Архив стихотворений Сенеки

Луцилия приветствует Сенека!
Ты требуешь, чтоб чаще я писал…
А, помнишь уговор? Не покраснел? Как
мне обещал: письмо вперед бросать?

Я не прижимист: в долг тебе поверю…
И, я – не Цицерон… Тебя спасать
Мне нужно! Тот же — Аттику доверил:
Все, что тому на ум придет, писать…

Мне в темах для письма нет недостатка,
Не буду я писать, как Цицерон:
Кто к должности пришел, имея хватку,
А, кто – за деньги обошел закон.

Полезнее, чужого не касаясь,
У зеркала присесть на полчаса:
На многое мы в жизни притязаем,
Но, редко собираем голоса…

Приятней – ничего не домогаться
И выборы фортуны обойти,
Чем, ради них, с соперником ругаться…
И, глупо с избирателем шутить…

Один всем обещает денег кучу,
(Не сам – при нем посредников орда),
Другой – всем дамам расцелует ручки
(Потом — и руку не захочет дать…)

Пусть консулов и преторов избранье
Проходит, как азартная игра!
Пусть кто-то победит, кого-то ранят,
А нам с тобой – задуматься пора:

Велик душой не тот, кто в мраке спален
Ждет результат, от счастья голосит…
«Ватиний — избран, а Катон – провален»:
Мне не о чем фортуну попросить!

Об этом можем век писать друг другу,
Не занимаясь прочей ерундой!
Пусть тысячи людей бегут по кругу…
От бед? – Нет – за погибелью, с бедой!

Имеем счастье – жалобы и пени:
Нам птицу счастья хочется поймать!
Что ты считал вершинами – ступени,
И нужно выше ноги поднимать…

Вперед! За благом? – Да, за ним, по слухам…
Боимся, что другие… Не успеть…
Увиденное — спешке оплеухой:
Большое – благом кажется толпе.

Чтоб мы впустую благо не искали,
Поймем: что благо?! Как его найду? —
«Суть блага в том, что души привлекает,
Зовет к себе.» — А, если – на беду?!

Взгляни: порок — секунды не скучает!
Правдоподобье – с правдой не в ладу,
А благо – только с правдою встречают,
Кто встретил раз — уже не отойдут.

«Стремленье к благу – только от природы,
Поэтому и тянет нас к себе!» —
Получше… Дом, заслуживая входа,
Заведомо не принесет нам бед.

Заслуга – в том, что честно, совершенно —
Стремление «быть честным» взять на флаг!
От честности, не может отрешенно
Быть благо, честность – корень всяких благ.

Пусть – ты судья, начальник легиона:
То – должности, не благо и не зло.
Но, все решая честно, по законам,
Внесешь в них благо — людям повезло.

Из прошлых зол — и благо прорастает,
А честность – не рождается во зле!
«Согласие с природою» — считают, —
«рождает благо, в нем природы след».

Естественности блага не оспорю,
Но, благу – не хватает естества:
Настал отлив – на пенный берег моря
Выносятся и мусор, и трава.

«Согласие с природой – важный признак!
Как можно это свойство отменять?!» —
Величина существенна! Как призрак
Через века увидите меня…

Наоборот: ребенок станет взрослым,
Был неразумен — стал чуть-чуть умней,
Глядь: перестанет задавать вопросы:
Как звать Сенеку? Луций ли? Анней?

Ведь многое, благодаря приросту,
Становится и большим, и… другим.
Мед, в бочке и на ложке, тот же – просто!
Но, ломит шест усилье на изгиб…

Надвратный свод — понятен всем, пока мне
И незачем искать другой пример:
Как клином связан свод последним камнем,
Пусть даже не велик его размер.

Последний штрих – мы видим завершенье!
А, есть и непрерывность смены свойств:
Вот движется чуть-чуть, вот нет движенья…
Ты видел остановку? – Нет. – Изволь…

Величина меняется – и нечто,
В ладу с природой, видит блага кров!
Так души понимают бесконечность –
Отсутствием предела.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Ты хочешь знать — что значат существа:
Разумность, справедливость? Или греки
Их выдумали? Это — лишь слова?

В них следует признать одушевленность? —
Пустые упражнения ума…
Я это говорю определенно,
Но, поясню, как нужно понимать…

Рассмотрим для начала добродетель:
Она есть состояние души,
А, значит (это знают даже дети) —
Нельзя одушевленность отрешить.

Одушевленность всякого искусства
Никто из нас не станет отрицать.
Бушуют в нас разрозненные чувства,
У каждого — не менее, чем …дцать.

И, если чувство существом считаем,
То ровно столько в нас живет существ,
И каждый, как планета, обитаем…
Движенья чувств — читай: обмен веществ?

Я — человек, и существо живое,
Но, тело обитания — одно…
Никто не скажет мне, что нас в нем двое,
Пока не выпьет в доме все вино!

Любой предмет считается отдельно,
Раз он самостоятельный предмет.
(Надеюсь, это ясно всем предельно)
Одна душа во мне, а больше — нет.

Я говорил, что думаю иначе…
В страстях, пороках — тоже есть душа?
Тогда — и в слове, в мыслях, даже в плаче? —
Не так проблему следует решать.

Мы видим в добродетельности много
Различных чувств, основа их — душа.
Без добродетели — прожить не могут?_
Как, уместившись, ей не помешать?!

«Нет, эти чувства — словно части тела.» —
Как «головы у гидры» — у души?
И каждое творит, что захотело?
Что — страшно?! — А меня — уже смешит…

Взять справедливость: да, она полезна:
С ней всякий поступает хорошо.
Но «существа» названье — слишком лестно,
Все наши чувства движимы душой.

До самой смерти, кто рожден собакой,
Не превратится в лошадь и свинью.
Хоть чувства в нас меняются, однако,
Одной душой — все чувства сознают.

Душа никак не может поделиться,
Принадлежа различным существам!
(Я, право, начинаю веселиться,
О глупостях рассказывая вам).

Уместно здесь скорей негодованье,
Чем спор. Возьми два разных существа:
Они различны только лишь названьем? —
Нет, суть отлична — разница в словах.

Воистину: велик умом Создатель!
При множестве разрозненных вещей,
Сумел им всем отличия придать Он,
Избегнув повторения вообще.

Лишь, если существо одушевленно,
Оно способно действовать само.
Не добродетель, — человек, с пеленок,
Воздействует на мир своим умом.

Любое существо, от ощущений —
Приходит к побуждению, затем —
К согласию. Простой пример движений —
Согласное явленье душ и тел.

А разум — разве может дать согласье
Себе на то, чтоб выйти погулять?
(Хотя, встречал… без разума, но, к счастью,
Их, часто удается исцелять.)

Одушевленность признавая в благе,
Придем к забавным выводам спеша:
Коль благо — это мужество под флагом,
Не в флаге ли скрывается душа?!

Себя пощекочу еще, потешу,
(Как глупость тянет — только приступить!):
Земному существу нужна одежа? —
Тогда и справедливость — хочет пить?

Затем определиться нужно с формой,
Вместившей добродетель или зло.
Пусть круглое — Божественному норма:
Добро — как шар, а зло — рога козлов?

Позволь мне перестать «жевать мочало»,
Еще Хрисипп явил ума пример:
Отверг «руководящее начало»
(Предписанное мерой всяких мер).

Коль человек талантлив — изваянье
Способен сделать, песни сочинять…
Душа — одна, но может состоянье
Согласно добродетелям менять.

Вопрос закрыт. И, не прими в обиду:
Душа в стихах не может выступать.
Иначе мы признаем Энеиду
Твореньем круглым…о шести стопах…

Представь себе таких существ обличья,
Как силлогизмы или солецизм…
«О, глупости унылое величье!
Где в мыслях — блуд, там в слове — онанизм.»

Учи меня не на словах, на деле:
Как храбрым стать, как крепость чвств создать?
Чтоб выстрелов угрозы не задели,
Чтоб силы, в моей немощи, придать.

Фортуна может собственным оружьем
И вознести, и казни предавать…
Воитель Александр, утратив дружбу,
Великий смысл ей начал придавать.

Какими заблужденьями одержан
Он был в завоеваниях земель!
Власть — в той душе, что тело в рамках держит,
А не в приказах властных пустомель.

Учи меня: священна справедливость!
Учи: забыть тщеславие, молву!
Чтоб безвозмездность жертвы опалила
Мне душу ярким светом наяву!

Не «по награде» принимай решенье:
Пусть ищут славы толпы шулеров…
Будь справедлив — готовься к поношенью!
(Для мудрого — не в тягость.)
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Ты друга мне прислал — он слишком тверд,
Я не привил в нем мудрости побега:
Пороками он сломлен и потерт.

Не всякую лозу привить возможно:
Та — старая, а та — изъета тлей…
Надрез надземный сделай осторожно,
Нет результата — пробуй под землей.

Посланцу я привить не в силах разум:
Подгнил, ослаб, и тут же отвердел.
Привой к нему отторгнут будет сразу,
Люблю — тебя, не бесполезность дел…

«Он жаждет исцеленья!» — Ты поверил?
А в душу заглянул, где так темно?
Для роскоши закрыть желая двери,
Он… приоткрыл заранее окно.

«Ему такая жизнь — давно уж в тягость!»
Кому не в тягость лишний пуд жиров?
Посмотрим, похудеет ли он за год,
Желая исцеленья?
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Софизм — продукт из Греции. Латынь —
Синоним не нашла ему от века:
Софизмы — не для римлян, к ним — остынь!

Мне кажется приемлемым прозванье,
Что ввел в употребленье Цицерон:
Софизмы «изворотом» называя —
Характеризовал со всех сторон.

Кто им предался — в мелкие вопросы
Погряз, и ничего не приобрел.
А там, где путешествует философ —
Вершин недостижимый ореол.

Кто исцеленья собственного ищет —
Велик душой, судьбой неодолим.
Он кажется уверенней и выше,
Чем ближе ты становишься пред ним.

Стоящим пред высокими горами
За облаком не видно их вершин:
Кто подлин не словами, а делами,
К тому не применяют толп аршин.

Его величье подлинное — просто:
Он выше, без высоких каблуков.
Уловками себе добавить росту —
Для тех, кто самолюбием влеком.

А он: собой, и ростом, всем доволен…
Еще бы, недовольным быть ему! —
Тех, кто фортуну не заметить волен,
Любые испытанья не проймут.

К тому, кто так поднялся над толпою,
Приблизиться не может человек,
Поверивший: судьба, своей стопою,
На поворотах ускоряет бег.

Я запрещать не стану извороты:
Раз хочется бездельничать — давай…
Но, «благо входит в узкие ворота»,
И, где они стоят, не забывай…

В софизмах есть известная приятность,
Как в палиндромах… в жвачке — для коров…
Как засосет, не выпустит обратно.
Учись презренью жизни.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Ты мучаешься из-за пустяка…
Рабы нашли возможность для побега? —
Ценнее — дружбы верная рука!

Вся жизнь — как в бане, в толчее, в дороге:
Толкнут, обманут, грязью обдадут…
Да, жизнь груба, жди пакостей от многих,
И, молча строй предвиденья редут.

Что наша жизнь: подмостки или стрельбы?
Немало стрел уже попало в цель,
Часть — промахнулась. Скажешь: Умереть бы…? —
Солжешь… Ты ждешь: излечит Парацельс.

Ютятся в скорби грустные заботы,
И старость обнажает бледный лик…
Кто их презрел, предвосхищая что-то,
Тот — в мудрости поистине велик.

Чей разум не сковала радость ленью,
Тот с бедами, как родственник знаком:
Благодаря спокойным размышленьям
В любой беде не будет новичком.

Рабы тебя покинули? — И, что же?
Порой, убьют — не спросят, как зовут…
Ты — жив-здоров, отнюдь не уничтожен,
«Царапины до свадьбы заживут…»

Летит стрела, коль попадет — отравит…
А попадет ли? — Воля Божества.
«Равны в правах» — не значит: «равно правят»,
А значит — «предоставлены права».

Зимой — несем от холода потери,
А, в летний зной — страдаем от жары…
Вот — зверь… Вот — человек, опасней зверя…
Не спорь с природой, выйди из игры!

Идет циклон, за ним — антициклоны,
Ночь сменит день, зарю сменяет мрак…
Плох тот солдат, что входит в строй со стоном,
А, кто бранит природу — тот дурак.

Как Цицерон, что выбирать был волен,
Я начал сам переводить стихи.
Понравится (надеюсь)? — Будь доволен!
А, нет? — Так… на него спиши грехи!

«Веди меня, Отец, куда захочешь!
Я следовать, не мешкая, готов…
Покорных рок влечет, как звезды ночью…
А грешных — на веревке, как скотов.»

Великий дух себя вручает Богу.
Ничтожен — кто, с природою суров,
В ней (не в себе) менять хотел бы много.
Меняй себя — под Бога.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
«Как может мудрый мудрому помочь?
Кто полон блага, что ему коллега
Поможет одолеть и превозмочь?» —

Мужи добра полезны друг для друга,
Хоть для того, чтоб форму поддержать:
Табун коней несется вскачь упруго,
И вместе им — приятнее бежать.

И добродетель чахнет от простоя,
Без мудрых — с кем прикажешь говорить?
У мудрых дело общее, простое:
Помочь их душам новое открыть,
Увидеть золотую середину.

Дурной дурному может лишь вредить:
Где все пороки слиты воедино,
Там самый гнусный — вечно впереди!

Логично «от противного» рассудим:
У мудрых — самый мудрый впереди!
(Как различать? — Секрет открою, люди:
Не любит мудрость… толпами ходить!)

Нет мудрецов, что знают все на свете,
Хоть горячи пытливые сердца.
Порою друг на твой вопрос ответит,
И путь легко доводишь до конца.

Как бегуну полезен бодрый зритель,
Так мудрый помогает мудрецу:
Приносит благо, что ни говорите,
Благой пример — и детям, и отцу.

И мёд кому-то кажется не сладким:
Им горечь забивает главный вкус…
(Сейчас, наверно, ждете рифмы «гладким»?
Держите! — «гладких рифм»… я не боюсь)

В беседе мудрых есть такая сладость,
Как мед — и послевкусьем отдаёт
Чуть в горечь…(вы хотите рифму «младость»?
И я бы взял, да… Пушкин не даёт…)

Достигшим блага помогать не нужно?
Мудрец для жизни всем вооружен? —
Как на войне, он делится оружьем,
С друзьями, кем при жизни окружен.

Чужая добродетель тем любима,
Что видишь в ней — благого смысла ряд.
И одобренье нам необходимо
От тех, кого готовы одобрять.

Когда я слышу искреннюю фразу,
Готов в ответе — честностью воздать!
Воздействие на совершенный разум —
Лишь совершенный разум может дать.

Пусть говорят: кто людям помогает,
Тот дарит деньги, милость, мех к лицу.
Дорога добродетели — другая…
Так, и глупец помог бы мудрецу!

Кто помогает — действует на душу,
Посредством добродетели своей,
Как и его… Сказать точнее трушу:
Не ясно, кто кому помог сильней.

Оставим в стороне высоты блага…
(Я не могу к себе их примерять)
Стоять вдвоем на страже возле флага —
Надежнее, чтоб флаг не потерять.

И мудрому, порой, нужны советы,
В делах житейских — кормчий или врач…
(Незваные грамматики к поэту
Так липнут… хоть стихи в кладовку прячь)

А, льнуть к друзьям, развеять грусть сомненья —
В согласии с природою людей.
Добро лишь развивают упражненья,
Как молот упрочняет твердь гвоздей.

«Не тратить настоящего впустую,
И, с близким другом, думать о пути…»
Кто понял эту истину простую —
Сумел в душе спокойствие найти.

Самолюбивый и трусливый — часто
Соринки видит на чужом дворе.
Им безопасность — что, для добрых — счастье:
Кто не боится — к людям сам добрей.

И мудрому подчас бывает тяжко…
Пусть отрицают это — знай, что врут…
Вдвоем тянуть единую упряжку —
Возможность завершить прекрасный труд!

Ответ получен? — Это упражненья
Для остроумья нашего и всё…
Как разрешить мне главные сомненья? —
Где врач души, что вылечит, спасет?!

Зачем учить тому, что бесполезно?
Ты много обещал, а вижу — ноль…
В пожарах, бурях, под мечом железным
Ты обещал мне мужество — изволь:

Как мне понять погибель наслажденьях?
Как славы не искать среди миров?
Как истину взрастить из заблужденья,
Познав необходимость?
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Зависимый от счастья — несчастлив.
Проходит счастье, как умрут побеги
Чудесно плодоносящих олив.

«Что ж, невозможно счастьем наслаждаться?» —
Возможно — не завися от него.
Что, от судьбы нам счастья дожидаться? —
Ищи в своей душе исток его.

Душа дурная всё ведёт к дурному,
И к худшему, транжиря закрома.
В прямой душе есть твёрдая основа,
Что не дает судьбе себя ломать

В удачах — и скромна, и благодарна,
В несчастьях — дарит стойкости пример.
Спокоен разум, Богом данный дар нам,
Не веря обещаниям химер.

Взгляни хоть на других (здесь ярче виды),
Хоть на себя — где случай нам помог?
В утратах — не ищи чужой обиды,
Скажи себе: «Иначе судит Бог.»

Когда ты обманулся в ожиданьях,
И людям хочешь высказать упрёк…
Не торопись, тщеславное созданье,
Скажи себе: Правдивей судит Бог!

Кто так настроен, ни о чем не ропщет.
Но, как приобрести такой настрой?! —
Пока всё славно, это сделать проще,
Чем, проходя несчастий горький строй.

Кто видит свою будущность зловещей —
В несчастьях не сумеет уцелеть.
Бояться потерять жену и вещи —
Залог того, чтоб потеряв, жалеть.

Нет, я не проповедую беспечность:
Что страшно — постарайся отклонить,
Но, есть ли что глупей, бесчеловечней —
Несчастья видеть в собственной тени.

Всё происходит от незнанья меры:
Одни — всю свою жизнь несчастий ждут,
Другие — верят в счастье, как в химеру,
Не веря, что… когда-то упадут.

«Любое благо смертных — так же смертно!»…
Точней не скажешь (это — Метродор).
Одна лишь добродетель неизменна —
В ней суть надежных нравственных опор.

Но, люди так бесстыдны, что потерям
Бывают всякий раз удивлены…
Кто сам непрочен, как он смог поверить,
Что все права на собственность прочны?!

«Но, что тогда призвать себе на помощь?» —
Оставить обладания плоды:
Никто не отберет того, что помнишь,
Запомни в прошлом добрые следы.

Нет страшного, и в смерти есть отрада…
Примерами хочу тебя привлечь:
Здесь Муция огонь, и яд Сократа,
Регула крест, Катона смертный меч.

И то, что манит видимостью счастья,
Отвергли все великие мужи:
Фабриций, Туберон… Ты, хоть отчасти,
Примером для потомков окажись!

Очисти душу и, на всё готовый,
Вернись к природе и скажи судьбе:
«Ты хочешь победить? — Ищи другого!
Мужчина не преклонится тебе.»

(Конец первого фрагмента)
……………………..

(Второй фрагмент)

Такими (и подобными) речами
Возможно даже язву излечить,
Ему желаю, чтобы полегчало,
А добрые молитвы — как врачи.

Он жизнью сыт, желая ей продленья,
Заботится отнюдь не о себе:
Полезен для младого поколенья,
Он щедрость, а не страх несет судьбе.

Другой бы, положил конец всем мукам…
А он, сочтя постыдным выбрать смерть,
Примером служит сыновьям и внукам
Того, как можно жить и должно сметь.

Он не сдается неотступной боли.
Взгляни ему в глаза и поучись,
Величию души и силе воли,
Что без руки ломает кирпичи.

Не учит боль — сопротивляться смерти,
Не учит смерть, как боли побороть.
Кто смерти ждёт — страдания лишь терпит,
С охотой умирая…
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Ты сетуешь, что умер Метронакт…
Он выбвл слишком рано из забега? —
У пьесы жизни, смерть — последний акт.

Будь справедлив, природе подчиняться —
С рождения заложено уже.
Но, как при жизни духом приподняться? —
Вот в чем забота мудрости мужей.

Не осуждай оконченного срока,
И на судьбу гневиться не спеши.
Как «долго жить»? — Зависит лишь от рока…
А, как «жить вдосталь»? — Только от души

Вот — восемьдесят лет проживший праздно…
А, жил ли он? Иль долго умирал? —
Ответ о сроке Жизни будет разным,
Ведь человек — не дуб, и не коралл.

Хочу, чтоб жизнь, как ценные металлы,
Лишь весом, не размерами бралась,
Делами, а не сроками считалась,
Что смерть на скорбный камень нанесла,

Прославим же счастливцев, что сумели
Увидеть свет, и жить — назло судьбе:
Пройти ее стремнины, омут, мели,
Оставить людям память о себе!

Не спрашивай меня: Когда родился?
От жизни получил я всё свое,
От власти смерти — я освободился,
Смотрю теперь спокойно на нее.

Как долго проживу — мне не известно,
А вспомнят ли — зависит от меня.
Жизнь легкую напротив жизни честной
Я б не поставил, и не променял.

Блажен достигший мудрости при жизни:
Нет выше цели, дара выше нет!
Ты смог продлить свой век за гранью тризны,
Весь свет в тебе увидит, что есть Свет.

Мы насладились знанием природы:
Движенье звезд, и солнца, и луны
Вокруг земли, столетья, год за годом,
Их хоровода правила ясны.

Мудрец уходит — не к богам блаженным,
Душой — он был при жизни среди них.
Пусть даже, я исчезну совершенно…
Мне не изменит мужества родник.

Стих невелик, но похвалы достоин:
В нем ум и польза об руку живут…
А летопись Танузия (историк)
«Загаженной бумагою» зовут.

Счастливей ли убитый на закате,
Чем в полдень, всей арены слыша рёв ?
Убийца — за убитым, места хватит…
Разрыв у них ничтожен.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Ты требуешь про мудрость написать
(подробно, скрупулезно, как в аптеках):
В основах, в наставлениях искать?

Я мог бы переждать четыре ночи,
Но вспомнил, как пословица гласит…
И ты запомни: «То, чего не хочешь,
Ни от кого на свете не проси!»

Мы часто набиваемся на то, что
Не взяли б в руки, если предложить…
И, в наказанье, тут же, срочной почтой
Получим… и тогда, начнем блажить.

Желаем одного, другого просим,
И… к Богу изрекаем ложный глас.
Но, Он… или не слышит, где нас носит,
А, может, как Отец, жалеет нас…

Я — отомщу тебе немилосердно:
Отвечу нескончаемым письмом!
Читай, что изложил я так усердно,
Причины бед ищи в себе самом:

Как злость жены, сосватанной упорно…
Как должность, что до смерти тяготит…
Как золото, в душе отметкой черной…
Пускай моё письмо в твой дом влетит!
……….

Вступление пропустим, прямо к делу:
«Поступки создают благую жизнь,
Их наставленья побуждают смело…
В итоге: наставлений лишь держись?» —

Но, не всегда есть польза наставлений,
А только, если им послушен ум.
Когда душа в осаде ложных мнений,
Ей бесполезен плод правдивых дум.

Иные, даже честно поступая,
Того не знают… не постигнув суть.
Другим же — неуверенность тупая
Не позволяет видеть верный путь.

«Раз в наставленьях честности причина,
То их довольно, чтобы честно жить.» —
Не в них одних, есть нечто — выше чином,
Попробую в примерах изложить.

«У всех наук в основе — наставленья,
И, мать их, философия — туда ж.
У кормчих — есть на все установленья:
Как править, как идти на абордаж.» —

Но, только в ней — ученье жизни в целом,
А в остальных — лишь частные куски.
Предавшему единство духа с телом
Пути для оправданья нелегки.

Грамматик от неведенья краснеет,
Когда ошибку сделал невзначай.
Врачу «уход больного» лишь больнее,
Когда его не понял сгоряча.

Наоборот, философу постыдно,
Когда он преднамеренно грешит:
В науке жизни — лживость очевидна:
В поступках — опороченность души.

У каждой умозрительной науки —
Исходны утверждения основ.
Философ — не для пользы тянет руки,
Его мечты прекрасней всяких снов:

«Я объясняю сущности начала,
Которыми природа создана,
Какое Слово прежде прозвучало,
И для Кого вся истина ясна.»

Детальность наставлений — верный ветер,
Что по волнам нам дует в паруса.
В основах — суть причин всего на свете:
Загадки звезд, земные чудеса.

«У древних мудрость просто поучала:
Что делать и чего нам избегать,
А люди были лучше всё ж сначала…» —
Здесь не за что философов ругать:

Простой порок — простое и леченье:
Врачу хватало и немногих трав
Остановить больным кровотеченье.
А, как исправить безнадежный нрав?!

Когда больной силен и крепок телом,
И пища безыскусная легка,
Врач повредить не мог (и не хотел он):
Возможно ли травой убить быка?

Потом меж поварами стали модны
Приправы, чтобы больше в нас вошло…
И то, что было пищей для голодных,
На сытых тяжким бременем легло.

Так появились бледность, дрожь в суставах,
Растянутый за ужином живот,
Гниенье, желчь, бесчувственность, усталость,
Избыток веса, болей хоровод,

За выпитым вчера — понос и рвота,
С похмелья поутру — на стенку лезть…
Ты говоришь: «Я болен отчего-то…» —
Зубами ты урвал себе болезнь!

Нам шепчет роскошь: «Намешай все сразу,
Чтоб побыстрей сквозь глотку пропустить.» —
Несовместимость пищи, как зараза,
Разнообразьем болей будет мстить.

Великий Гиппократ писал про женщин
«Болезням ног, волос — в них нет причин.»
А видим, что они больны не меньше —
Распущены, не менее мужчин…

Пьют столько же, с мужчиной состязаясь,
Выблевывают, так же ищут снег…
(Что побуждает их? Неужто зависть?
И… на болезнь меняют легкий смех)

О, Боги! (Не могу без отвращенья:
Им похоть от природы не с руки…)
Придумали такие извращенья —
Спят с мужиками, словно мужики.

И Гиппократ, знаток, на лжи попался:
У женщин — плешь, подагра, вздутье вен…
А, кто из женщин, Женщиной остался?
(Ругайте, здесь я слишком откровен…)

Философ — ни к чему уже не годен,
Учеников в их школах не найдешь…
Но многолюден лик чревоугодья,
У всех столов толпится молодежь.

Гремят пиры, наложники мальчишки
Ждут в спальнях надругательств над собой,
Все — на подбор… безбожие излишком
Кичится, выходя в последний бой.

Неужто ты считаешь, мякоть устриц,
Что в иле пролежали много лет,
От жадности проглоченная шустро,
В желудке не оставит жирный след?!

Неужто полагаешь, что приправа
Не жжет соленой жижей нам кишки?
А мы, рыгая мерзкою отравой,
С огня едим гниющие куски.

Себе противны, дышим перегаром,
Чтоб не вонять, сидим, закрывши рот.
Кому понюхать, скажет (и недаром):
Ваш ужин неусвоенный гниет…

У лакомки обычно век короткий:
Мешают все, и устриц, и ежей,
А сверху — толстый слой краснобородки,
Очищенной, приправленной уже…

Пережевать и проглотить осталось,
Изъяты кости, снята скорлупа,
Все смешано. Рукой напрячься малость,
Все проглотить и выпить свой стопарь…

Все сварено и смешано предельно —
Не выставляем яства напоказ.
Что раньше поглощали мы отдельно,
Блевотиной готовой входит в нас.

И, чем сложнее смешанные блюда,
Тем тяжелей последствия лечить.
К философам все реже ходят люди,
А тем — их все труднее обучить.

Убийства и убийц мы обуздали,
А, войны? Истребление племен? —
За них теперь — вручаются медали,
И, награжденных — тысячи имен…

Жестокости — от имени народа,
Убийства — освящает наш сенат.
Так человек — становится уродом,
Чудовищем… Он — крови ближних рад.

Повсюду люди ищут наслажденья,
Порок и низость льются через край,
Бесчестье пробивает загражденья,
Местами поменялись ад и рай.

Не помогают людям наставленья,
Когда в основе — извращенный нрав:
Кто с молоком впитал дурное мненье —
Неизлечим влияньем слабых трав.

Кто воинам внушил любовь к знаменам,
Кто их сумел к присяге привести,
Тот может приказать, всем поименно:
Держаться до последнего в пути.

Так, добродетель, словно суеверье,
Философы обязаны внушать,
Тогда, перед ее открытой дверью,
С пороками расстаться поспешат.

«Но, разве нет людей, что преуспели,
Лишь наставленья слушая одни?» —
Согласен: ведь, не все же отупели…
И ты признай: их мало в наши дни…

А как другим — дурным, тупым и слабым?
Как воспитать, чтоб были хороши?
Тот ищет брод, кто не умеет плавать…
Как очищать им ржавчину с души?

Нет пользы в наставлениях поступков:
Надстройка без основы терпит крах.
Ты должен объяснить ему доступно,
В чем ложны восхищение и страх.

Слов звук пустой… грядущим поколеньям,
Не сможет ни помочь, ни повредить:
Чтоб шла душа навстречу наставленьям,
Свой разум мы должны освободить.

Пусть человек по чести поступает,
Хотя не знает, что такое честь…
Случайно? По привычке? — Сам не знает.
На будущее нет гарантий здесь.

Другой пример: ты внемлешь наставленью,
Но, сможешь ли во всем так поступать?
Ведь добродетель в тех, кто в преклоненьи
Всегда стремится по ее стопам.

Она распознается не поступком,
А тем, как он бывает совершён.
Роскошный ужин может быть уступкой
Обычаю, что всеми освящён.

Тиберий, получив краснобородку
(огромную, почти что два кило),
Не отдал поварам на сковородку,
Решил продать… Кому же повезло?

Он предсказал: «Октавий иль Апиций
Ее приобретут в мясном ряду,
Иначе, запишите на странице:
Я лично выкупать ее пойду.»

Исполнилось — сверх всяких ожиданий:
Они тягались, чуть не подрались…
В конце концов, Октавию отдали —
(Пять тысяч, вот как цены поднялись!)

Один сидит у ног больного друга,
Мечтая вместе с ним хоть день прожить.
Другой, что ждет наследства от недуга,
Как коршун в небе падаль сторожит.

В одном поступке: и позор, и честность!
Смотри на цели!!! (Я срываюсь в крик…)
Раз цель честна, суть блага нам известна,
Все остальное — благо лишь на миг.

Вот Это — называю я Основой!
От убежденья — помыслы, дела.
А нет его — не прорастает слово…
И, душу заволакивает мгла.

Марк Юний Брут учил, как подобает
Вести себя со всеми и везде…
Лишь честность в каждом деле помогает!
Как кормчий путь находит? — По звезде.

Нет зрелища постыдней, чем пугливый,
Колеблющийся, робкий человек.
Имея предпосылки жить счастливым,
Он не приступит к этому вовек.

Познавший Бога — чтит Его, с Ним дружит,
Не стоя на коленях день и ночь:
Сам Бог давно людскому роду служит,
Всегда, везде готовый всем помочь.

Кто соблюдает жертвоприношенья,
Но не постиг Его своим умом,
Тот остается в путах прегрешенья.
Благ, кто узрел Его в себе самом!

Считаешь, что нам Бог вредить не хочет?
Нет, Он — не может, хоть бы захотел!
О Ком Природа бережно хлопочет,
Не обижает Сам ее детей.

Бывает, Бог и карой поражает
того, кто сбился с верного пути.
Будь благ, как Бог! Кто Богу подражает,
Тот, безусловно — верует и чтит.

Другой вопрос: как к людям обращаться?
Кто человек — другому? Друг иль волк?
Рожденным меж собой всю жизнь общаться
Скажу, в чем человеческого долг:

Едины мы, но, истина — в пропевшем:
«Я вас люблю! Хочу, чтоб вам везло!»
Закон природы в том, что претерпевший
Счастливей, чем ему принесший зло.

Теренция стихи летят над веком,
И, для души, нет истины важней:
«Коль скоро я родился человеком —
Не чуждо человеческое мне.»

Мы — только члены матери-природы,
Наш долг — Любовь, пусть зло закроет пасть.
Сообщество людей подобно своду,
Где камень не дает другим упасть.

Теперь (людей оставим мы в покое),
Составим мненье про любой предмет,
Доищемся: «Так, ЧТО ж это такое?!» —
Ведь не в названьях ищем мы ответ…

Мы перейдем к понятью «добродетель»,
Вершине знанья, благости души…
Я верую, и Бог — тому свидетель:
Одна она нам не дает грешить.

Любое ремесло — собой довольно,
А добродетель — знает всё и вся!
Намеренья поступков — добровольны,
Последствия — взывают голося!

Пришедшие к незыблемым сужденьям
Спокойны — в этом истины предел!
А прочие, как жертвы наважденья,
Погрязли в суете ненужных дел…

Метанья обусловлены молвою,
А, к истине — проложен путь один.
Постигни всё своею головою,
Не верь тому, что скажет господин.

Что дорого? Довольно заблуждаться —
Сестерция не стоит даже власть!
Что говорить про милость и богатство,
Которыми одаривают всласть.

Кто говорит, что не нужны основы,
Лишь наставленья — сам изрек догмат…
Я, призывая вас к догматам снова,
Построю наставлений длинный ряд…

Все просто, как в таблице умноженья:
Как глубоко в природу ни взляни,
доказывать основоположенья
не нужно — базис разума они.

Основы с наставленьем разобщённо
Представить невозможно и в бреду,
Но, таинства основ — для посвящённых,
А наставленья — многим на виду.

Кто «этиолог» — в поиске причины,
«Отолог» — нарисует зла портрет…
Суть — та же. Тем, кто хочет «быть Мужчиной»,
Понятно: кто — Мужчина, а кто — нет.

«Образчики», нередко, очень кстати,
Как крепости, что смотрят со скалы.
Всегда найдется верный подражатель —
Найди пример, достойный похвалы!

Для всякого полезно знать приметы,
Чтоб выбрать благородного коня.
Величья духа зная признак, это
Легко себе во благо перенять.

Вергилий описал нам жеребенка,
В ком — племени божественного стать…
Его портрет понятен и ребенку —
Изображенью мудрого подстать.

Я вижу в жеребенке… лик Катона
(Помпея, вместе с Цезарем отверг):
«Свобода или смерть!» — сказал без стона,
И смерть… пред ним подняла руки вверх.

Наш Туберон на козлах, в козьих шкурах,
Поставил только глиняный сосуд…
Хоть римляне считали: «Это — сдуру!»…
То был не пир, а — нравственности суд.

Давно похоронили Сципиона…
Запомнится, в прошествие веков
Не золото, а глина Туберона —
Вам — жадные до славы!
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Беда у Либералиса: пожар
В одну лишь ночь оставил только вехи
От города, все здания пожрал.
…….

Нельзя найти в истории примера:
Все города страдали от огня,
Но, не бывало, чтоб пожар без меры,
Все здания вокруг воспламенял.

Где Галлии прекрасной украшенье?
Его не мог стереть и Ганнибал,
Я дольше здесь пишу о разрушеньи,
Чем этот славный город погибал.

Порою неожиданность сильнее,
Невиданную тяжесть придает
беде, коль удивленье вместе с нею,
Когда судьба врасплох нас застает.

Поэтому должны мы быть готовы
К любому проявлению судьбы:
Прошла беда — готовься встретить снова,
Нас не спасут ни клятвы, ни мольбы.

Фортуна безопасность не пророчит:
И в мире зарождается война,
И ясный день предстанет темной ночью,
И в праведном пути встает стена,

Добро сменяет злобы окруженье,
И, вместо меда, яд течет из сот.
И, если нет причин для пораженья,
Его чрезмерность счастья принесет.

За час ниспровергаются державы,
Поток, бурля, находит в стенах щель,
И рвет ее, как сучья жар пожара…
Медлителен прирост, но не ущерб.

Непрочно все, фортуна безучастно
Вращает нашей жизни колесо.
Стран, переживших радостное счастье
Давно уж нет, на месте их песок.

Держи в уме болезни, все несчастья:
Убийства, катастрофы, и войну.
Предвосхищай не то,что видишь часто,
А то, на что не смеешь и взглянуть.

А сколько городов в землетрясеньях
Погибло? Был разрушен Пафос в прах,
И, пережив надежду воскресенья,
Вновь знал и потрясения, и крах.

Отстроен вновь и вновь, чего же ради
Положена напраслина трудов?
Ведь время неминуемо изгладит
Следы всех ныне славных городов.

Все рушится: и города, и горы…
И волны покрывают те места,
Откуда море не доступно взору,
Все — тлен. И это, верь мне, неспроста.
…

Вот так… его в печали утешая,
Прошу поверить, что большой урон,
Проходит, но удача ждет большая
Всех претерпевших. Может быть — и трон.

Злой Тимаген, прославленный вначале
(Не всем владыки руку подают),
Сказал: Пожары в Риме тем печалят,
Что пепелища краше восстают.

Так пусть твой дух поймет и терпит жребий:
Фортуна может все, в ее правах
И те, кто поднялся на самый гребень,
И слабый, как пожухлая листва.

Рожден неравным — равным умирает:
Ардею взяли приступом и Рим,
Рожденный во дворце — почил в сарае,
Закон один — и первым, и вторым.

Царь македонский, Александр несчастный,
Вдруг понял, как труды его скудны…
Просил он у наставника участья —
«Есть вещи — одинаково трудны.»

Так и судьба, обрушившись на плечи,
Страдать нас обрекает и стареть,
Но можешь сам себе удел облегчить:
Спокойней жить и легче умереть.

Как остроумно говорил Деметрий:
Слова невежд — как звуки живота,
И не всегда способен я заметить,
Откуда прозвучало «тра-та-та…».

Не может быть бесславья от бесславных,
Несущих свои сплетни по дворам.
Кто муж добра — тот думает о главном,
Враждебность толков не приносит срам.

Хоть смерть приобрела дурную славу,
Пороки лечит лучше докторов.
Ей неподвластные — не клонят главы
Ни перед кем на свете.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
От Бога — философия и жизнь.
Одевший философии доспехи
Понять стремится: Как он должен жить?

Как ночи мрак пронзает солнце утром,
Так мир от философии ясней.
Пусть от рожденья не дана нам мудрость,
От Бога — всем дана способность к ней.

Представь, что все бы мудрыми родились —
К чему стремиться в суматохе дней?
Не ценна обязательная милость,
Трудом приобретенная ценней.

В ней труд один: отыскивая сущность
Во всех людских, Божественных делах,
Идти к добру сквозь тернии, и пуще:
Не устрашиться вида грозных плах.

И учит: Бога чтить — в нем все начала.
Нас учит: человечное любить.
Содружество людей бы не кончалось,
Но алчность «помогла» о нем забыть.

Ты вспомни: были первые из смертных,
Живя во всем с природою в ладу,
И Лучшие там правили посмертно,
Прогнав от соплеменников беду.

Ведь подчиненье лучшему, мой милый —
В природе и животных, и людей.
Ведущий стадом бык — не самый хилый…
И людям нужен Царь, а не злодей.

Там выбирали по душевным свойствам —
И в счастьи проживали племена:
Ведь, для царя, о ближних беспокойство
работой было в эти времена.

Лишь мудрый мог по праву сесть на троне
В тот век, который звали золотым…
И дело было вовсе не в короне,
А — в голове, без алчной пустоты.

Там слабых от сильнейших защищали,
Учили: что полезно, а что нет.
Не тиранию люди ощущали,
А — добродетели волшебный свет.

Потом порок проснулся в человеке,
И мудрые придумали закон.
Семь мудрецов прославились в том веке,
Афины основал мудрец Солон.

Залевк из Локры, и Ликург из Спарты,
Катанский (что в Сицилии) Харонд…
Сумели, без дебатов разных партий,
Установить и право, и закон.

Пусть говорят: «Философ, на потребу,
Науки и ремесла изобрел…»
Ты от меня согласия не требуй:
«Ворона гложет кость, но, не орел.»

«Философ научил жилища строить?» —
Знак алчности в жилищах для меня.
Так, алчность сокрушила крепость Трои
(Через Елену, а потом… коня).

Тогда на свет явился архитектор,
Чтоб роскошь гордый строила полог
По вычурным немыслимым проектам,
Включая золоченый потолок.

А раньше от дождя спасали ветки,
Уложенные правильно на скат.
И не боялись, что их сдует ветром…
Теперь под белым мрамором дрожат.

Не мудрецы изделья из железа
Изобрели и начали ковать:
Что хитрости, наверное, полезно,
То мудростью не стоит называть.

«Что раньше появилось: Молот? Клещи?» —
Вопрос, не интересный для меня…
Для мудрого не требуются вещи.
Зачем ему себя обременять?

Кого сочтешь мудрее ты сегодня? —
Придумавших диковинный фонтан,
И над столом изменчивые своды?
(Здесь фокус — поворотная плита).

Иль тех, кто показать другим способен,
Что не нужны ни повар, ни солдат?
Что мир для жизни создан и удобен,
И каждый встречный дорог нам, как брат.

Необходимость тьмы забот не знает,
А наслажденье — множество трудов.
И шкуры лис от ветра нас спасают,
А также, от январских холодов.

А летний зной прогнать гораздо проще:
От древности в горах полно пещер.
Простой навес хорош, никто не ропщет,
Кругом найдешь достаточно вещей.

Животные легко живут в природе,
Без знания ремесел и наук…
А человек настолько сумасброден,
Что сам создал хлопот несметный круг.

Пресытившись имевшимся, доступным,
Мы алчем, повышаем цену трат.
И с матерью-природою преступно
Обходимся, пытаясь обобрать.

Страсть к роскоши оставила природу,
Влечет изобретательность порок.
Нам хочется все больше, год от года,
Давно забыт естественный порог.

Ремесел суматоха завертелась:
Куют, кроят, сшивают, вяжут, ткут…
И, для чего? — Все на потребу телу,
Что, не рабом — хозяином зовут.

Вот Посидоний: Мудрецам — дал Боже:
Искусство ткать полотна, спрявши нить.
Прозрачность тканей нынче не поможет
Ни тело, ни стыдливость защитить…

Потом он переходит к землепашцам,
Описывая пахоту земли,
Посев и обработку…В годы наши
Тьму нового здесь выдумать смогли.

На мельницу, и тесто в печь положим
(Все как в природе — челюсти, слюна…)
Не спорю, что процессы очень схожи,
Но, в чем здесь мудрость? Мудрость не видна.

Он к мудрецам относит все и сразу:
Одежду, хлеб и быстрый бег судов…
Конечно, это все придумал разум,
Но, нет в нем блага праведных следов.

Придуманное жалкими рабами,
Что заняты подобным и теперь:
Взять стенограммы, что облегчат память,
Зеркал прозрачность в окна или дверь…

А мудрость — не работает руками,
Вся суть ее — наставница души.
Не для нее отделывают камень,
Она лишь шепчет: Думай, не спеши…

Не мудрых труд — оружие и войны,
Развратность танцев, музыка и пир…
Ее ученье — сделать жизнь достойной,
В согласии и пользе строить мир.

Нам душу от тщеславья избавляя,
Ей стойкое величье придает,
Обуздывая спесь, дух окрыляет,
Поддерживает разума полет.

Нам объясняет праведный путь Бога,
Подземных сил, и гениев, и лар,
Огромный храм… Кто видел хоть немного,
Тот понимает: это высший дар.

Перед духовным взором — мир великий
откроется, стремись к нему сейчас:
Лишь там увидишь подлинные лики,
Которые не видит слабый глаз.

Потом она восходит к тем началам,
Что составляют сущность всех вещей:
И разума извечность изучает,
И силу, что могучей наших тщет.

Затем — к душе, к телесным, бестелесным…
К двусмысленному, в жизни и словах
(Ведь истина и ложь слились так тесно
В поступках, и в речах, и в головах).

Кто изобрел уменье делать своды?
Считается: их автор — Демокрит… —
И до него построены ворота
С округлым верхом, тот же самый вид.

Пусть камни превращал он в изумруды,
Он это изобрел… не как мудрец,
Взгляни вокруг себя: умельцев груды,
Но, в ком ты видишь мудрости венец?

Мудрец узрел божественность в природе,
Он показал, что в жизни есть закон —
Всеобщий, обязательный (не вроде…),
Скрывавшийся под красками икон:

Познать богов, и им повиноваться,
А мненьям и желаньям — цену знать.
Счастливым быть — за счастье не цепляться,
И властным быть — собою управлять.

Иные — отрывают мир от Бога…
От родины оторван гражданин…
И наслажденья им — не вид порока…
Но, путь у добродетели один:

Он — в честности, не купленной дарами
Людей, судьбы — все это жалкий тлен.
Награда в том, что, если честность с нами,
Награды не заманивают в плен.

Покуда жадность нас не разобщила,
Союз расторгнув ради грабежа,
Не зная мудрость, делала община —
Что должно делать мудрости мужам!

И было ль поколение счастливей? —
Всего хватало, много ль унесешь…
Но, тут вмешалась жадность прихотливо:
Кто много хочет, тот теряет все.

Пусть жадность бродит, стаптывая ноги,
Чтоб расширять неправедный удел.
Что б ни присвоить, овладеешь многим,
Но, прежде… Всей Вселенной ты владел…

Сама земля была тогда богаче:
Ее в тот век не трогали совсем.
Скупой не прятал, видя — бедный плачет,
Любили не себя, а каждый — всех.

Не для людей там делали оружье,
А, против хищных, алчущих зверей.
В убежище простом спасались в стужу,
И были — нас спокойней и добрей.

Под штучными не спали потолками —
Светила им сияли в вышине.
Им заменял подушку плоский камень,
Спалось — как не приснится вам и мне.

Никто из них природой не обижен,
И был в природе праведный покой.
Среди лугов — покровы грубых хижин,
Построенных неловкою рукой.

Они еще не стали мудрецами.
Наследники величия богов —
Сильнее и способней, чем мы с вами…
Но, корень добродетели — в другом.

Не знали серебра и самоцветов,
И не было из золота парчи…
Я эту жизнь назвал бы «вечным летом»,
Теперь к нему утеряны ключи.

Природа — мать, они — благие дети…
В неведеньи: Что зло? И, что порок?
Обученным дается добродетель,
С рожденья — лишь задатки.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Философов ученье по частям
Ты хочешь разложить, как в картотеку?
Великое делить привык я сам.

Нам целое — подобие вселенной,
За раз окинуть взлядом не дано.
И зрелищем подобным, несомненно,
Лишь Богу любоваться суждено.

Членить ее не буду слишком дробно,
Ведь мелочи не проще ухватить,
Чем целое. Поделим, чтоб удобно
Важнейшие разделы ощутить.

Чем мудрость с философией различна?
Последняя есть «к мудрости любовь».
Указывает способ жить прилично,
И видеть дальше жадных рук, зубов.

«Людского и Божественного знанье» —
Вот мудрости кратчайший образец.
Философы наук своих призванье
За годы перепутали вконец.

Но разница меж ними несомненна,
Как золото и жадность — не одно:
Хоть жадность тяготеет непременно,
Но, золото не каждому дано…

Философ видит целью добродетель:
Их просто невозможно разлучить.
Скажу, и всякий стоик мне свидетель,
Что в ней одной — всей мудрости ключи.

«Стрелок и цель?» — сравнение плохое:
Путь в добродетель — только в ней самой.
Тому, кто ею не обеспокоен,
Она не открывает закромов.

Великие делили на три части:
Об этике, природе и уме.
Хоть многие здесь путались отчасти,
Придумывая всяк свое взамен.

Перипатетик ввел еще «гражданство»,
А кто-то «образ жизни» добавлял,
Сам Эпикур, «канон» привел, как дар свой,
Лишь этику с природой оставлял.

Хиосский Аристон одно оставил,
И этику значительно «раздел»
Убрав «про поведенье» своды правил,
А, это в ней — существенный раздел.

Поскольку философия трехчастна,
О «нравственном» поговорим сперва,
И этику разделим на три части,
Что стоит по отдельности назвать:

Часть первая зовется «наблюденьем»,
Что назначает цену всех вещей.
Вторая изучает «побужденья»,
А третья обнажает «действий» щель.

И, если одного их трех не будет,
Все рушится. Что пользы цену знать,
Когда в штормах страстей тебя закрутит? —
Ты будешь безрассудно поступать.

Что пользы — подавляя побужденья,
Идти вперед… неведомо куда?
Что толку — правым быть лишь в рассужденьях,
А поступать неправедно всегда?

Противоречий в жизни нет тогда лишь,
Когда ты поступаешь по уму,
А разум, жизнь осмыслив, страсти давит
Не все подряд, а, зная — почему…

Та часть, что занимается природой,
Поделится: с телами и без тел.
С ученьем о телах — толпа народу…
Здесь я бы углубляться не хотел.

Часть третья изучает речь и разум.
Риторика — ученье о словах:
Порядок, смысл…чтоб сказанное сразу
Усваивалось верно в головах.

Слова сравнит с предметом диалектик
И суть вещей пытается понять.
Пожалуй — всё, прости,прерваться легче,
Чем все разнообразье объяснять…

Я не хочу отбить тебе охоту
Читать и сущность писем понимать.
Теперь пора приняться за работу,
Взглянув на нравы, молвить: Вашу мать…

Распущенность, безбожие, упрямство,
Безделие, бесчестия пути,
Обжорство, глупость, зависть, алчность, пьянство —
Когда вы соберетесь укротить?!

«Ах, сколько об одном и том же можно?!» —
Пока не перестанете грешить!
Лекарство, без лечения — ничтожно,
Тем более, для алчности души.

Даст Бог, когда-нибудь… нельстивый голос
Войдет, как спазм, в безбожные сердца:
Живете вы по правде, хоть на волос?! —
Так, слушайте — все вместе… до конца!

Доколе расширять предел владений?!
Все частное — и берег и река.
Державы покупаются за деньги,
Но не купить рассвет и облака…

У всех озер — роскошные постройки,
Затмят Адмиралтейскую иглу…
Превыше гор поднялись новостройки…
А спите в них — всегда в одном углу.

В угоду ненасытному обжорству
Поставлены тенета и силки,
Сама утроба не вмещает жор свой,
Один пурген на пользу, что ни кинь.

Пиши, кричи, пусть все на свете слышат!
Ударь в набат, рокочущий как гром!
И сам читай и слушай то, что пишешь.
Не «больше» знай, а — лучше!
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
В сопровожденьи нескольких рабов,
С Максимом на повозке (друг навеки)
Трясемся так, что слышен стук зубов.

Тюфяк и два плаща — взамен кровати,
Походный завтрак — горсть сушеных смокв,
Когда есть хлеб, они закуской кстати,
И, вместо… если хлеб найти не смог.

Мулы бредут, доказывая — живы…
Таких повозок грубых не встречал…
Кого-то встретим — стыд проснется лживый,
Примета не усвоенных начал:

Меня тревожит мнение проезжих —
Я бедности теперешней стыжусь.
Всем тем словам, что обращал к невежам,
В себе я адресата нахожу…

«Иной богат — имеет долг немалый,
Прекрасный дом — на мебель взял взаймы,
Прекрасна челядь — ссуд не отдавал он,
А долг — залог тюрьмы или сумы.»

В дороге ест из золотой посуды,
Под городом — земли большой надел,
Но, беден он — все в долг… Спроси: откуда? —
Неважно: от людей, фортуны, дел…

Катона вез обычный старый мерин,
Еще мешки свисали с двух сторон…
Ты б иноходцам предпочел, уверен,
Ту лошадь, что пинал в пути Катон.

Он все предугадал и звал «обузой»
Ту жизнь, к которой мы теперь пришли…
Ну, хватит… Добродетельная муза,
Зовет меня и в зное, и в пыли.

«Любое благо делает нас лучше;
Тот музыкант, кто музыку познал.
Хорошими не делает нас случай? —
Так он — не благо.» — Стоик нам сказал.

Перипатетик: Сделать музыкантом
Не может нас хороший инструмент,
Тому, кто уродился без таланта
И слуха… хоть всю жизнь лови момент.

Ответ ищи не в инструментов груде:
Искусство нужно видеть Над собой.
Скажу яснее: даже без орудий
Способен музыкантом стать любой.

«Не благо, что способен взять презренный,
Владеть богатством может и злодей:
В богатстве блага нет обыкновенно,
От денег — только жадность у людей.»

Нам скажут: «Здесь ошибка рассуждений:
Грамматик, кормчий, повар или врач…
Звезд не хватают, но, без заблуждений,
В своем искусстве лучше мудрых кляч.»

Но, в их искусствах нет величья духа!
Они не могут устремляться вверх,
Кто муж добра, тот к счастью от разрухи
Не мчится, это все давно отверг.

Натал (язык столь лживый и нечистый,
что женщин очищал он своим ртом),
При деньгах был — наследовал. Причина? —
Порой в дерьмо уронят золотой.

Но, добродетель — много выше злата,
Умения грамматика, врача:
Они находят радости в оплате
Труда, не в постижении начал.

Мошна с деньгами ничего не стоит,
Лишь деньги, что в ней спрятаны, ценны.
Теперь сравни: богатый или стоик —
В ком — оболочка? В ком — портрет страны?

Лишь мудрость человека тянет к Богу,
Зовет его в невиданный полет…
Небесное приходит не к любому,
И, не в любом, владельца признает.

«Из зла не зарождается благое;
Становится богатым тот, кто скуп:
В богатстве благанет, раз нет покоя…» —
«У святотатства денег полон куб.»

Но, в святотатстве больше зла, чем блага:
В нем страх, тревога покаянных мук.
А прибыль? — Не хватает даже на год…
А после? — Выбирай покрепче сук…

Кто в святотатстве благо утверждает —
Чудовище. Живущие в грехе,
За крупный грех триумфом награждают,
Наказывая грех… по чепухе.

Как смоквы не родятся от оливы,
Так в зле — не отыскать добра следы.
Нас прибыль в зле не делает счастливым,
Но, жди втройне впоследствии беды.

«Когда к беде влечет желанья жажда,
Предмет его — не благо. Кто бежит
За деньгами, в беде уже, как дважды…
Богатый — над сокровищем дрожит.»

Нам говорят: Погоня за богатством
Опасна… Разве в нем лишь духа тлен?
Вполне благонамеренная паства
Во время шторма попадает в плен.

Не только от богатств и наслаждений
Мы попадаем в беды по пути.
Коль продолжать цепочку рассуждений,
Его нельзя к удобствам отнести. —

«Нас губят глупость, подлость, святотатство…
Не стрелы губят — лучники вольны.
Пускай тебе вредят из-за богатства,
В самом богатстве не найти вины.»

Но, Посидоний отвечает лучше:
«Хоть обладанье золотом не зло,
Но подстрекает к злу, лишь дайте случай.»
Богат — не зол? — Считай, что повезло…

Наш звон монет в других рождает зависть,
А в нас — высокомерие, снобизм.
«Богатство — самый трудный душ экзамен.»
(Не правда ли, сойдет за афоризм?)

А благо нас никак не будоражит
Не развращает душу, тянет ввысь,
Надменность не внушает нам, и, даже —
Лелеет скромность в тех, кто поднялись,

Уверенность дает и сень покоя.
В богатстве — только наглость ты найдешь,
А наглого ночами беспокоит
Величья своего… пустая ложь.

Богатство представляет образ блага,
И многих побуждает поспешить…
А добродетель, хоть бедна и нага,
Но, делится… величием души.

«Что не дает величья одиноким,
Их делая надменней и наглей —
Есть зло. А случай — гонит их к пороку,
Случайного не жди и не жалей.»

«Так что ж, богатство — даже не удобно?» —
В удобном больше пользы, чем вреда…
А благо, оттого и бесподобно,
Что в нем — лишь польза, раз и навсегда.

Теперь всего один софизм, но «вредный»:
«Раз благо не растет на почве зла,
Богатство — обирает многих бедных —
В богатстве блага нет, ему — хула.»

Как Антипатр на это отвечает? —
«Пустым кувшином чашу не нальешь,
Тот беден, кто нехватку ощущает,
Из недостачи — шубы не сошьешь.»

Что рассуждать о бедности, богатстве?
Ведь это только тяжба о словах…
Как бедных уберечь, как помогать им?
И как богатым скромность прививать?

То, что одним у всех отнято было,
Легко для всех — отнять у одного…
Пускай такие случаи забыл он —
Напомнить, мне не стоит ничего.

Так скажем храбро (если не по силам —
хоть откровенно…) горстке шулеров:
Подумайте, пока не «попросили»,
Не хвастайте богатством.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
В Литерне Африканский Сципион
Закончил жизнь, покинув Рим навеки:
Изгнанье добровольно выбрал он.

Великий победитель Ганнибала,
На пике славы он оставил власть,
Когда решил, что Риму не пристало
Свободу потеряв, пред ним упасть.

«Не стану ничего менять в законах,
Прими мой дар, прекрасный дар любви:
Раз власть моя становится препоном,
Я ухожу — свободою живи.»

Одно из двух должно было случиться:
Свобода с чуждой волей не жильцы…
Души величью есть где поучиться,
Сидящие у власти мертвецы…

Почтил я маны и его могилу,
Которой стал разрушенный алтарь.
И я сравнил, как мы живем, мой милый,
С величьем предков проживавших встарь.

Здесь, в темной баньке, тесной, безоконной,
Вождь омывал свой пот и прах земной,
Свой сельский труд, нелегкий и законный,
Закончив… Как живой передо мной…

Теперь у нас александрийский мрамор,
Круги на стенах, кровля из стекла,
Течет вода из драгоценных кранов,
В бассейны окунаются тела.

А сколько здесь колонн и украшений,
Все роскошью сверкает дорогой…
И шум воды, бегущей по ступеням,
И самоцвет прекрасный под ногой…

А в этой бане, вместо окон — щели
стен неприступных… Еле брезжит свет.
А мы и загорать в них захотели,
И видеть море… Пользы в этом нет.

А прежде их ничем не украшали,
Да и зачем, когда им грош цена?
Воды не подливали, не мешали…
Отмыть бы грязь, у бани цель одна.

Но, как приятно быть здесь тем, кто знает,
Что мылся здесь Корнелий и Катон.
Теперь же, столько жару нагоняют —
Что впору мучить, если есть за что…

У Сципиона, что за жизнь в деревне?
Он мылся непроцеженной водой,
Что вымывала ил между кореньев…
Вот вам преданья старины седой:

Лишь руки, ноги мыли ежедневно,
А тело мыли — раз за восемь дней
Теперь все моют чаще, несомненно…
А люди стали чище? — Нет, грязней…

Гораций Флакк описывал в сатирах:
«Духами пах изнеженный Букилл,
Козлом вонял Горгоний…» Осудил он
Букилла, не по запаху судил…

Не надоел рассказ о жизни древней? —
Теперь усадьбой правит Эгиал:
Сажать умеет старые деревья,
И научил меня, тому что знал.

Вергилий обо всем писал красиво,
Нас красотой стараясь излечить…
При этом, не во всем бывал правдивым,
И мне, его придется уличить:

«И боб, и просо по весне сажают…»
Пишу в июне: встретил я людей:
Одни — бобы в корзины собирают,
Другие — просо сеют… в тот же день.

Два способа пересадить оливы:
По первому, оставив ветвь на фут,
В навоз макают корни, терпеливо
Сажают, и, насыпав, землю бьют.

Короткий ствол у корня очищают:
весной увидишь веток густоту,
и ветры этот ствол не раскачают,
И корни, укрепляясь, подрастут.

Другой пример посадки — взять побеги
С корою мягкой, так же посадить.
Хоть медленней растут, гладки, как деки;
Сильны — мороз не может повредить.

На этом обучение кончаю,
Иначе, превзойдешь всех мастеров…
А я? — Лишь конкурента получаю,
Как Эгиал — со мною…
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Порой поездки бодрость придают:
Когда поговорить бывает не с кем,
Читаю, и в пути не устаю.

Когда пишу, растрачиваю силы.
А чтенье — расслабляет. В свой черед
Меняй занятья: в переводах, милый,
Ни лень, и ни усталость не берет.

Должны мы подражать трудягам-пчелам,
Неутомимо собирая мед
Со всех цветков в округе, и с веселым
Жужжаньем к сотам направлять полет.

Пока о пчелах точно не известно:
Берут ли мед, иль делают его
из сока, облетев вокруг всю местность?
Мы мед едим, не зная ничего.

В собраньи книг возьми себе на пробу,
Потом смешай, создай единый вкус,
Чтоб усладить душевную утробу.
Так, за обедом поглощенный кус

Сперва обременяя наш желудок,
Усвоившись, нам силу придает.
В чужую мысль проникнув, наш рассудок,
Вдруг с собственною мыслью предстает.

Проглоченное только память кормит,
Усвоенное развивает ум.
Пусть и душа, сокрыв, что ее полнит,
Покажет результаты наших дум.

Пусть будет сходство взглядов, как осанки…
Не копией, но, в сыне — лик отца:
Великий ум дает свою чеканку
Всему, что взять решил от образца.

Цитируя, не избежать укора:
Чужие мысли — бой чужих часов…
Хочу в тебе услышать мощность хора,
Не слыша звук отдельных голосов.

Как это спеть? — Внимай, что скажет разум:
Оставь богатство, зависть, славу, спесь —
Им нет конца, достиг чего-то, сразу
Посмотришь вверх: опять там кто-то есть…

Не обивай высокие пороги,
Оставь вдали хоромы богачей.
Иди вперед путем простым, пологим,
Не отводя от мудрости очей.

Неровный путь ведет к мирским вершинам,
Всех ищущих прижизненных даров…
Но разум не измерить тем аршином —
Иди путем пологим.
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Сегодня я свободен. В дни жары
Сижу один, толпа вся, до калеки,
Сбежалась посмотреть игру в шары…

Я дерзко говорю, что нет помехи:
С ристалища донесся громкий крик…
За этим криком мысль моя, как эхо,
Помчалась сопоставить жизней миг.

Народ желает зрелища и хлеба,
А мудрость пребывает в пустоте…
Все радуются — шар взлетает в небо!
А кто блажен в душевной красоте?

И главное: насколько было б легче
Душе, когда в ней выстроен редут!
Но, тратят годы, укрепляя плечи,
А душам — и минуты не найдут.

Что нужно, чтобы стать таким? — Желанье!
Раб за свободу все отдать готов,
А ты — рожден свободнее, чем лани.
Неужто ты ничтожнее рабов?

Что смотришь в ларь? — Нельзя купить свободы…
Что список граждан? — В нем свободы нет…
Все в рабстве, и цари, и их народы.
Ищи в душе ее волшебный свет.

Освободись сперва от страха смерти,
От страха бедности освободись:
Фортуна богачами больше вертит,
Их золото — стеснением в груди.

Слывя счастливым, веселясь притворно,
С печалью, скрытой в тягостный нарыв,
Играют роль царей в глазах придворных,
Хоть горести — как летом комары.

Кто говорит: «Я — Аргоса властитель!»
В спесивости своей задравши нос?
Он — раб. (Легко проверить, коль хотите)
И друг его последний — старый пес.

«Молчи, о Менелай! Тебе все мало?
Ты от руки моей сейчас падёшь!» —
Но, спит он под лоскутным одеялом,
А, перед сном, считает каждый грош.

Вам нужен конь — велите снять попону,
Вам нужен раб — одежды нужно снять…
Что человек, возвышенный законом? —
Раздеть его… и, хочется менять.

Царя сарматов ты узнаешь цену
Без украшений, подданных даров.
Что весишь ты?! — Пускай тебя разденут! —
Сам разберись с собою!
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Я жду письма: Что видел по пути
В Сицилии? Увижу смежив веки
Места, что не смогу я навестить…

О Сцилле знаю: там утес отвесный,
Но, с ним Харибда, как раскрытый рот.
Как раз о ней, мне мало что известно:
Всегда ли там бурлит водоворот?

И, правда ли, что все, что он захватит
Уносится водой на много миль
К Тавромении берегу? Иль хвастать
Так любят люди, хлебом не корми?

Я жадно жду отчет о приключеньях
Тебя ль нашедших, ты ли смог найти…
Тогда осмелюсь дать я порученье:
На Этну, в мою честь, тебе взойти.

Одни твердят, что Этна стала ниже —
Не видно мореходам из дали…
А, может быть огонь и дым пожиже,
Лениво к нам выходят из земли?

И то, и это — равно вероятно:
И, что огонь способен жрать ее,
И, что из моря видится превратно,
Гора огню лишь строгий путь дает…

Гефестион известен всенародно —
Огонь там бродит, почву изменя.
Но, эта область очень плодородна,
Там все растет, в бессилии огня.

Стихами опиши мне прелесть Этны:
Овидий за Вергилием писал,
Север Корнелий, с мастерством поэта,
Поведал о природных чудесах.

Они не исчерпали эту прелесть,
Сумели только контуры назвать.
Внимательно на Этну взгляд нацелив,
Найдешь у предков нужные слова.

Идущим вслед, в поэзии попроще:
Есть новизна в перестановке слов.
Слова — не вещи, первый здесь не ропщет.
Рифм новизна — услада для ослов.

Насколько знаю, ты, при виде Этны,
Раскроешь рот и потечет слюна…
Ты станешь равен давешним поэтам,
Ведь скромность не позволит обогнать.

У мудрости достоинство такое:
Не победить поднявшихся наверх,
Там — все равны под Божеской рукою.
Побеждены — кого Господь отверг.

Луна не изменяется в размерах,
И солнце — всё одной величины.
Во всей вселенной неизменны меры,
Все мудрые — той мерою равны.

В одних есть поведенья совершенство,
В том — ясен слог, а в этом — все темно…
Но то, что превращает жизнь в блаженство,
В их душах одинаково, равно.

Падет ли Этна? — Может быть, свидетель
Уведит разрушение ее…
Не знает умаленья добродетель —
Попробуем подняться до нее!

И лучший среди худших — не хороший,
Пусть он доволен, что покинул мрак…
Весь свет дневной душе моей дороже,
Чем солнца луч, пробившийся в овраг.

Тогда душа летит к родному небу
И занимает место в вышине…
С Божественными помыслами мне бы
Пожить, порок оставив в стороне.

За добродетелью — признанье, слава,
Как тень ее, чуть ниже, виден след…
То впереди, то сзади… слева, справа…
А в ней самой — желанья славы нет.

Та тень растет, когда отступит зависть…
Твердили, что безумен Демокрит,
Катона погубила ее завязь,
Сократ, ей осужден, в веках стоит.

Рутилия невинность неизвестна
Осталась бы…Несправедливый суд
Не знающий, что значит слово «честность»,
Ее облек в незыблемый сосуд.

Взгляни, как все гордятся Эпикуром…
А кто его при жизни замечал?
Теперь, кто изучив его, кто сдуру,
В нем видят светоч мудрости, причал…

И Метродор, их дружбу прославляя,
Признал: их просияют имена,
И многие их вспомнить пожелают!
При жизни же — молчания стена…

Пусть добродетель до поры таится,
Не ей, а — окружающим во вред,
Знай: день придет и славой освятится
Под злобой века погребенный след.

Кто поколенью сверстников угоден,
Тот для немногих пользу приносил.
Смотри вперед, пусть дух несет, свободен,
К потомкам свет и благо, полон сил.

Пусть зависть похвале уста закроет…
Кто верил: рядом с ними жил пророк?!
Но, без пристрастий, в будущем героям
Воздаст потомков мненьем верный рок.

Рядиться и румяниться? Зачем же,
Кто муж добра, тот не бывает плох.
Нам нужно быть — всегда одним и тем же,
Увидят ли, застигнут ли врасплох.

В притворстве мало пользы — что вертеться
С личиною, надетой для пиров.
Ложь — явна, если пристально взглядеться!
Кого она обманет?!
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Сегодня показались корабли,
За ними флот с зерном, что по сусекам
Для Рима египтяне подмели.

Они заметны тем, что малый парус
Не опускают в гавань заходя,
Другим — запрещено. И млад, и старый
Их различают в пелене дождя.

Когда суда заходят за Капрею
И мыс Минервы, ветер сразу стих.
Их паруса полощатся на реях,
«Посыльный» обгоняет их, прости…

Толпа спешит на берег к их прибытью,
Я вслед ей с удовольствием гляжу:
Ни прибыли большой, и ни убытка,
В грядущих письмах я не нахожу.

На день пути довольно хлеба крохи,
А сколько нужно мне в моем пути? —
Осталось больше денег, чем дороги,
И ту, не до конца готов идти…

В пути есть цель, и цель та — в завершеньи,
Сама дорога — только cуета.
А жизнь не может быть несовершенной,
Пусть коротко, но, честно прожита.

Твой Марцеллин был в юности спокоен,
Состарился внезапно, заболев.
Созвал друзей, лишь тех, кто был достоин,
Как перед смертью одряхлевший лев.

Один твердил от робости нескладно,
Другой не мог понят: что хочет друг?
Один Аттал сказал незаурядно:
Еда, любовь и сон — вот весь твой круг…

Нет, Марцеллин, не мучайся, как будто
Решаешь очень важные дела:
Живут рабы и пес у входа в будке,
Важней, чтоб смерть в спокойно к нам пришла.

Он оказал и дружескую помощь:
От страха исцелил его рабов,
И Марцеллину не забыл напомнить,
Оставить им наследство «на зубок».

Все обошлось без крови и насилья,
Поголодавши три недолгих дня,
В горячей ванной, в сладостном бессильи,
Он умер, жизнь на смерть легко сменяв.

Я назову невеждой, не иначе,
Того, кто в ожиданьи встретить смерть,
Отлынивает, вздрагивает, плачет…
Не жившему, как умереть посметь?!

Не забывай: ты лишь один из многих,
Прошедших до конца по жизни путь.
Душа его проходит, а не ноги,
А телу — смерть вовек не обмануть.

Ты ждешь, чтоб я привел пример Великих?
Ребенка приведу тебе в пример:
Спартанец, мальчик с мужеством на лике,
Воскликнул: Я не раб! И принял смерть…

Свобода не приемлет панибратства:
Она лишь в тех, кто все отдать ей рад.
А, жизнь с боязнью смерти — то же рабство,
Ты раб людей, вещей, ты — жизни раб.

Ты — лишь цедило, сколько бы кувшинов
Сквозь мочевой пузырь ни пропустить…
Но настает момент… нужна решимость
Сказать себе «последнее прости»…

Чего ты ищешь в маленьком оконце?
Друзей? Отчизну? Оценил их? — Нет.
Сумев, ты б погасил с собой и солнце…
Что ты свершил, достойного, как свет?!

У Цезаря плененный просит казни:
«Молю тебя, ты милостью слывешь…» —
Готов помочь, но — как? Скажи мне: Разве
Ты думаешь, что все еще живешь?!

«Я жить хочу! Обязанности жизни
Желаю неустанно соблюдать…»
Такой же долг у каждого: для тризны
родным и близким верный повод дать.

Что наша жизнь? — Сюжет древнейшей пьесы…
Пусть коротка, конец-то был — хорош? —
Тогда и зритель вспомнит с интересом!
Подумай о финале…
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Твое письмо ободрило меня:
От вялости дремал, прикрывши веки,
Теперь спешу сомненья разгонять:

Не веришь: только честное есть благо? —
Я попытаюсь снова убедить.
Беру перо, как нож, и полон тягой
Тебе помочь, ничем не навредив.

Кто ограничил честностью пределы,
Тому и счастье — только в нем самом.
А тот, кому до прочего есть дело,
С фортуной не расстанется умом.

Одних печалят дети, их болезни,
Другой — в любви к жене (своей? чужой?)
У третьих — страсть о чине бесполезном
Горит, как нестихающий ожог.

Но, самой многолюдною толпою —
Боящиеся смерти, как врага,
Дрожащие, сильней чем с перепоя —
Им жизнь превыше блага дорога.

Кому богатства мало — хуже бедных,
Кто бурей был застигнут в ясный день,
Погиб? Спасен? — Не суть, но страх заметный —
В спасенных, их оправдывает лень.

Нехватка денег, лицемерье женщин,
Народный гнев и зависть — ерунда…
Беды возможность жалит нас не меньше,
Чем разум потерпевшего — беда.

Не от удара мы бежим — от шума
И бережем не душу, а живот…
Как может быть блаженным, я спрошу вас,
Кто в вечном опасении живет.

Кто предан настроениям случайным,
Тот сам себе проблемы создает.
Он смотрит на весов судьбы качанье,
И ждет в тревоге, что она пошлет.

Пускай фортуна смертными играет,
Бросая, что имеет, в их толпу…
Один — хватает, а другой — теряет,
Но, никому не выбраться их пут.

Благоразумен тот, кто с представленья
Уходит до вручения конфет.
Не вызывая в прочих сожаленья:
Он получил, а почему — мне нет?

Кидаемся за жалкими дарами
И радуемся, что-то прихватив…
Печалимся, что схвачено не нами…
Извечный и знакомый всем мотив…

Лишь честность — провиденья дар бесценный,
все прочее — ничтожней, чем пятак.
Что спорит долговечностью с вселенной? —
Лишь истина, нетленна и свята.

Мы сетуем, что мало нам досталось,
Ни жить, ни умирать мы не хотим…
И, что осталось? — Ненависть? Усталость?
Иль блага вожделенный палантин?!

Умрут и благочестие и верность,
Коль люди не довольствуются тем,
Что есть. Когда желанья безразмерны,
Не жертвуют добром, не терпят стен.

Погибнут благодарность, благородство,
Презрение к житейским мелочам.
А, вместо них, придут корысть и скотство,
Как рак, не поддающийся врачам.

Неужто, человек счастливей Бога?!
Он чужд богатств и прихотей пиров,
Приманок, завлекающих убого…
Скорее, человек — ты нездоров.

Животным «благ» отпущено щедрее:
Собакам — все укусы ерунда,
Ни подлостью, ни местью не владея,
Раскаянья не знают и стыда.

Отличье наше — разум, больше нету…
В нем ценность, что хранить должны в душе.
Талант свой разменявший на монеты —
Обратно не сменяет их уже.

Все прочее — лишь видимое блага,
Но, свойства блага — в прочем не ищи.
Благополучье — да, на час ли, на год,
Замок… для потерявшего ключи.

Благополучье — это достоянье,
Что, в сроки, всем придется возвращать.
Без меры счастье душит… и в рыданьях
Мы вслед ему несемся, трепеща.

Благоразумье в душах чертит меру,
А невоздержность — рушит свой очаг.
Лишь разум-укротитель (то есть — Вера)
Не даст благополучье раскачать.

Построй благополучью укрепленья —
Случаются превратности в судьбе…
Что б ни случилось — сохраняй терпенье:
Угодно Богу? — Значит — и тебе!

Тебя обидят — не подай и виду,
Тебя уколют — мило улыбнись!
Не позволяй владеть собой обидам:
Они жерновным камнем тянут вниз.

Пусть дикий зверь бежит неукротимо,
Пусть юноша за славою спешит…
Но, разум превосходит ощутимо
Порывы необузданной души.

«Не дело — отрицать любое благо:
А — добрый нрав, а — преданность детей?
Любовь родителей?» — Все это так, однако,
В бесчестьи — нет хороших новостей.

Для нас беда, когда утратив зренье,
От света мы уходим в царство тьмы.
Когда у нас подсечены колени —
Недвижны и бессильны станем мы.

Поверь: мы не становимся мудрее
В зависимости от числа друзей.
Не бойся быть повешенным на рее,
Коль добродетель не сдана в музей.

У всех кругов — одна и та же форма,
И в честной жизни — важен не размер:
В ней видим в добродетельности — норму,
Блаженства вдохновляющий пример.

Честь, честность — не фасад, не вид снаружи:
Она напоминает об Отце.
Не может честность лучше быть и хуже,
Где б ни живи — в лачуге ли, в дворце.

Высокий дух не угнетен тоскою:
В нем места нет тревогам и тоске.
Кто честен, тот уверен и спокоен,
Встречая все проблемы налегке.

У глупости всё вяло, неохотно,
Всем хвалится, не делая того.
А мудрость тем смела бесповоротно,
Что внешне не теряет ничего.

Вперед недуга входит к нам усталость,
У слабых духом — загодя озноб:
Хоть до несчастий много дней осталось,
Он, для щелчка… уже готовит лоб.

Пророчество — судьбы шальная сводня
Предсказывает яд, огни костров…
Но, боль лишь в том, что чувствуешь сегодня.
Что плакать о грядущем?
Будь здоров.

Луцилия приветствует Сенека!
Пеняешь: слишком прост мой стиль письма…
Не встретишь здесь изысканность вовеки,
В моем письме — лишь истина сама.

Когда бы я сумел тебя приблизить,
Без слов хотел бы чувства показать,
Не приукрасив их и не унизив —
Ораторам дано наш слух терзать.

Пускай оратор, пред толпою, в раже
Витийствует… Не по словам хвалю.
Мои слова — от чувств надежной стражи.
А чувства — в том, что верю и люблю!

Детей целуем мы не так, как женщин,
Но, в скромных ласках, тоже — яркость чувств.
Советую: трудись над словом… меньше
Над смыслом лишь трудиться я учусь.

Пускай одно нам будет высшей целью:
Как чувствуем, так жить и говорить!
В единстве возникает ощущенье,
Что порожден ты — благо сотворить.

Коль красноречье нам дано от Бога,
Сопутствуя прекрасному в душе —
Пусть будет… Но, не в нем души дорога,
Оно — лишь средство душам хорошеть…

Идя к врачу, не ищут красноречья —
В нем ищут знанье, волю, твердость рук.
Пусть в кормчем иногда красавца встречу —
Мне не с чем поздравлять себя, мой друг.

Зачем словами уши мне щекочешь? —
Больному в развлеченьях смысла нет…
Прижги болячки, режь их, все, что хочешь…
Но, покажи, что знаешь свой предмет.

Чтоб я увидел: впрямь — ты овладел им,
Не просто прочитал толстенный том…
Блажен не тот, кто знал, но тот, кто сделал!
Он вознесён деяния крестом.

Кто ищет мудрость? — Делим на разряды:
Вот первый: одолев болезнь души,
Все выучивши, с мудростию рядом
Упасть не могут, могут согрешить.

Болезни — извращенные сужденья,
Упорное стремленье… к пустякам,
Не стоящим любви, и даже денег:
Здесь — скупость, честолюбье, всякий хлам.

В страстях внезапных — неуемность наша,
Что может доводить людей до слез…
Так слабый насморк переходит в кашель,
А в непрерывном — жди туберкулез.

Второй разряд определить несложно:
Избавились от главных зол души,
Но так, что безопасность ненадежна,
И могут вниз скатиться поспешить.

У третьих часть пороков остается:
Прогнали скупость — остается гнев,
Желаний нет, но страх в их душах бьется,
И в честолюбьи тонут, побледнев.

Взгляни вокруг себя: как много сора
В душе людей, и гнусность входит в дом…
Не презирай и третьего разбора —
И это достижимо лишь с трудом.

Ты жаждешь быть «по первому разряду»?
И я желаю нам с тобой того ж…
Но, из порока вырываться надо,
Он в нас живет, как родовая вошь.

Не бойся смерти: смерть — не зло, мой милый.
Богов не бойся, нет Творца от зла.
А, если зло кому-то навредило,
Тот человек — беспомощней козла.

Из грязи — на высокие вершины,
Где суд людской — жужжаньем комаров.
Познавшие себя — несокрушимы.
Повелевай собою!
Будь здоров.