Когда судьба занесена —
На мир презрительным указует перстом
(- на пажити, туманов прорывы —
Там: — города, волноречье, взморье,
Глубина караванов, изгибы, люди —
На холод, на теми,
Крепи, отливы -);
Презрительным перстом
Низвергая тусклейшие ряды —
Борозды, звезды ринутся,
Раздвигая ослеплений бег и пробег,
Тогда начинается, ломается явная пытка —
И леты нервических летунов
Оборвут искрометы,
Землеломы, подводники
С отличноустроенным ревом.
Вы же, громы…
А небесную пажить разломить
Крыльям блиндажа удастся ль!
Но лопнет струной золотой меридиан,
Но, звякнув, иссякнет струн поток:
Нежно опустит руки Рок.
Мира горим негасимым громадам
Мира горим негасимым громадам
В пляс странный руки,
Цветы глубиною,
Бурно и звонко тонет утро
В глаз изменяющийся простор.
Сердце бросая отроги замира,
О, пронзительнейшая ясь.
Мир невозможно падает в губы,
Струи огня, языки дождя.
Это — творения единое кипенье,
Птицы единственной долгий свист:
Румянец услышишь ли,
Тонкие пени,
Губ неприметный
Ломкий очерет.
Входишь, дрожа, радуясь: — влага,
Чуть колеблется вечерней мглой,
Простирай нагие руки
Над колеблемой чертой.
Навек мне упиться этой болью
Навек мне упиться этой болью,
Чужим отраженьем сна;
Душа, ты ведешь к тому полю,
На котором царствует нескольких душ глубина.
Дай и мне, цветку полевому,
Добрести и жизнь вознести,
В ароматы, что снились грому,
В путь, где встретились мы —
Несколько душ.
Непонятней — все будут речи мои;
Пятна солнечных рек
Пестрят очи и уста мои.
Мне идти на то поле,
Где несколько душ.
Над глубиною небосклона
Над глубиною небосклона
Уже не чуждая страна!
Душа — какого перезвона
Напоена, упоена.
Как виснет, тянет, отлетает
Свод невозможно голубой,
Как — обольститель! — изжигает
Он дух, стесненный сердцем мой,
Иль первых листьев золотеет
Обетование: — «опять!» —
Как улетает, холодеет
Земли пленительная гладь.
Дай сердце мне! ужель устами,
Кому восторг — тебя хвалить,
Приму ночей такое пламя,
Такую трепетную нить.
Несись, избыток жизни чудный,
Обетовании глубина!
За глубиною изумрудной
Уже не чуждая страна.
Не робость нежная играет
Не робость нежная играет
Над бедной, жалостной душой!
Не в бесконечность улетает
Взор ясный, близкий и живой,
Так кто же здесь воспламеняет
Приют разоблаченный мой!
К какому ведомому брегу
Меня прибьет моя волна,
К какому истому ночлегу,
Благословляет тишина!
И как терзанья думы смутной
Меня тревожат и разят —
Так этой радости минутной
Я сердцем молчаливым рад,
Дни, словно стансы, убегают;
Но, нет, — теперь печальный час.
А ожиданья расстилают
Свиданий ласковый атлас.
По тверди чистой и жемчужной,
Взор опрокинув в выси мглу,
Звезды идут толпою дружной —
На ту — алмазную иглу.
Нет тоски, какой я не видал
Нет тоски, какой я не видал.
Сердце выходит на белую поляну:
Сеть трав, переступь дубов,
Бег кленов.
Темный лесов кров; ждать не стану.
Когда раненый бежит невесело,
Сердце, выдь, выдь ему на дорогу;
Здесь окончится перекресток;
Тихо проходит лес,
Пашни не спешат
От струй рек.
Открывается дверь
Открывается дверь — и тихий
Свет расцветает в тиши.
Путник прощается с домом
И исчезает во мгле.
Как бы узнал я о свете,
Если бы ныне не он
Осторожно в него облекся,
Вырос и вышел вон.
Плечи, оскаты пашен
Плечи, оскаты пашен,
Перепрыгивающая омут ольха;
Отдельные воды перевивы,
Окручивается зеленый воздух.
А крест церковный уводит
На многие глаз мой мили,
Как будто на корабле воздушном
Мои руки и ноги уплыли.
Но когда рука стеклянною становится,
И около нее другая трепещет невидимкой, —
Как, на листы газет глаз роняя,
Стуки эти, звоны докучны.
И голый взор звон отнимает,
Ломая связи языка, и зорок
Корень неробкий из черепной коробки,
Вымышленный в 12-м часу.
Вцепившись крепчайше: —
Пола ночи отрывается. —
И тихое — двери железом грохают.
О, усталое же, остылое сердце!
Катится трижды подскоком.
По сю пору недостаточно ясно
По сю пору недостаточно ясно,
Но точней — и быть нельзя;
Что за холод колючий и дикий!
Шарманка моя, шарманка,
Коричневая ручка и чернила:
Немыслимо нам с Вами сыграть ничего
Ни приятнее, ни веселей.
Когда все спокойные рыла
Отдыхают в тепле:
Мое беспокойство — извольте — смыло
Мой профиль на голосе моем.
Только один мог бы, один,
Только один…
Мог бы догадаться: что я и как,
Но он… не знаю, не знаю,
Уж не помер ли милый мой друг.
Серое одиночество
Серое одиночество
Трав и замерзших камней,
Прячась от ясного месяца,
Редкие звезды блеснут.
Слабо Медведица точит
Семь драгоценных огней
В тихое звездное время,
Тронув туманную глубь.
Ты — раздвигаешь золото алоэ
Ты — раздвигаешь золото алоэ,
Ты — горишь улыбкой, ты —
В пляс цветающих плечей,
Ты — бежишь в очи ключом студеным,
Замолкая тусклым блеском обломок речей.
Я только дрозд журчливых слов потока,
Надо мною — безмолвится
В солнце горящий лист,
Я гляжу на праздник небесных Ориноко,
Где режет чистоту ласточки клич.
О, прозрачных столбов воздушных
Целящая пустыня,
Блаженных и одиноких слов про тебя,
Милый танец солнца нежной пыли,
Сладкий, глубокий, как уста.
Нет, повторить ли очарованье,
Эти заливающие синью глаза,
В этом море мира — мир и воля,
Хрустальный берег радужного холма.
Ударится в колокол птица
Ударится в колокол птица
И мертвая упадет,
И ей отвечает важный,
Отдаленный, глубокий звук.
Не так ли в это сердце,
Вспыхивавшее при огне
Далеких пожаров и криков
И выстрелов ночных,
Теплый, в воздухе со свистом
Стрижом игравший взгляд
Ударяет неистовой
Ласке таинственно рад.
И вот он лежит, как птичка,
В моих жадных руках,
Как месяц, обходит кругом
И тонет в моих глазах,
Над ним загорается важная
И темная мысль моя,
Ему отвечает нежная
Жалобная свирель стиха.
Шорохи той же грани
Шорохи той же грани,
Как соки пустелых уст.
А зачем же эти дороги
Лучей красных не близки!
Топайте мостом, завязшим
В пучине вздошных дорог —
А я полоумный взор
Направляю на ту же пажить.
Вы вслушайтесь в сей сказ:
Голубь на прорубь,
Кровь на восторги,
Нивы за плески, за ивы.
И в единой печали
Я в ничто потрясен.
Сон исходит ночами,
Я до ней унесен.
Чего боишься, сердце, ты?
Чего боишься, сердце, ты?
— Всего-всего-всего…
Пред кем таишься и молчишь
В уюте тишины?
— Таюсь — боюсь — едва взмолюсь,
— Не зная никого,
— Мольбу не смею повторять,
— Не смею очи поднимать,
— Всё жжет мне очи, всё!
Но если жизнь твоя прошла
И ждет тебя земля —
Чего страшиться в пустоте
В безмолвной наготе?
— Чего? не знаю. Не могу
— Сказать, куда бегу,
— Но лучше мрак и пустота,
— Чем черная мечта —
— На перекрестке, на углу,
— В стенах и на полу.
Этот нежный отдых в долине
Этот нежный отдых в долине, едва колеблемой ветром,
В этой слезной и радостной очищающей глубине,
Где плывет райский тигр с золотыми зубами,
Шелковистый и тихоречивый, почти нерасслышанный тигр.
Он восходит лучам, и большие крылатые рыбы,
Словно медленный запах, расходятся по воздушным волнам,
Превращаясь из нежного сумрака в ярко горящую розу
И в мелодию уклончивых и невыразительных трав.
Дай устами испить этот ветер горячего мира,
Невозможный, неверный полет догоравших ресниц,
Где смеется и плачет лучистая, звонкая лира
Изумрудных и исчезающих томным весельем зарниц.
Les bienfaits de l’amour
Старинные опять зовут прогулки!
Будь милым снова, незабытый Друг —
Вот брошены дорожки, закоулки
И скошенный нас принимает луг.
Не повторять прекрасные сонеты,
Не слез узнать неотвратимый путь
Идем сюда; — вот дальних птиц приветы
И радости ты не избудешь, грудь.