Архив стихотворений Сенеки

Луцилия приветствует Сенека!
Ты веришь, будто он — дитя добра?!
Таких — один, и то не в каждом веке…
Как исключенье, Господа парад.

Когда б он знал хотя б, что это значит,
Он даже не пытался бы им стать…
Что из того, что о дурном он плачет? —
Иуда тоже пожалел Христа…

Он ненавидит безудержность власти? —
Он сам бы сделал то же, если б мог…
Пороки многих скрыты в них, отчасти
Из-за того, что чуют слабость ног.

У них нет средства показать всю низость,
Которую таят в себе давно.
Зимой змеи не устрашает близость,
Когда лежит замерзшей, как бревно.

Ты утверждал, что некто — в твоей власти…
А я сказал: в твоих руках перо!
Он улетел? — Он был известной масти,
Что отвечают злобой на добро.

Кто угрожает — тот пожнет угрозы,
Кто домогался — бремя обретет.
Поэт в душе — постигнет жизни прозу,
Когда она сквозь камень прорастет.

Всю тупость нашу видно из того лишь,
Что ценность мерим, деньги возлюбя…
Отдать за долг свой дом — не приневолишь…
Всего дешевле ценим мы — себя…

Есть ценности — опасней злого жала
Осы, что проползает по губе:
Когда б они нам не принадлежали,
То… мы принадлежали бы себе.

Мы часто помышляем о расплате,
И проливаем слезы, как капель…
Хоть многим — надоело, что утратил…
А, если нет — привыкнуть не успел…

Нет денег — нет в деньгах безумной жажды.
Мы все готовы, охранять свой кров,
Но, сохранить себя — не может каждый.
Не думай о потерях.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Ты пишешь: Совершенствую свой дух…
Прекрасно, нет нужды искать опеки
На небесах, тревожа Бога слух,

Зачем просить том, что можем сами? —
Ведь Бог вблизи тебя, с тобой, в тебе!
Не надо дух искать за небесами
И в церкви — поищи его в себе.

И как ты обращаешься с ним втуне —
Вокруг себя ты видишь тьму иль свет…
Без Бога кто возвысит над фортуной? —
Лишь Он способен дать на все ответ.

Когда идешь густой и тихой рощей,
Где свет скрывает плотная листва,
Внушает все (не объяснить здесь проще),
Что в роще — проявленье Божества.

Истоки рек, глубокие пещеры,
Озера темных, непрозрачных вод…
В нас это пробуждает святость веры,
Предчувствием святыни всколыхнет.

А если ты увидишь человека
Бесстрашного, спокойного, как Бог,
Глядящего без трепетанья века,
На всех… Неужто ты б понять не смог,

Что видишь не преддверие могилы —
Величье в нем опору обрело!
Что снизошла Божественная сила
На бренность тела, на его чело!

Высокая душа чужда волнений,
Ничтожны ей стремления и страх,
И, в этом — несомненность проявлений
Божественных начал в его устах.

Как солнца луч, на землю прилетая,
Живет своим источником в веках,
Так и душа, великая, святая —
Лишь проявленье силы родника.

Она нас не чуждается, но связи
С Божественным — основа многих Вер.
И подымает нас из плотской грязи,
И многим в жизни подает пример!

Душа в себе хранит добро от века,
Она не блещет внешним, наносным.
Что есть глупее славы человека
Чем в том, что может быть раздельно с ним.

В арену укротители выводят
Усталых львов, блестящих красотой…
Но дикий лев намного превосходит
Расслабленного, с гривой золотой.

У одного — прекрасный дом и челядь,
Он получает много барыша,
Обильно жнет (и, часто — где не сеет),
Но сам, при том, не стоит ни шиша.

Что человек? — Душа. А в ней? — Лишь разум.
И высшим благом в нем — исполнить то,
Что никому не в силах сделать сразу,
Но, чем достойно — подвести итог.

Толпа, в припадке общего веселья,
Несет туда, где всех пленит порок.
Живи с природой — избежишь похмелья.
Ты — человек разумный.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Портреты — это средство от тоски.
Хоть мы с тобой по-прежнему далеки,
Но в письмах — радость узнанной руки.

Ты пишешь, что слыхал Серапиона
И речь его неслась, как водопад.
Философ — молвит кратко и резонно,
Кто сыплет словом — часто невпопад.

Стремительный напор и многословье —
Ораторам перед толпой под стать.
Кто отнесен к философов сословью,
Тот должен книгу медленней листать.

В речах, что люди истине внимают,
Должна быть безыскусность, простота.
А черни, что речей не понимает,
Нужнее возбужденья быстрота.

В таких речах есть шум, но нет в них силы,
А шум… (припомни притчу про ослов)
И мудрого поднимет из могилы
Треск без разбору сыплющихся слов.

Бегущий под уклон себе не волен,
Как быстро говорящий без души.
Кто мудр — тот не торопится, спокоен —
Не стоит с наставлением спешить.

«Неужто не могу возвысить голос?» —
Нет, можешь, но, достоинство храни.
Раз Господом сосчитан каждый волос,
Как можно мир словами изменить?

Виниций говорил всегда «в растяжку»…
«Ты скажешь что-нибудь?» — вскричал глупец:
Для глупости ума движенья тяжки,
Как для гуляк занудливый скопец.

Пусть в Греции бормочут вслух, стараясь
Успеть. Но нам привычней разделять.
Так, Цицерон, как будто озираясь,
Способен был словами исцелять.

И Фабиан, проживший безупречно,
Был мудр, красноречив (пусть упрекнут).
Он плавностью речей не быстротечных
Мог донести весь смысл за пять минут.

Кто говорит быстрей, чем понимает,
Ни совести не внемля, ни стыду,
Тот забывает, что ему внимают,
И в собственных словах найдет беду.

Отдай свое усердие предметам,
Потом словам — они всего лишь трость.
Кто с истиной знаком, тот молвит метко
И взвешивает слово.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Ты прав, что ценность писем — в частоте,
В их непрерывном, потаенном беге,
По капле приближающем к мечте.

В пространных рассужденьях — много шума,
А суть у философии — совет.
Советовать прилюдно неразумно:
Не слышен доверительный ответ.

Внушать желанье можно всенародно,
Ученью же, не нужно громких слов.
Для мудрых — сущность слова благородна,
А громкий крик — в природе у ослов.

Из семени, на плодородном месте,
Растут…горчица, кедр и виноград.
Так слово наставления (не мести),
В чужой душе даст всходы многократ.

И та душа от счастья веселится,
И, возносясь над крышами дворов,
Нам отдает запавшее сторицей.
Немногословна мудрость.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Ты просишь: кратко подводить итог
И добавлять заметки по порядку,
Как в поле отмечают каждый стог.

Знай: польза от обычных изложений
Не меньше, чем итог, ученику.
Итог полезен, чтоб без напряженья
Припомнить все, что нынче изреку.

Раз просишь, дам тебе и то, и это…
Но, ссылки для чего? Я не пойму…
Пусть водит поручателей к ответу,
Лишь тот, кто сам не ведом никому.

Я напишу про все, что ты захочешь,
По-своему, как понял это сам:
И так кругом полно чужих пророчеств,
Предвидений по дням и по часам.

Есть в перечнях философов немало,
В их изреченьях — мудрости сонмы,
Но, там, куда душа не долетала,
С тобою, друг, возможно, будем мы.

О, благий дух! В тебе живет стремленье
Презреть навек свой низменный удел.
И, по стезе догадок и сомненья,
Узреть плоды величественных дел.

Кто в происках фортуны не заплачет,
Способен и удачу умерять,
Одолевать провал и неудачу,
Народного кумира презирать.

Как пламя, одолевшее кустарник,
Не будет впредь стелиться по земле,
Так дух наш, в беспокойстве неустанном,
Взовьется выше тронов королей.

Великому — величие притворно.
Умеренность — чрезмерному порог:
Что в первом — освежает животворно,
То, во втором — потери и порок.

Кто в наслажденьях сам себя бесчестит
Сильней врагов, того могу простить:
Страданья их — ужасней злобной мести,
Никто не смог бы бесконечно мстить.

Блеск наслаждений — жалкая химера,
Пусть признают, что в прихотях он прав.
Нет истины без веры и без меры,
Нет снадобий, кому пороки — нрав.

Необходимость измеряют пользой,
Излишества — не умещает ров…
Они уже не тешат нас, а больше —
Повелевают нами.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Я услыхал величественный слог:
Ты обещал быть добрым человеком,
А это — благомыслия залог.

Так гладиатор произносит клятву:
«Даю себя вязать и убивать.»
Но, он имеет право на попятный…
И может к милосердию призвать.

Ты встал на путь без права на пощаду,
И только стоя должен умереть.
Коль мы родились — смерть нам всем наградой,
Иль приговором…Как на то смотреть…

«Как стать свободным?» — То, что неизбежно,
Готовься превзойти в своей борьбе.
Тогда ты будешь волен безмятежно,
Лишь «Сила пролагает путь себе».

Повелевать способен только разум,
А глупость — в потакании страстям.
Прошу: не увлекайся модной фразой,
И не внимай случайным новостям.

Желания людей (как им не видно?)
Несут теченьем вод, под шум ветров.
И что ж? «Как я попал сюда? Мне стыдно…»
Для глупых — все случайно.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Я одобряю то, что сделал друг:
Ушел от видной должности навеки,
Ей предпочтя безвестность и досуг.

Не в должностях нам выгода и благо…
Кто ищет счастье, роскошь или власть,
Живут, как на войне: три года за год,
И некогда им насладиться всласть.

Не верь, что счастлив тот, кто многим нужен:
Черпая воду, поднимают муть.
Пусть даже праздным назван друг к тому же —
Блажен, кто одинокий держит путь.

Пусть юноша нам кажется угрюмым,
Пусть некоторым кажется пустым…
Пройдут года, и дерзновенье думы
Он явит словом мудрым и простым.

Вино, что показалось сразу вкусным —
Нестойко. Если терпкостью полно —
Уходом и заботою искусной
Изысканным становится оно.

Угрюмость и упорство — как в медали
Неотделимы обе стороны.
Того, кто от рожденья видит дали,
Не остановит высота стены.

Учиться для него настало время!
«А в старости — не время?» Знайте честь:
Смешно смотреть, как в азбучное стремя
Пытается старик, кряхтя, залезть.

Твой друг сказать не может: «Да, иди ты…» —
Что сказано, нельзя назад вернуть.
Не так позорно не отдать кредита,
Как добрую надежду обмануть.

Дух выше поклоненья и награды,
Хоть золотом осыпь до головы.
Но он не потеряет жизни радость,
Хотя бы все рассыпалось, увы…

Ведь, если бы он в Парфии родился,
То с детства бы носил колчан и лук.
А, если б в Иудее находился,
К воззваниям Христа он был бы глух.

В любой душе заложена с рожденья
Любовь к себе и ужасом объят
Шаг смерти… Нужно верить в пробужденье
Посмертное, туда стремить свой взгляд.

Ничто навек не скроется в природе,
Что умерло — вошло в круговорот:
День, вечер, ночь, и вновь светает вроде…
Зима — за летом, и наоборот…

Нет страха смерти в детях и безумных,
Неужто разум — меньший из даров?
(Вот — рифма для Зоила:) Будь разумным!
Не будь глупей младенца.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Как в юности, волнение в груди:
Ты превзошел себя! Где все? — В забеге
Толпа давно осталась позади.

Как пастуху приплод приятен в стаде,
Садовнику приятен первый плод,
Учителю — питомец дарит радость,
Когда из глины плотью восстает.

Когда я углядел в тебе задатки,
Подбадривал и шпорил на ходу,
Учил тебя разгадывать загадки,
И верил: продолжение найду.

Ты — мой! Не зря писал я столько писем —
Есть полпути… «Чего ж еще?» — спроси.
Когда ты станешь смел и независим,
Тебя испортить — не найдется сил.

Злу не давай и крошечной уступки,
Хотя б тебя тянули в шесть багров.
Чекань едино слово и поступки —
Тогда ты будешь счастлив.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Под тяжким бременем, в годах — Басе…
Так, в корабле, давнишние прорехи
Внезапно разойдутся сразу все.

Но наш Басе спокойно ждет кончины,
Он полон сил в бессилии телес,
Смерть не страшит философа, мужчину,
Кто духом тверд, тот смело входит в лес.

Любой род смерти может дать надежду,
Лишь старость — оставляет без надежд:
Приходит час — идем, смыкая вежды,
В единый путь для мудрых и невежд.

Пока мы живы, нужно делать дело,
Все смертны, никому здесь не везло…
Но, смерть стоит вне зла (в его пределах).
Смерть — выше даже страха перед злом.

Рассказ о смерти заслужил бы веру
Из уст того, кто умер и воскрес.
Смятенью смерти точно знает меру
Целующий в причастьи хладный крест.

За детством — юность, молодость и старость,
За старостью осталась… только смерть.
Путь безвозвратен, но души усталость
Преодолеть дано и должно сметь!

Смерть неизбежна, как закон природы,
Она — закон? — За что ж закон винить?!
Пройдут века, изменятся народы…
Лишь смерть ничто не сможет изменить.

Коль старость уведет меня неспешно
Из жизни на кладбищеский покой,
Скажу: Спасибо, Боже — жизни грешной
Подвел черту не дрогнувшей рукой.

В ком мужества искать? — Кто смерти ищет?
Кто весел, и ее спокойно ждет ? —
У первых — дух в смятении без пищи,
А, у вторых — готовится в полет…

Признаюсь, что Басе мне очень дорог,
Он — проводник надежный мне и друг.
Я радостен, хоть нам давно за сорок:
Как в скачке, мы идем последний круг.

Не будем путать следствие с причиной:
Нам незачем спешить покинуть жизнь,
Но примем смерть: проходит все… Кончина
Печальней, если жизнью дорожить.

Мы мучимся, коль смерть подходит близко,
Хотя она, всю жизнь — лишь в двух шагах.
Не лучше ль посмотреть болезней списки?
В них чаще мы найдем себе врага.

Но, можешь ты меня возненавидеть…
За пышность писем, времени воров.
Чем смерть бояться, лучше смерть предвидеть
Не забывай о смерти.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Ты спрашиваешь: Как наш Марцеллин? —
Его визиты стали очень редки —
Для грешных слово правды — острый клин.

Что толку выговаривать глухому
Его пороки? Береги слова —
Реченное по поводу пустому
Влиянье твое может подорвать.

Стрелок из лука редко терпит промах,
Иначе, как назвать его стрелком?
Искусство мудрости царит в хоромах,
Оно не заблуждается ни в ком.

Над Марцеллином я не вижу рока,
И попытаюсь руку протянуть,
Хотя, в нем так велик успех порока,
Что с ним спаситель может утонуть.

Он высмеять сумеет всех на свете —
Себя, и нас, философов всех школ…
Он сам задаст вопрос, и сам ответит,
Потом найдет для каждого укол.

Предаст попранью славу Аристона,
Кто мог с носилок словом исцелять,
И вспомнит Скавра (смех дойдет до стона,
Перипатетик — от корней «гулять»)

Он всех шутов-философов накличет,
И будет ими тыкать мне в глаза.
Пусть он смешит меня (его обычай),
Но я скажу — и потечет слеза…

Я докажу ему: он слишком ценит
Успех, и этим падает в цене.
Пусть лишь на день помогут мои пени,
Но отдых от порока — в каждом дне.

Покуда с ним я занят исцеленьем,
Будь стоек, не страшись судьбы угроз.
Одна лишь жизнь у многих поколений,
И смерть — одна, как нравственный вопрос.

«Народу не хотел я быть по нраву —
Народ не любит то, что знаю я,
А я не знаю, что он любит.» — Браво!
Я, Эпикур, твоею мыслью пьян…

Неглупый знает, как любовь народа,
Постыдною уловкой обрести…
Здесь, как везде, царит закон природы:
К любви у низких — низкие пути.

Признав за своего, тебя полюбят,
Но, главное, быть для себя — своим!
А угожденье — добродетель губит,
И душит благо жалкой славы дым.

Представь: тебе осанну проходимцы
Поют и рукоплещут средь пиров…
Мне будет жаль: порочен путь в любимцы…
Себе ты симпатичен?
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Лечу тебя, сам будучи больным?
С тобою я лечусь в одной аптеке,
И не считаю этого дурным.

Я на себя в записках нападаю,
Кричу: «Сочти года и постыдись —
Ты, как мальчишка!» Верь, что, от стыда я
Не в силах посмотреть в зеркальный диск.

Зачем мне беспокойство наслаждений,
Когда, за них так дорого платить?
Злодею — преступленья наважденья
В тревогах проникают до кости.

Лишь добродетель — чаша не пустая,
В ней скрыт надежной радости совет.
Так облака, за ветром улетая,
Не в силах закрывать надолго свет.

Когда же мы постигнем эту радость?
И сколько нам навстречу ей спешить?
Тяжелый труд вложив, возьмешь награду,
Знай: этот труд нельзя переложить.

Жил, в памяти моей, Кальвизий Сабин,
Он, в двух словах — бессовестный богач,
Но, памятью настолько был он слабым,
Не мог назвать ни имени, хоть плачь.

Он слыть хотел культурным человеком,
Велел купить одиннадцать рабов,
Чтоб имена всех лириков вовеки
У них бы отлетали от зубов.

И начал, за столом, перед гостями,
Читать стихи с их помощью, как мог.
Но вечно запинался, как костями
давился, как проглатывал комок.

Сателлий, пресмыкаясь, насмехался:
Советовал занятия борьбой.
«Ты что? Я без борьбы чуть жив остался!» —
Зачем же сам? — Возьми еще рабов.

Дух — не купить, не взять взаймы у друга,
Желающих немного бы нашлось:
Нет спроса на величественность духа,
Зато, на низость — возрастает спрос.

«Богатство — это бедность по природе» —
Рек Эпикур в тени своих шатров.
Распространить бы эту мысль в народе —
Как навязать лекарство?
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Тебе судом грозит твой ярый враг?
Ты жаждешь утешенья от коллеги:
«Верь в лучшее, надейся… Этих врак

Тебе произносить сейчас не стану.
К чему нам пыль истоптанных дорог?
Другой есть путь к спокойствию, как стану,
Свободному от суетных тревог.

Представь, что все страшившее случилось,
Измерь беду и взвесь душивший страх.
Тогда поймешь: твое несчастье — милость:
Невелико иль коротко, как крах.

Несложно мне найти тому примеры,
Их нам дает любой прошедший век:
Изгнанья, пытки, казни…Высшей мерой
Находит наказанья человек.

Рутилий Руф, Панэтием обучен,
Спокойно осужденье перенес.
Неправых судей краток век и скучен.
Руф — и Суллу будил от сладких грез.

Сократу, что беседы вел в темнице,
Предложен был спасительный побег —
Он отказался, чтоб пример зарницей
Прогнал наш страх, дал знать, что есть успех.

Сцевола, не сумев убить Порсенну,
Сам сунул руку в лютый жар огня:
Так доблесть объявляет свою цену…
Порсенна — изумлен, осаду снял…

Ты скажешь: «Эти песни перепеты,
Еще расскажешь, как погиб Катон?» —
Да, расскажу…Пусть эти два куплета
Дадут потомкам знание о том.

Не за свою свободу он сражался,
За Родину, свободу всех сердец.
Одной рукой Платона он держался,
Другой — за меч — спасенье и конец.

Он пал на меч…Врачи забинтовали,
Чтоб оттянуть дорогу в близкий морг.
Но, руки его — рану разорвали,
Он душу свою силою исторг.

И Сципион, захваченный случайно,
Упал на меч… Врагу, когда вошел,
Ответил на вопрос: «А где начальник?» —
«С начальником все очень хорошо!»

Такой поступок поравнял их с предком? —
Нет, больше! — Он дедов затмить сумел.
Разруха Карфагена — подвиг редкий…
Но, больший подвиг — победивший смерть!

Поверь, Луцилий, смерть не станет жуткой
Для тех, кому и жизнь не дорога.
Прими ее — судьбы последней шуткой,
Спокойно наблюдая гнев врага.

Пусть совестью ты чист без причащенья —
Есть, среди судей, несколько скотов…
Надейся на правдивое решенье,
Но, к худшему, Луцилий, будь готов.

Кто отделил смятенье от причины,
Поймет, что в деле страшен — только страх.
Подобны детям — взрослые мужчины,
Испуганные маской на глазах.

Зачем пугать нас острыми клинками?
Зачем на дыбу влечь людей шутя?
Не меньше боль рождает в почках камень,
И женщине — рожденное дитя.

Я обеднею — буду среди многих,
Изгонят — вновь отчизну обрету,
Оковами запутаны мне ноги,
Умру — забуду эту суету.

Мы умираем тихо, ежедневно,
Как капли вытекают из часов.
Вчерашний день погиб в нас? — Несомненно,
Ведь время не посадишь под засов.

Лишь люди могут быть так неразумны,
Желая смерти в страхе перед ней.
А мудрый — не бежит от жизни шумно,
Уходит, как вода между камней.

Иные пресыщаются от жизни
и, отвращенья к ней не поборов,
Спешат собрать родню к последней тризне.
Не нужно торопиться.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Что мне коварство нынешней весны?
Пасхальная трава под слоем снега? —
Мы не об этом говорить должны.

Скажу о том, как научиться мыслить,
Не видя себе радости в пустом.
Кто радость смог в самом себе исчислить,
Вовек не сокрушается о том.

Учись искусству радости. Лишая
Себя случайных сладостных утех,
Ты можешь отыскать, не согрешая,
Ту радость, что лежит вдали от всех.

Что тешит чернь — все слабо и неверно,
Как золота крупинки в бликах дна.
Богатство жилы — в глубине, наверно
Вознаградит старателя сполна.

Верь: радость настоящая сурова,
Кто держит наслаждения в узде,
Кто не страдает от потери крова,
С тем радость будет вечно и везде.

Путь наслаждений — на краю откоса,
Скатился — и страдания кругом…
Избегнуть их — есть меры, но непросто
Заметить блажь в намереньи благом.

В чем радость? — В чистой совести, харизме,
Презрении к роскошному колье.
Нам радость — плавный ход спокойной жизни,
Катящейся по строгой колее.

Река судьбы несет людей, пугая
Течением и бурною волной.
Немногие, собой располагая,
Всегда упорны в замысле одном.

Кто каждый день стремится жить сначала,
Едва начав, боится умереть.-
На корабле, что тронулся с причала,
Не может кормчий в небо посмотреть.

Почти никто из нас не знает истин,
Проживши в этом лучшем из миров.
Кончаем жить, не начиная жизни,
Не познавая блага.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Шум Сатурналий слышится вокруг,
Весь город в лихорадке, взрывы смеха…
Для нас ли эта радость, добрый друг?

В такие дни, душой владея строго,
Увидишь: ее твердость высока.
Не предавайся радости убогой
Толпы, что веселится в колпаках.

Когда толпа от пьянства в рвоте плачет,
Умеренный не выделится в ней:
Он делает все то же, но иначе,
Ведь праздники не только для свиней.

Попробуй, по совету Эпикура,
Диету соблюдая день за днем,
В суровость платья облекать фигуру…
Ты скажешь: «Так чего ж бояться в нем?»

Солдата закаляют перед боем,
Чтоб проявлял он доблести в бою.
Кто знал нужду, тот впредь уже спокоен,
И не боится за судьбу свою.

Ты два-три дня поспал в простой кровати,
Иль хуже — был подушкой дерна пласт?
Когда фортуне будем мы некстати,
И гневаясь, она все это даст.

Не думай, будто чем-нибудь особым
Ты занят в упражнении таком.
Таков, от колыбели и до гроба,
Удел для многих тысяч бедняков.

Напомню, что наставник наслаждений,
Мог жить, не тратя асса на еду…
Кто наслаждался в час ограничений,
При случае, потерпит и беду.

В тюрьме обильней кормят осужденных,
И, даже тех, кого должны казнить…
Не бойся быть фортуной побежденным:
Кто закален — удары отклонит.

Достоин Бога, поднятый из праха,
Когда ему богатство нипочем.
Владей богатством, но владей без страха,
Все преходяще: слава, и почет.

Знай: «Сильный гнев кончается безумьем.»
Лишь запали — сгорит вязанка дров…
Пусть разум твой сигналит, словно зуммер:
Не стоит волноваться.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Здоров? — Я рад с тобою пополам.
Философом не стать в библиотеке,
Их мудрость познается по делам.

Знак мудрости — в единстве слова с делом,
Со всеми оставайся — сам собой.
Ты спросишь: «Кто же смог такое сделать?» —
Немногие… Не тешусь похвальбой.

Ты оглянись — найдешь противоречья:
Твой дом, одежда, стол — во всем равны?
Ко всем ли обратишься с той же речью? —
Нестойкостью отличия даны.

Никто не знает твердо, что он хочет?
А если знает — нет в упорстве сил.
Наутро — вновь желает то, что ночью
Подверг сомненью, даже осудил…

Хотеть и отвергать всегда все то же —
Знак мудрости, от прочего — беда.
Нечестным и неправильным не может
Быть то, что привлекает нас всегда.

У большинства — желания, как тесто.
В упорстве — достижение вершин!
Допустим: не вершина это место…
Но, знать об этом будешь ты один.

«А что мне делать с присною толпою?
Их моя бедность может оскорбить…» —
Кто в бедности останется с тобою,
Тот — любит! — Как тут бедность не любить?

Доволен будь собой и милым благом,
Что породить своим усильем смог.
Нельзя отнять добро под этим флагом.
Все остальное — как рассудит Бог.

«Кто в рубище, с потрепанного ложа,
Зовет нас в бедность, золото поправ,
Своим примером побудить нас может,
Не болтовней, а жизнью доказав.»

Велик душой, кто и в богатстве беден,
Кого оно не в силах развратить.
Ему ценнее Святый дух обеден,
Чем золото, что в алтаре блестит.

А, если бедность впрямь к нему нагрянет,
Он сохранит величье, хоть чуть-чуть?
А, если вдруг бедняк богатым станет,
Сумеет ли презреть богатства путь? —

Не знаю… По делам все станет ясно.
Но, бедность нам приятна и легка
Лишь оттого, что, с нею — безопасность,
Вот это — я скажу наверняка.

Природа отпустила очень мало,
Богатым не рождается никто.
Грудное молоко лишь пьем сначала,
И спим, укрывшись малым лоскутом.

Так начинаем… дальше — царства тесны,
Нам не хватает золота, шатров…
Зачем?! — Природе это неизвестно…
Кто был рожден богатым?
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Ты мешкаешь из-за домашних дел?
Стараешься наполнить все сусеки,
Не понимая, есть ли в них предел…

Пока ты все лишь в целом различаешь,
Но вспомни: Цицерон нам говорит,
Что мудрость и в большом нас выручает,
И в малом снисхождение дарит.

Богатство очень многим помешало
Постигнуть философии труды.
А бедняку для жизни нужно мало,
Ведь он далек от истинной беды:

Когда вокруг кричат о наводненьи,
Он думает, как выплыть самому.
Нет полчища рабов — не нужно денег,
Чтоб их кормить, но — есть простор уму.

Желая, чтоб душа была свободна,
Будь беден иль воздержан — все равно.
Знай: все, что философии угодно,
Содержится в душе твоей одной.

Не говори с печалью, сокрушаясь:
Мне нужно то и это… Как смотреть:
Жить хорошо всегда тебе мешают? —
А что мешает славно умереть?

Кто осажден, претерпит что угодно:
Выносливость смиряет гнев врагов.
Тебе ж награда — быть вовек свободным,
Когда не страшен гнев людей, богов.

А воины? Идут на все мытарства,
Едят коренья, чахнут без воды,
В надежде на завоеванье царства
Не для себя… Безумия следы…

Дорога к философии известна,
И на дорогу деньги не нужны.
Зачем же оставлять последним средством
То, в чем искать спасения должны.

Зри в мудрости важнейшее начало,
Пускай в карманах у тебя свищи.
А, если и карманов не осталось,
То мудрость прежде прочего ищи.

«Богатство — не конец всем нашим бедам,
Оно — лишь знак неведомой беды.»
(Завет царя парфянского мне ведом:
С тобой проститься не могу без мзды.)

В чем разница: на чем лежать больному —
В кровати пышной, на вязанке дров?
Душа больная тянется к дурному —
Порок с ней неразлучен.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Согласен — тело следует беречь…
Не становись рабом его опеки,
Достоинство его швыряет в печь.

Страшны нам бедность, боли и насилье,
Последнее — опаснее всего,
Оно приходит, как бы ни просили
Не трогать, и ужасен вид его:

Представить страшно, (пусть — нам только снится),
Как, с пышной свитой, цепью и плетьми,
Оно ввергает нас во мрак темницы
С надеждами, женою и детьми.

Лишь видом арсенала средств для пытки
Палач способен жертву побеждать:
И жертвы оставляют все попытки
Сопротивленья, в страхе от вреда.

Кого нам больше следует бояться:
Правительство, сенат или народ?
От гнева власть имущих уклоняться
Ты должен, как от бури мореход.

Как уклониться от угрозы черни? —
Не пожелай того же, что она.
Не будь богатым, чтобы в час вечерний
Не встретила разбойников стена.

Избегни зависть, ненависть, презренье.
Как? — Только мудрость может дать совет.
Умеренность воздаст тебе прозреньем,
Как равноудалиться этих бед.

Заняться философией пристало —
И погрузиться в глубину идей.
Не верю, чтобы это имя стало
Ругательным, не чтимым у людей.

Но заниматься этим нужно тихо:
Взять — Марк Катон, вмешавшийся в войну…
Философ был, но кончил горьким лихом:
Вслед за Помпеем он пошел ко дну.

Ты скажешь: Побеждает только лучший? —
И худшим достается блеск побед.
Твое ли это дело? Часто, случай
Способен отделить успех от бед.

Могу ли я сказать: Не будет горя
Тому, кто эти правила блюдет?
Опасней кораблю в открытом море,
Чем в гавани, коль вовремя войдет.

Чья предприимчивость неугомонна —
Рискует, чтоб снискать корзину роз.
Бывает, что погибнет невиновный,
И праздность не спасает от угроз…

Кто мудр, тот видит замысел вначале
И знает путь, не покидая створ:
Когда корабль от берега отчалил —
Готов уже фортуны приговор.

«Получит радость от владенья златом
Лишь тот, кто не боится за добро.»
Прими сей лозунг ежедневной платой,
Опять хвалю чужое.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Недавно я за город выезжал…
Что ж вижу: все платаны, как калеки,
А их собственноручно я сажал.

Моя усадьба потеряла внешность:
Крошатся камни, крыша потекла.
И в том — не управителя небрежность,
Он говорит: «Усадьба отжила.»

Ее я тоже строил, полон силы…
Хоть не вернуть давно минувших дней,
Не стынет кровь в предчувствии могилы —
Дышу теперь я глубже, и ровней.

Что за старик стоит в сенях у двери?
Я не хочу чужого мертвеца…
«Ты кукол мне дарил.» Возможно ль верить? —
То, сын слуги…на взгляд — старей отца.

Я стар. Но старость — то же наслажденье,
Вкусней всего — последние плоды,
И дети — как прекрасное виденье,
Когда уходят детства их следы.

Тому, кто пьет — милей последний кубок,
Который довершает путь ко дну,
От предыдущих — только след зарубок.
Как сладок вдох, пред тем, как утонуть.

Ты скажешь: «Смерть мила?! — Невероятно…
Да, как ей можно отдавать поклон?!» —
Всех возрастов воистину приятней,
Когда вся жизнь несется под уклон.

Все знать должны, что час смертельный близок,
И юноши, и зрелые мужи:
Не возрастом диктован этот список,
Уходит тот, кто… жизнь свою прожил.

Не видел стариков настолько дряхлых,
Чтоб в лишний день поверить им нельзя,
Так, день за днем, их счет фортуна-пряха
Отмеривает пальцами скользя.

«Один день равен всякому другому» —
Так говорил туманный Гераклит.
Настанет день, и все впадают в кому,
И все, что так болело — не болит.

Любой свой день живи, как день последний,
«Прожита жизнь» — скажи, ложась ко сну…
Не так уж страшно, ведь бессмертье — бредни…
А утром… Бог поможет жизнь вернуть.

Скажу еще: «В нужде живется плохо,
Но нет нужды, чтоб жить тебе нуждой.»
Осилишь путь, с благословенья Бога,
Чтоб одолеть нужду свою трудом.

Ты скажешь: «Это — фраза Эпикура…
На что тебе, его венок, лавров?»
Вся истина, что есть в литературе —
Моя, готов делиться.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Вчера ко мне пришел твой юный друг.
Я понял, что он делает успехи:
Он в разговоре раскраснелся вдруг.

Застенчивость — хороший признак юных,
Она при них останется и впредь.
Что от рожденья вложено фортуной,
То живо в нас, пока не умереть.

Иных, кто выступал перед толпою,
Порой бросало в холод или в жар,
И дрожь в руках, как в пятый день запоя,
И бледность, будто хватит их удар.

Одним, малейший шум, как робкой лани —
На их щеках огнем пылает кровь.
Другие обретают жесткость длани,
Когда они краснеют, как морковь.

Сулла краснел… и становился страшен,
Жестокостью смиряя города.
А Фабиан в сенате — был лишь краше,
И не всегда румянец — знак стыда.

Румянец в нас заложен от природы,
Его не одолеет мудрый дух.
Как мы не можем изменить погоды:
Краснеем или нет — одно из двух.

Чтобы актеру грусть явить на сцене,
Он прислоняет голову к стене,
И, тихо шепчет роль — стенанья, пени
Но, одного не может — покраснеть.

Всегда имей в душе, перед глазами
Примерного хранителя добра.
Стремись к нему, сдавай ему экзамен:
Живи и действуй, свой порок поправ.

Ты захотел сказать дурное слово? —
Спроси его, как сын перед отцом.
О, счастлив тот, кто в мыслях у другого,
Является достойным образцом.

Лишь «по линейке» в силах мы исправить
Неточность проведенных контуров.
Ищи того, чье имя можешь славить,
И — будешь сам прославлен.
Будь здоров.