И золота столько на ней, как на ризе.
Бровь выгнута, как ятаган…»
— Ты разве не слышал о Бари Кральизе,
Великой царице цыган?
О, как мне этот страшный вживень выжить
О, как мне этот страшный вживень выжить,
Чтоб не вживался в душу, в мысли, в кровь?
Из сердца вытравить, слезами выжечь
Мою болезнь, ползучий рак, — любовь?
Бежать, бежать, бежать, глаза зажмуря!
Куда? — Бог весть куда, но только прочь
От этой огненной подземной бури,
Что б полночь с цепи спускает ночь!
О, чудный час, когда душа вольна
О, чудный час, когда душа вольна
Дневную волю вдруг переупрямить!
Вскипит, нахлынет темная волна, —
И вспомнит все беспамятная память:
Зашли Плеяды… Музыка легка…
Обрывист берег… В море парус сирый…
И не по-женски страстная рука
Сжимает выгиб семиструнной лиры…
Гвоздики темные. От солнца ль томный жар?
Или от этой, чей так черен волос,
Чей раскаленный одичалый голос
Выводит песню в дребезге гитар?..
И вновь иду. Пустынно. Скуден цвет
Под белым небом… Степи… Взор — свободен…
Ах, смертному так много тысяч лет,
И у души бездомной столько родин!
Иду… Над бездной клёхтанье орла,
По волнам лет разбойничьей фелюги, —
И надо всем, как черных два крыла,
Крутых бровей приближенные дуги.
О, этих вод обезмолвленных
О, этих вод обезмолвленных
За вековыми запрудами
Тяжесть непреодолимая!
Господи! Так же мне! Трудно мне
С сердцем моим переполненным,
С Музой несловоохотливой.
Огород
Все выел ненасытный солончак.
Я корчевала скрюченные корни
Когда-то здесь курчавившихся лоз, —
Земля корявая, сухая, в струпьях,
Как губы у горячечной больной…
Под рваною подошвою ступня
Мозолилась, в лопату упираясь,
Огнем тяжелым набухали руки, —
Как в черепа железо ударялось.
Она противоборствовала мне
С какой-то мстительностью древней, я же
Киркой, киркой ее — вот так, вот так,
Твое упрямство я переупрямлю!
Здесь резвый закурчавится горох,
Взойдут стволы крутые кукурузы,
Распустит, как Горгона, змеи — косы
Брюхатая, чудовищная тыква.
Ах, ни подснежники, ни крокусы не пахнут
Весной так убедительно весною,
Как пахнет первый с грядки огурец!..
Сверкал на солнце острый клык кирки,
Вокруг, дробясь, подпрыгивали комья,
Подуло морем, по спине бежал
И стынул пот студеной, тонкой змейкой, —
И никогда блаженство обладанья
Такой неомраченной полнотой
И острой гордостью меня не прожигало…
А там, в долине, отцветал миндаль
И персики на смену зацветали.
Одна лишь мне осталась услада
Одна лишь мне осталась услада, —
Пой мне, дай мне наслушаться всласть!
Хриплый голос у тебя. Так и надо:
Не воркует голубкою страсть.
И опять ты поешь «Шелмеверсты»,
И опять, черный ангел мой,
Пропасть огненная разверста
Этой ночью передо мной.
И опять у самого края
Околдованная стою,
Ради этого адского рая
Загубляю душу свою.
Он в темных пальцах темную держал
Он в темных пальцах темную держал,
Тяжелую и сладостную розу.
По набережной к дому провожал
Нас Requiem суровый Берлиоза.
Под нами желтая рвалась река,
Как будто львиная металась грива…
И, подавая розу, льнет тоскливо
К моей руке его рука.
Над мраморною лестницей, в саду
Стелили тени плавные платаны,
И слабо волновался на ходу
Лиловый шелк торжественной сутаны…
И расстаемся мы не потому ль
(Ах, был весь Рим в том профиле орлином!),
Что горьким вереском и острым тмином
В моей стране цветет июль?
Отметил Господь и меня
Отметил Господь и меня,
И тайные звуки мне снятся:
Не в книгах ищу имена,
Во мне мои кровные святцы.
Крещу я в купели святой,
— Кого я обидела кличкой, —
Не тщилась замок золотой
Пытать воровскою отмычкой.
Пусть мало мой мир населен,
Но с крестниками я моими,
И в вечной кошнице имен
Цветет мною данное имя.
Паук заткал мой темный складень
Паук заткал мой темный складень,
И всех молитв мертвы слова,
И обезумевшая за день
В подушку никнет голова.
Вот так она придет за мной, —
Не музыкой, не ароматом,
Не демоном темнокрылатым,
Не вдохновенной тишиной, —
А просто пес завоет, или
Взовьется взвизг автомобиля,
И крыса прошмыгнет в нору.
Вот так! Не добрая, не злая,
Под эту музыку жила я,
Под эту музыку умру.
Папироса за папиросой
Папироса за папиросой.
Заседаем, решаем, судим.
Целый вечер, рыжеволосая,
Вся в дыму я мерещусь людям.
А другая блуждает в пустыне…
Свет несказанно-синий!
Каждым листочком, грустные,
Вздрагивают осины.
Отчего от отчего порога
Ты меня в кануны роковые
Под чужое небо уводила,
Поводырка страшная, любовь?
Отчего меня замкнули Альпы
В год, когда он грянул, — гром Цусимы,
И обидой содрогнулось сердце
Семнадцатилетнее мое?
Отчего не раньше, не позднее, —
В день, когда заполыхала Пресня,
Не изгнанница и не беглянка,
Шла я по Торкватовой земле?
Отчего под мертвым небом Сити
В попуганном звуке чуждой речи
Я услышала с полей родимых
Головокружительную весть?
Отчего, как в том июле грозном,
Я брела опять за поводыркой
И ушла из дому накануне
Огнедышащего октября?..
Если мать лежит на смертном ложе,
Сыновья — стоят у изголовья,
Дочь — хладеющие руки греет…
А чужих не ведено впускать.
Оттого в моем сердце несветлом
Оттого в моем сердце несветлом
Закипает веселый стих,
Что пахнет костром и ветром
От волос твоих.
Закрываю глаза и вижу:
Темный табор, и ночь, и степь.
Блестит под месяцем рыжим
На медведе цепь.
Там, я знаю, твои прабабки
Вековали свой век простой,
Варили на жабьей лапке
Колдовской настой.
И умели они с колыбели
И любить, и плясать, и красть.
В их смуглой душе и теле
Рокотала страсть.
Там, в семье твоей, юноша каждый,
Завидя соперника, знал,
Как в сердце вонзить и дважды
Повернуть кинжал…
Оттого в моем сердце несветлом
Закипает веселый стих,
Что пахнет костром и ветром
От волос твоих.
Отрывок
Круглое небо. Простор унылый,
И зарево — не от заката.
Речка кровавым студнем застыла,
И месяц над ней щербатый.
Пусто очень и страшно очень,
А ветер свищет вдогонку.
Вся земля вокруг разворочена,
Выворочена воронками.
Бродит в смрадном, слащавом запахе
Смерть над полями голыми,
А впереди — на востоке, на западе —
Полымя!
Кто-то кричит. И в голосе воющем
Свой узнаю в смятеньи, —
И подымаются над побоищем
Шатким туманом тени.
Пахнет по саду розой чайной
Пахнет по саду розой чайной,
Говорю — никому, так, в закат:
«У меня есть на свете тайный,
Родства не сознавший брат.
Берегов, у которых не был,
Для него все призывней краса,
Любит он под плавучим небом
Крылатые паруса,
И в волну и по зыбям мертвым
Вдаль идущие издалека…»
Владислав Ходасевич! Вот вам
На счастье моя рука.
Под зеркалом небесным
Под зеркалом небесным
Скользит ночная тень,
И на скале отвесной
Задумался олень —
О полуночном рае,
О голубых снегах…
И в небо упирает
Высокие рога.
Дивится отраженью
Завороженный взгляд:
Вверху — рога оленьи
Созвездием горят.
Песня (Лень Лене, лень)
Лень Лене, лень
Тесто месить.
Лень Лене, лень Лене
Траву косить.
Как перепрыгивает белочка
С сосны на сосну,
За рекой сопелочка
Поет в лесу.
А в селе соседнем
Купол горит,
А в селе соседнем
Колокол звенит,
Но идти к обедне
Лень Лене, лень,
Лень,
Лень.