Архив стихотворений Семена Надсона

Стройный хор то смолкал, то гремел, как орган,
Разрастаясь могучей волною;
От душистого ладана легкий туман,
Колыхаясь, стоял над толпою,
И, как в дымке, над массой склоненных людей
Подымался, увитый цветами,
Белый гробик ее, ненаглядной моей,
Убаюканной вечными снами.
Дорогая головка, вся в русых кудрях,
Так отрадно, так чинно лежала,
И так строго на девственно нежных чертах
Затаенная дума сияла!..

Окна в сад были настежь открыты — ив них
Изумрудная тень колебалась,
И душистая зелень ветвей молодых
В сумрак душного храма врывалась.

Мы — как два поезда (хотя с локомотивом
Я не без робости решаюсь вас равнять)
На станции Любань лишь случаем счастливым
Сошлись, чтоб разойтись опять.

Наш стрелочник, судьба, безжалостной рукою
На двух различных нас поставила путях,
И скоро я умчусь с бессильною тоскою,
Умчусь на всех моих парах.

Но, убегая вдаль и полный горьким ядом
Сознания, что вновь я в жизни сиротлив,
Не позабуду я о станции, где рядом
Сочувственно пыхтел второй локомотив.

Мой одинокий путь грозит суровой мглою,
Ночь черной тучею раскинулась кругом, —
Скажите ж мне, собрат, какою мне судьбою
И в память вкрасться к вам, как вкрался я в альбом?

Напрасные мечты!.. Тяжелыми цепями
Навеки скован ты с бездушною толпой:
Ты плакал за нее горячими слезами,
Ты полюбил ее всей волей и душой.
Ты понял, что в труде изъязвленные руки,
Что сотни этих жертв, загубленных в борьбе,
И слезы нищеты, и стоны жгучей муки —
Не книжный бред они, не грезятся тебе…
Ты пред собой не лгал, — на братские страданья,
Пугаясь, как дитя, не закрывал очей,
И правду ты познал годами испытанья,
И в раны их вложил персты руки, своей;
И будешь ты страдать и биться до могилы,
Отдав им мысль твою, и песнь твою, и кровь.
И знай, что в мире нет такой могучей силы,
Чтоб угасить она смогла в тебе любовь!

Позабытые шумным их кругом — вдвоем
Мы с тобой в уголку притаились,
И святынею мысли и чувства теплом,
Как стеною, от них оградились.
Мы им чужды с тех пор, как донесся до нас
Первый стон, на борьбу призывая,
И упала завеса неведенья с глаз,
Бездны мрака и зла обнажая…
Но взгляни, как беспечен их праздник, — взгляни,
Сколько в лицах их смеха живого,
Как румяны, красивы и статны они —
Эти дети довольства тупого!
Сбрось с их девушек пышный наряд, — вязью роз
Перевей эту роскошь и смоль их волос,
И, сверкая нагой белизною,
Ослепляя румянцем и блеском очей,
Молодая вакханка мифических дней
В их чертах оживет пред тобою…

Мы ж с тобой — мы и бледны и худы; для нас
Жизнь — не праздник, не цепь наслаждений,
А работа, в которой таится подчас
Много скорби и много сомнений…
Помнишь?.. — эти тяжелые, долгие дни,
Эти долгие, жгучие ночи.
Истерзали, измучили сердце они,
Утомили бессонные очи…
Пусть ты мне еще вдвое дороже с тех пор,
Как печалью и думой зажегся твой взор;
Пусть в святыне прекрасных стремлений
И сама ты прекрасней и чище, — но я
Не могу отогнать, дорогая моя,
От души неотступных сомнений!
Я боюсь, что мы горько ошиблись, когда
Так наивно, так страстно мечтали,
Что призванье людей — жизнь борьбы и труда,
Беззаветной любви и печали…
Ведь природа ошибок чужда, а она —
Нас к открытой могиле толкает,
А бессмысленным детям довольства и сна —
Свет, и счастье, и розы бросает!..

Тебя венчает лавр… Дивясь тебе, толпится
Чернь за торжественной процессией твоей,
Как лучшим из сынов, страна тобой гордится,
Ты на устах у всех, ты — бог последних дней!
Вопросов тягостных и тягостных сомнений
Ты на пути своем безоблачном далек,
Ты слепо веруешь в свой благодатный гений
И в свой заслуженный и признанный венок.
Но что же ты свершил?.. За что перед тобою
Открыт бессмертия и славы светлый храм
И тысячи людей, гремя тебе хвалою,
Свой пламенный восторг несут к твоим ногам?
Ты бледен и суров… Не светится любовью
Холодный взор твоих сверкающих очей;
Твой меч опущенный еще дымится кровью,
И веет ужасом от гордости твоей!
О, я узнал тебя! Как ангел разрушенья,
Как смерч, промчался ты над мирною страной,
Топтал хлеба ее, сжигал ее селенья,
Разил и убивал безжалостной рукой.
Как много жгучих слез и пламенных проклятий
Из-за клочка земли ты сеял за собой;
Как много погубил ты сыновей и братии
Своей корыстною, безумною враждой!
Твой путь — позорный путь! Твой лавр — насмешка злая!
Недолговечен он… Едва промчится мгла
И над землей заря забрезжит золотая —
Увядший, он спадет с бесславного чела!..

Е. А. С.

Простите безумца за прошлые звуки,
За дерзкие звуки, пропетые вам:
В них не было правды, — то праздные руки
Просились опять к позабытым струнам…
С людьми не схожусь я давно уж — и с вами
Не ближе душой, чем с другими, я был, —
Я лгал вам: как мальчик, я тешился снами,
Как мальчик, святынею дружбы шутил!

Как мог я мгновенный обмен впечатлений
И светскую ласку за близость принять?
Как мог я так скоро, без дум и сомнений,
По первому слову всю душу отдать?
И мало ли, сердце, такие обманы
И в прошлые годы владели тобой?
Еще и теперь не зажившие раны
Горячею кровью сочатся порой!..

А вы…. в вас не стану искать я причину
Моей настоящей тоски и тревог;
Не вы виноваты, что я вполовину
Быть близким — ни с кем приучиться не мог.
Прошел мимолетный порыв ослепленья,
И в вас узнаю я всё ту же толпу…
Простите ж меня, — не ищите сближенья
И дайте уйти мне в мою скорлупу.

В альбом А. К. Ф.

Не мне писать в альбом созвучьями сонета —
Отвык лелеять слух мой огрубелый стих.
Для гимна стройного, для светлого привета
Ни звуков нет в груди, ни образов живых;

Но вам я буду петь… С всеведеньем пророка
Я угадал звезду всходящей красоты
И, ясный свет ее завидя издалека,
На жертвенник ее несу мои цветы.

Примите ж скромный дар безвестного поэта
И обещайте мне не позабыть о том,
Кто первый вам пропел в честь вашего рассвета

И, как покорный жрец, на славные ступени
В священном трепете склонив свои колени,
Богиню увенчал торжественным венком…

Пока свежо и гибко тело
И, как гранит, тверда рука,
Не страшно никакое дело
Для силача и смельчака. —
Невзгод и бурь он не боится,
Смеясь идет на смертный бой,
И не нужда к нему стучится,
А радость, счастье и покой!

В здоровом теле — дух здоровый,
Здоровый духом — не падет
В борьбе с невзгодою суровой
Под игом горя и забот;
И, разогнав трудом ненастье,
Развеяв с бою мрак ночной,
Он ускользающее счастье
Возьмет добычей боевой!..

Из Словацкого

Так десять дней прошло, и только небо знало,
Как были тягостны нам эти десять дней:
То на душе у нас надежда расцветала,
То жгучий страх вставал за остальных детей.
Но смерть щадила нас… смолкали опасенья,
Смолкала скорбь в груди — и ангел утешенья
В печальный мой шатер с улыбкою слетел.
И снова вечером вокруг меня с женою,
Когда наш огонек едва блистает с мглою,
Беспечный детский смех струился и звенел…
Но, видно, божий гнев, как вихрь неукротимый,
Как смерч губительный, карать не уставал;
Я помню страшный час, когда мой сын любимый,
Мой младший сын, как брат, бледнел и угасал.
Еще смеялся он, — а смерть уже летала
Над ним и холодом дышала на него,
И гнойные уста с насмешкою вонзала
В дрожащие уста малютки моего!..
Я первый увидал на нем ее лобзанья…
Я крикнул: «Смерть в шатре!» — и сына я схватил
И вынес в степь, и там, безумный от страданья,
На землю знойную, рыдая, опустил.
Спасенья не было… охваченный недугом,
Уж задыхался он — и задыхался я…
Верблюды умные, столпившись тесным кругом,
Смотрели на меня и на мое дитя.
А из-за пальм луна торжественно вставала,
Сверкая, как всегда, бездушной красотой,
И мягким отблеском с лазури озаряла
И пальмы, и пески, и труп его немой…

С каждым шагом вокруг всё черней и черней
Рать суровых врагов надвигается,
С каждым шагом всё меньше надежд и друзей,
Всё мучительней сердце сжимается…
Я еще не сдаюсь: стоны братьев звучат
Мне призывом в разгаре сражения,
Но… иссечен мой щит, мои ноги скользят,
И близка уж минута падения!

Злую шутку сыграла ты, жизнь, надо мной, —
Ты, не дав мне ни злобы карающей,
Ни меча, — безоружного кинула в бой
С светлым гимном любви всепрощающей.
Не умев ненавидеть, я думал любить,
Думал скрежет вражды и проклятия
Примиряющей песнью моей заглушить
И протягивал… камням объятия!..

В детстве слышал я старую сказку о том,
Как когда-то, давно, за лазурью морей,
За глухими лесами и диким хребтом,
Было целое царство оковано сном
С молодой королевой своей.

Белый з_а_мок ее, утонувший в садах,
Точно вымер — ни звука нигде;
Всё недвижно стояло в горячих лучах
Золотистого дня, как в немых зеркалах,
Отражаясь в озерной воде…

А когда-то нередко ночною порой
Там пестрели наряды гостей,
И с крыльца под стемневшие своды аллей,
Извиваясь, сбегали одна за другой
Разноцветные цепи огней.

Или утром душистым, под темный каштан,
Молода и светла, как весна,
Королева без свиты сходила одна
Помечтать и послушать, как плачет фонтан
И как дышит тревожно волна…

И мгновенно всё стихло: объятые сном,
Онемели и терем и сад,
Смолкнул говор людской, и не слышно кругом
Ни рогов егерей в полумраке лесном,
Ни обычных ночных серенад…

Злые чары свершились — высокой стеной
Вкруг поднялся терновник густой,
И не смели туда от далекой земли,
Мимо рифов и мелей, доплыть корабли
И раздаться там голос живой…

Как белым саваном, покрытая снегами,
Ты спишь холодным сном под каменной плитой,
И сосны родины ненастными ночами
О чем-то шепчутся и стонут над тобой;
А я — вокруг меня, полна борьбы и шума,
Жизнь снова бьет ключом, отдаться ей маня,
Но жить я не могу: мучительная дума,
Неотразимая, преследует меня…

Гнетущий, тяжкий сон!.. С тех пор как я, рыдая,
Прильнул к руке твоей и звал тебя с тоской,
И ты, недвижная и мертвенно-немая,
Ты не откликнулась на мой призыв больной;
С тех пор как слово «смерть» — когда-то только слово —
Мне в сердце скорбное ударило, как гром, —
Я в жизнь не верую — угрюмо и сурово.

Смерть, только смерть одна мне грезится кругом!..

Недуг смущенного былым воображенья
Кладет печать ее па лица всех людей,
И в них не вижу я, как прежде, отраженья
Их грез и радостей, их горя и страстей;
Они мне чудятся с закрытыми очами,
В гробу, в дыму кадил, под флером и в цветах,
С безжизненным челом, с поблеклыми устами
И страхом вечности в недвижимых чертах…

И тайный голос мне твердит не умолкая:
«Безумец! не страдай и не люби людей!
Ты жалок и смешон, наивно отдавая
Любовь и скорбь — мечте, фантазии твоей…
Окаменей, замри… Не трать напрасно силы!
Пусть льется кровь волной и царствует порок:
Добро ли, зло ль вокруг, — забвенье и могилы —
Вот цель конечная и мировой итог!..»

Сколько лживых фраз, надуто-либеральных,
Сколько пестрых партий, мелких вожаков,
Личных обличений, колкостей журнальных,
Маленьких торжеств и маленьких божков!..
Сколько самолюбий глубоко задето,
Сколько уст клевещет, жалит и шипит, —
И вокруг, как прежде, сумрак без просвета,
И, как прежде, жизнь и душит и томит!..
А вопрос так прост: отдайся всей душою
На служенье братьям, позабудь себя
И иди вперед, светя перед толпою,
Поднимая павших, веря и любя!..
Не гонись за шумом быстрого успеха,
Не меняй на лавр сурового креста,
И пускай тебя язвят отравой смеха
И клеймят враждой нечистые уста!..
Видно, не настала, сторона родная,
Для тебя пора, когда бойцы твои,
Мелким, личным распрям сил не отдавая,
Встанут все во имя правды и любви!
Видно, спят сердца в них, если, вместо боя
С горем и врагами родины больной,
Подняли они, враждуя меж собою,
Этот бесконечный, этот жалкий бой!..

О любви твоей, друг мой, я часто мечтал,
И от грез этих сердце так радостно билось,
Но едва я приветливый взор твой встречал —
И тревожно и смутно во мне становилось.
Я боялся за то, что минует порыв,
Унося прихотливую вспышку участья,
И останусь опять я вдвойне сиротлив,
С обманувшей мечтой невозможного счастья;
Точно что-то чужое без спроса я взял,
Точно эта нежданная, светлая ласка —
Только призрак: мелькнул, озарил и пропал,
Мимолетный, как звук, и солгавший, как сказка;
Точно взгляд твой случайной ошибкой на мне
Остается так долго, лазурный и нежный,
Или грезится сердцу в болезненном сне,
Чтоб бесследно исчезнуть с зарей неизбежной…
Так, сжигаемый зноем в пустыне скупой,
Путник видит оазис — и верить боится:
Не мираж ли туманный в дали голубой
Лживо манит под тень отдохнуть и забыться?..

Муза, погибаю!.. Глупо и безбожно
Гибну от нахальной тучи комаров,
От друзей, любивших слишком осторожно,
От язвивших слишком глубоко врагов;
Оттого, что голос мой звучал в пустыне,
Не рассеяв мрака, не разбив оков;
Оттого, что светлый гимн мой в честь святыни
Раздражал слепых язычников-жрецов;
Оттого, что крепкий щит мой весь иссечен
И едва я в силах меч поднять рукой;
Оттого, что я один и изувечен,
А вокруг — всё жарче закипает бой!..
Говорят, постыдно предаваться сплину,
Если есть в душе хоть капля прежних сил, —
Но что ж делать — сердце вполовину
Ни страдать, ни верить я не научил…
И за то, чем ярче были упованья,
Чем наивней был я в прежние года,
Тем сильней за эти детские мечтанья
Я теперь томлюсь от боли и стыда…
Да, мне стыдно, муза, за былые грезы,
За восторг бессонных, пламенных ночей,
За святые думы и святые слезы,
За святую веру в правду и людей!..
Муза, погибаю — и не жду спасенья,
Не хочу спасенья… Пусть ликует тот,
Кто от жизни просит только наслажденья,
Только личным счастьем дышит и живет…

Как он, измученный, влачился по дороге,
Бряцая звеньями страдальческих цепей,
И как томился он, похоронен в остроге,
Под стражею штыков и ужасом плетей, —
Об этом пели вы, но из его страданий
Вы взяли только то на песни и цветы,
Что и без пошлых фраз и лживых восклицаний
Сплело ему венок нетленной красоты…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но между строк его болезненных творений
Прочли ли вы о том, что тягостней тюрьмы
И тягостней его позора и лишений
Был для него ваш мир торгашества и тьмы?
Прочли ли вы о том, как он страдал душою,
Когда, уча любви враждующих людей,
Он слышал, как кричал, ломаясь пред толпою,
С ним рядом о любви — корыстный фарисей?
Сочтите ж, сколько раз вы слово продавали,
И новый, может быть прекраснейший цветок,
И новый, может быть острейший терн печали
Вплетете вы в его страдальческий венок!..