Неужели я снова
В этих березовых рощах?
Снова сияет майское солнце,
Склоняясь над розовым полем.
Пахнет аиром,
И плакучие прибрежные ивы
(Милые! Милые! Те самые!)
Без движенья дремлют над прудом.
Какая тишина!
Заглохла березовая аллея,
С гнилым мостиком над канавой, —
Где мы жили вдвоем
— Я и соловей —
И оба любили,
И оба пели песни.
Но он был счастливее меня,
И песни его были слаще.
Вот и маленькие друзья мои
Толпятся на берегу,
И один из них,
По колено погрузившись в воду,
Прячет в аире плетеную вершу.
Снова начинаются привычные разговоры:
Отчего перевелась рыба,
Оттого ли, что пруд зарос аиром,
Или оттого, что колдун заговорил рыбу.
Вот уж бледно-золотая заря
Угасает над лесом.
Ведра девушек звенят у колодца,
И листья деревенских черемух и яблонь
Девственно зеленеют
На нежно-розовом небе.
Снова аир, весна и колодезь,
И заря… отчего же мне хочется плакать?
Отчего мне так грустно,
Так грустно?
Из письма
Из письма к П. С. Соловьевой по поводу приезда в Москву старой ее знакомой О. Л. Поливановой
Ольга Львовна в Москве! Тетя Сена, лети.
И пожертвуй минутой досуга.
Ты не ведай преград на курьерском пути,
Чтоб обнять позабытого друга.
Пусть мой голос тебе как труба прозвучит
И придаст тебе легкие крылья,
Нет труда быть в Москве. Ведь Москва — не Мадрид,
Тут не нужны большие усилья.
Между градом Петра и старинной Москвой —
Ночь одну лишь в вагоне проедешь.
Ольге Львовне кивая своей головой,
В дом Пегова торжественно въедешь.
Дружба пусть суррогат лишь любви половой,
Не рискуй пренебречь суррогатом,
И явися скорее в Пеговский покой
В ватер-пруфе, в вагоне измятом.
Также много гостей мы туда позовем
И наполним бокалы шампанским.
Ольге Львовне пеан громогласно споем,
Виноградом заев астраханским.
Философия так, тетя Сена, гласит:
«Лишь любви наша воля свободна».
Дружба также любви проявившийся вид,
В ней убит самый грех первородный.
Так скорей на вокзал неприступный ступай,
Чтоб купить на вокзале билеты.
А теперь, тетя Сена, скажу я, прощай,
Не трудись составленьем ответа.
Написанное среди монахов поздравление
(Н. А. Петровской, в день рождения)
Не имея сил физических
Посетить сегодня вас,
В выраженьях поэтических
Я поздравлю вас сейчас.
Вам во-первых я желаю
День рождения провесть,
В танцах весело летая,
Не имея время сесть.
И на многие вам лета
Всяких благ желаю я.
Не желающий вам это,
На мой взгляд, свиньей свинья.
Принимайте поздравления,
Как привычную вам дань,
И танцуйте в день рождения
Целый вечер Па д’Эспань.
Мне идеи богословские
Давят слабый ум теперь,
И на мысли философские
Все наводит, даже дверь.
Но не мог забыть того я,
Что вы нынче родились,
И недружною толпою
Рифмы вдруг к вам понеслись.
Вышла дикость, вышла каша.
Но судите же добрей.
Я хотел, хотел, Наташа,
Чтобы вышло поскладней.
Начало неоконченной поэмы
(Черновая)
I
. . . . . . . . . .
Жаркое летнее солнце сияло
Тихо на землю. Дремали леса.
Листья деревьев река отражала.
Из лесу слышались птиц голоса.
Водную гладь пауки лишь рябили.
Только стрекозы мелькали порой.
Темные полосы рыб проходили
И в глубине исчезали речной.
Миром истома, сонливость владела.
Люди лесные дремали кто где.
Пан под дубочком простер свое тело,
Нимфы, понятно, поближе к воде.
Там, средь осоки, под ивой плакучею
Кто-то сидел. Он застыл в созерцании.
Солнце скользило струею горючею,
Грело его в непрестанном лобзании.
Был он младенец. Был бледен. Играло
Вечное что-то на детском челе.
Был он задумчив, и грусть трепетала
В лике бессмертном и чуждом земле.
Кто-то виднелся за ним и, нагнувшися,
Грозно и едко младенцу шептал.
В страхе мистическом весь содрогнувшися,
Молча, младенец виденью внимал.
То не впервые. Тот демон лукавый
Часто младенца в мечтах посещал.
Юную душу бессильной отравой
Много демон злой наполнял.
Был он бессилен. Кто Богом отмечен,
Тот не смутится пред силою злой.
В ком чистый огнь невещественный вечен,
Тот не падет перед тяжкой борьбой…
. . . . . . . . . .
II
Он возрастал средь сельской тишины,
Среди лесов дремучих и болот.
К нему летали радужные сны,
И тихо тек за долгим годом год.
. . . . . . . . . .
Когда в разрыве туч свинцовых
Огонь мгновенный трепетал,
Он бурей чувств и мыслей новых
Младенцу душу наполнял.
Он видел в молнии сверканьях,
В порывах ветра, в темноте,
В глухих, угрюмых рокотаньях
Осуществление мечте.
Уж выли листья. Тучи злые
Сдвигались. Старый лес шумел.
Поднявши очи голубые,
Младенец в глубь небес смотрел.
И там, средь молнии сверканий
Он ясно видел светлый луч,
И среди тяжких грохотаний
Младенец слабый был могуч.
Уж ночь ненастная спускалась,
А он все в глубь небес смотрел,
Где тайна мира открывалась,
Где вечный день зарей алел.
Как пред царем, пред ним склонялись
Деревья пышной головой,
И в блеске молнии являлись
Огни — свет жизни неземной.
Отдохну у тебя на груди
Посвящается М. Н. С.
Отдохну у тебя на груди
От страданья, волненья и слез,
О, мир дальний и светлый, приди!
Возвратитесь, мечтания грез!
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
О боюсь я! Зачем вы столпились?
И зачем окружили меня?
Для чего так внезапно явились,
Появились средь белого дня?
Тихо все. Только мыши скребутся,
И темно на душе у меня.
О, когда струны жизни порвутся,
И когда отлучится душа?
Посвящается О. М. Соловьевой
Смыли, смыли твои серебристые слезы
Черный грех с истомленной души.
Из далекой отчизны забытые грезы
Прилетели и плачут в тиши.
Ясен путь. Утихает мятель бушевавшая.
Выплывает и светит луна.
И далекая цель, прежде слабо мерцавшая,
Как луна мне близка и ясна.
И средь ночи глухой, средь пустынных снегов
В душу веет далекой весною.
И окутана дымкой серебряных снов,
Ты склонилась опять надо мною.
Посвящается М. С. Соловьеву
Как вокруг все бедно и убого!
Как дрожат от ветра слабые листы.
Черной лентой вьется мокрая дорога…
Отзвучали песни, отцвели цветы.
Но как будто новой радостной весны
В сердце зарождаются бледные намеки,
И летают тихо радужные сны,
Новая заря родится на востоке.
Осень не смущает душу просветленную,
И цветут надежды яркие цветы,
И ласкают душу, к жизни пробужденную,
Призраки царящей, вечной красоты.