Архив стихотворений Семена Надсона

О, не отказывайте, братья,
Певцу, уставшему душой,
Когда призывные объятья
Он простирает к вам с мольбой
И в песне, дышащей слезами,
Как нищий, с жаждою любви,
Готов открыть он перед вами
Все язвы гнойные свои!
Он ваших слез не отвергает,
Он отзыв всем дает, любя,
И знайте — он за вас страдает,
Когда страдает за себя…
Как волны рек, в седое море
Сойдясь, сплотились и слились,
Так ваша боль и ваше горе
В его душе отозвались.
О, он достоин состраданья,
Ведь он за вас скорбит душой,
И, осмеяв его страданья,
Вы посмеетесь над собой!

Ты помнишь — ночь вокруг торжественно горела
И темный сад дремал, склонившись над рекой…
Ты пела мне тогда, и песнь твоя звенела
Тоской, безумною и страстною тоской…
Я жадно ей внимал — в ней слышалось страданье
Разбитой веры в жизнь, обманутой судьбой —
И из груди моей горячее рыданье
Невольно вырвалось в ответ на голос твой.
Я хоронил мои разбившиеся грезы,
Я ряд минувших дней с тоскою вспоминал.
Я плакал, как дитя, и, плача, эти слезы
Я всей душой тогда благословлял.
С тех пор прошли года, и снова над рекою
Рыдает голос твой во мраке голубом,
И снова дремлет сад, объятый тишиною,
И лунный свет горит причудливо на нем.
Истерзанный борьбой, измученный страданьем —
Я много вытерпел, я много перенес.
Я б облегчить хотел тоску мою рыданьем, —
Но… в сердце нет давно святых и светлых слез.

Наперекор стремленьям века
Железным словом и мечом
Он встал за право человека
На бой с неправдою и злом.
Он массы темного народа
Высокой верой вдохновлял
И а. щите своем «свобода»
Рукой бесстрашной начертал.
Как гром, его призыв суровый
Промчался по стране родной:
«Народ, разбей свои оковы
И встань на бой, на страшный бой!
Сорви ярмо своих тиранов,
Иди врагов своих судить,
Пусть знает мир, каких титанов
Он захотел поработить.
Довольно ты страдал в неволе,
Откинь же малодушный страх…
Тебе ль, страдальцу, лучшей доли
Не пожелать в своих цепях.
Твой труд порабощен… селенья
Разорены… твоих детей
В грядущем ждут одни мученья
Да кнут и цепи палачей…
Не для того за нас спаситель
Лил на кресте святую кровь,
Нам проповедовал учитель
Свободу, братство и любовь.
Ты создан не рабом — свобода
Тебя давно, как сына, ждет!»
И море темного народа
Ему ответило: «Вперед!»

Бой закипел… Народ толпами
К знаменам Мюнцера бежал,
Повсюду кровь лилась волнами
И гром орудий грохотал.
[Пылали замки…]

Окончен скучный путь. От мудрости различной
Освободились мы, хоть не на долгий срок.
Вдали от скучных стен гимназии столичной
Покой наш не смутит докучливый звонок.

Мы разбредемся все — до нового свиданья;
Надежды светлые кипят у нас в груди.
Мы полны юных сил, и грез, и упованья,
И призрак счастия манит нас впереди.

Мы в будущность глядим без грусти и тревоги,
В немую даль идем уверенной стопой,
И будем всё идти, пока шипы дороги
Нас не измучают сомненьем и тоской.

Когда ж в груди у нас заговорят проклятья
На жизнь, разбитую безжалостной судьбой,
Мы вспомним, может быть, что все мы были братья,
Что все мы выросли под кровлею одной, —

Что в мире есть еще для нас душа родная,
Что связывают нас предания одне…
И вспыхнет на очах у нас слеза святая,
Как дань минувшим снам и светлой старине.

Когда в минуты вдохновенья
Твой светлый образ предо мной
Встает, как чудное виденье,
Как сон, навеянный мечтой,
И сквозь туман его окраски
Я жадным взором узнаю
Твои задумчивые глазки
И слышу тихое «люблю»,
—
Я в этот миг позабываю,
Что я мечтою увлечен,
За счастье призрак принимаю,
За правду принимаю сон.
Нет и следа тоски и муки;
Восторг и жизнь кипят в груди,
И льются, не смолкая, звуки
Горячей песнею любви.
И грустно мне, когда виденье
Утонет в сумраке ночном,
И снова желчь и раздраженье
Звучат в стихе моем больном.
Яд тайных дум и злых сомнений
Опять в груди кипит сильней,
И мрачных песен мрачный гений
Владеет лирою моей.

При жизни любила она украшать
Тяжелые косы венками,
И, верно, в гробу ей отраднее спать
На ложе, увитом цветами…

Торжественно яркое утро горит,
Торжественно солнце сияет,
Торжественно стройное пенье звучит
И тихой мольбой замирает…

И гроб ее белый, и яркий покров,
И купол церковный над нами,
И волны народа, и ряд образов —
Всё ярко залито лучами…

Как будто всей дивною негой своей,
Всем чудным своим обаяньем
Весна и природа прощаются с ней
Последним горячим лобзаньем…

К чему эти слезы? О ней ли жалеть
С безумно упорной тоскою?
О, если б и все мы могли умереть
С такою же чистой душою!

О, если б и все мы прощались с землей
С такою ж надеждою ясной,
Что ждет нас за гробом не сон вековой,
А мир благодатно прекрасный!

1

В тине житейских волнений,
В пошлости жизни людской
Ты, как спасающий гений,
Тихо встаешь предо мной.
Часто в бессонные ночи,
Полный тоски и любви,
Вижу я ясные очи,
Чудные очи твои;
Слышу я речи святые,
Чувствую ласки родные, —
И, утомленный, больной,
Вновь оживаю душой,
И, от борьбы отдыхая,
Снова готовый к борьбе,
Сладко молюсь я, рыдая,
С светлой мечтой о тебе.

2

Пусть ты в могиле зарыта,
Пусть ты другими забыта —
Да, ты для них умерла!..
Но для меня — ты живая,
Ты из далекого рая
К брату на помощь пришла.
Сердце ль изноет от муки,
Руки ль устанут в борьбе, —
Эти усталые руки
Я простираю к тебе.
Где ты? Откликнись, родная!
И на призыв мой больной
Ты, как бывало, живая
Тихо встаешь предо мной.

3

Кудри упали на плечи,
Щечки румянцем горят,
Светлые, тихие речи
Страстною верой звучат:
«Милый, не падай душою,
Знай, что настанет пора —
И заблестит над землею
Зорька любви и добра.
Правда, свобода и знанье
Станут кумиром людей,
И в беспредельном сияньи
Будет и сердцу теплей…»

Рыдать? — Но в сердце нет рыданий.
Молиться? — Для чего, кому?
Нет, рой отрадных упований
Чужд утомленному уму.

Молитва мне не даст забвенья,
Я жду любви, любви земной,
Я жить хочу без размышленья,
Всей юной силой, всей душой.

Таить в душе свои страданья
Я не могу — она полна
И ждет хоть капли состраданья
И молит хоть минуты сна.

Кто ж облегчит немую муку,
Кто осветит тот темный путь,
Кто мне спасающую руку
Захочет в горе протянуть?..

Памяти Н. М. Д.

Когда затихнет шум на улицах столицы
И ночь зажжет свои лампады вековые,
Окутав даль серебряным туманом,
Тогда, измученный волненьями дневными,
Переступаю я порог гостеприимный
Твоей давно осиротевшей кельи,
Чтоб в ней найти желанное забвенье.

Здесь всё по-старому, всё как в былые годы:
Перед киотом теплится, мерцая,
Массивная лампада; лик Христа
Глядит задумчиво из потемневшей рамы
Очами, полными и грусти и любви, —
И так и кажется, что вот уста святые
Откроет он — и в тишине ночной
Вдруг прозвучит страдальца тихий голос:
«Приди ко мне, усталый и несчастный,
И дам я мир душе твоей больной…»

Вокруг окна разросся плющ зеленый
И виноград… Сквозь эту сеть глядит
Алмазных звезд спокойное сиянье,
И тонет даль, окутанная мглой.
Раскрыто фортепьяно… На пюпитре
Твоих любимых нот лежит тетрадь.
На письменном столе букет увядший

Из роз и ландышей; неконченный эскиз,
Набросанный твоей неопытной рукою,
Да Пушкин — твой всегдашний друг…
Страница
От времени успела пожелтеть,
Но до сих пор хранит она ревниво
Твои заметки на полях — и время
Не смеет их коснуться…

На стенах
Развешаны гравюры и картины,
И между ними привлекает взор
Один портрет: лазурные, как небо,
Глаза обрамлены ресницами густыми,
Улыбка светлая играет на устах,
И волны русые кудрей спадают
На грудь… Как чудное виденье,
Как светлый гость небесной стороны,
Он дышит тихою, но ясной красотою,
И, кажется, душа твоя живет
В портрете этом, светится безмолвно
В его больших, задумчивых глазах
И шлет привет из стороны загробной
Своей улыбкой… Бледное сиянье
Лампады довершает грезу…

Тихо
Склоняю я пред образом колена
И за тебя молюсь… Пусть там, за гробом,
Тебя отрадно окружает всё,
Чего ждала ты здесь, в угрюмом мире
Земных страстей, волнений и тревог,
И не могла дождаться… Спи, родная,
В сырой земле… Пусть вечный ропот жизни
Не возмутит твой непробудный сон,
Пусть райский свет твои ласкает взоры
И райский хор вокруг тебя звучит
И ни один мятежный звук не смеет
Гармонию души твоей смутить…

В моих устах нет слов, — мои моленья
Рождаются в душе, не облекаясь
В земные звуки, и летят к престолу
Творца, — и тихие, отрадные рыданья
Волнуют грудь мою… Мне кажется, что небо
Отверзлось для меня, что я несусь
В струях безбрежного эфира к раю,
Где ждет меня она, с улыбкой тихой
И лаской братскою… Оживший, обновленный
Вступаю я под сень его святую,
И мир земной, мир муки и страданий,
Мне чужд и жалок… Я живу иной,
Прекрасной жизнью, полною блаженства
И сладких снов…

Но вот моя молитва
Окончена. Святое вдохновенье
Меня касается крылом своим, — и я
Сажусь за фортепьяно… Звук за звуком
Несется в тишине глубокой ночи,
И льется стройная мелодия… В груди
Встают минувших дней святые грезы,
Звучат давно затихнувшие речи, —
А со стены всё тем же ясным взором
Глядит знакомый лик — и свет лампады
Играет на его чертах. И мнится
Порою мне, что тень твоя витает
Вокруг меня в осиротелой келье
И с ласкою безмолвной и горячей
Склоняется неслышно надо мной.

Пора: рассвет не ждет… Бледнеют звезды,
И свод небес блеснул полоской алой
Проснувшейся зари.

1

И мрак и тишина… В торжественном молчаньи
Горит немая ночь над сонною Москвой…
Затих обычный шум на улицах столицы,
И ряд огней погас в светлицах теремов.
Промчался шумный день… На площади широкой
Как тень стоит еще высокий эшафот,
Но не вопит вокруг толпа, не слышно стонов
И не видать суровых палачей.
И только в сумраке разбросанные трупы
Лежат вокруг — и бледный лик луны
Глядит на них с безмолвным состраданьем
И снова прячется за облаком седым.
А завтра вновь — и эшафот, и муки,
И новых жертв покорная толпа,
Покуда ночь не остановит казни,
Покуда день не утомит царя.

2

Дворец его, суровый и безмолвный,
Один не спит во мраке. Вся в огнях
Сияет царская трап_е_за. За столами
Сидят опричники, бояре и дворяне,
И кравчий, брагою наполнив чаши,
Их подает пирующим гостям.
Задумчивый и грустный за трапезой
Сидит сегодня царь… Его не тешит
Ни шум толпы, ни песни удалые
Двух гусляров, которые поют
Про грозный бой у белых стен Казани
И славят Русь и русского царя…
В его уме встают иные сцены:
То видит он суровый эшафот,
С которого звучат ему проклятья,
То чудятся ему истерзанные трупы
И слышится предсмертное хрипенье…
И вздрогнув, он очнется — и велит
Подать вином наполненную чашу,
Пьет сам — и требует, чтоб гости пили,
И гуслярам дает приказ плясать…
А ночь бежит… Уж кое-где дымятся
Угасшие лампады… Уж в речах
Гостей звучит порою утомленье
И клонит сон их головы хмельные.
И вот вином в последний раз
Наполнены сверкающие чаши, —
И грозный царь, на посох опираясь,
Уходит из трапезы… Вслед за ним
Расходятся и гости — и вокруг
Царит немая мгла и мертвое молчанье…

Отрывок

1

«Взгляни, как спокойно уснула она:
На щечках — румянец играет,
В чертах — не борьба роковая видна,
Но тихое счастье сияет;
Улыбка на сжатые губы легла,
Рассыпаны кудри волнами,
Опущены веки, и мрамор чела
Увит полевыми цветами…
Вокруг погребальное пенье звучит,
Вокруг раздаются рыданья,
И только она безмятежно лежит:
Ей чужды тоска и страданья…
Душа ее там, где любовь и покой,
Где нет ни тревог, ни волнений,
Где нет ни безумной печали людской,
Ни страстных людских наслаждений…
Она отдыхает! О чем же рыдать?
Пусть смолкнут на сердце страданья,
И будем трудиться, бороться и ждать,
Пока не наступит свиданье!..»

2

«О, если б в свиданье я веровать мог,
О, если б я знал, что над нами
Царит справедливый, всевидящий бог
И нашими правит судьбами!
Но вера угасла в усталой груди;
В ней нет благодатного света —
И призраком грозным встает впереди
Борьба без любви, без привета!..
Напрасно захочет душа отдохнуть
И сладким покоем забыться;
Мне некому руку в тоске протянуть,
Мне некому больше молиться!
Она не проснется… она умерла,
И в сумрак суровой могилы
Она навсегда, навсегда унесла
И веру и гордые силы…
Оставь же — и дай мне поплакать над ней,
Поплакать святыми слезами, —
Я плачу над жизнью разбитой моей,
Я плачу над прошлыми снами!..»

Спите, ребятки; умаялись ноженьки:
Шутка ль семь верст отхватать?
Вон уж и то износились сапоженьки;
Новых-то негде достать.
Холодно? Нате, закройтесь, родимые…
Дров ни полена, — беда!
Трудно мне, детушки, трудно, любимые,
Давит злодейка нужда.
Мужа сегодня на денежки медные
Скрыли в могиле сырой;
Завтра с зарей, мои птенчики бедные,
Завтра пойду я с сумой.
Грудь истомили болезнь и страдание,
Силушки нет работать:
Страшно, родные, просить подаяния,
В холод под вьюгой стоять.
Страшно, родные, людского презрения,
Страшно насмешек людских.
Много любви и немого смирения
Надо, чтоб вытерпеть их.
Полно, не плачьте: быть может, и справимся,
Бог не оставит сирот.
Добрые люди помогут — оправимся,
Старое горе пройдет.
Что ж вы?.. Ну будьте же, детушки, умные,
Вытрите глазки свои.
С вами и я разрыдалась, безумная…
Спите, господь вас храни.

Покуда грозно ночь глухая
Царит над сонною землей
И лишь вдали заря златая
Горит отрадной полосой,
Покуда мысль в оковах дремлет,
Покуда видят стыд в труде,
Покуда человек не внемлет
Призыву к свету и борьбе,
О муза, светлый мир мечтаний
И песен счастья резвый рой.
Забудь для горя и страданий,
Для битвы с непроглядной мглой.
Пускай твои святые звуки
Борцов уставших оживят
И в их сердцах тоску и муки
Надеждой светлой заменят.
[И грозный крик негодованья,
Промчавшись звучно над толпой,
Подымет светлое сознанье
И знамя истины святой.
Туда, борцы, под это знамя,
Вперед уверенной стопой!
Пускай любви и веры пламя
Во мгле согреет вас собой.
Вперед, борцы, на бой жестокий
За свет великий и святой
Со мглой, тяжелой и глубокой,
С мертвящей, безотрадной мглой!]

Прозаик

Я прочитал твои творенья,
Они подчас сильны, умны,
Но, признаюсь, твои стремленья,
Ты не сердись… до слез смешны.
О чем, скажи, ты так хлопочешь,
Куда ты нас зовешь с собой?
Какой-то «свет» разлить ты хочешь
Над «сном объятого» землей?.
Мы разве спим? Прочти газеты:
Что новый день — то шаг вперед.
Куда ж вы тащите, поэты,
Своими песнями народ?
Чего добиться вы хотите,
Куда стремитесь вы душой,
За что наш славный век браните,
С какой сражаетесь вы мглой?
Зачем озлобленные ноты
Вы в нас бросаете порой?
Вы не певцы, — вы Дон-Кихоты,
И странен ваш «петуший бой».

Я не был ребенком. Я с детства узнал
Тяжелое бремя лишений,
Я с детства в душе бережливо скрывал
Огонь затаенных сомнений.
Я с детства не верил в холодных людей,
В отраду минутного счастья,
И шел я угрюмо дорогой своей
Один, без любви и участья.

А сердце так рвалось в груди молодой,
Так жаждало света и воли!
Но что же, на призыв отчаянный мой
Никто не согрел моей доли.
Меня оттолкнули… и злобной тоской
Как камнем мне душу сдавило,
И зависти тайной огонь роковой
Несчастье в груди пробудило.

И стал я с глубокой отрадой взирать
На царство нужды и разврата
И в бездну бесстрастной рукою толкать
Другого страдальца собрата.
Я бросил работу, я стал воровать,
Под суд я однажды попался,
В тюрьме просидел… да как вышел опять
За прежнее дело принялся.

Я помню, в суде говорил адвокат,
Что нужно работать, трудиться.
Работать!.. Зачем? Для кого хлопотать,
С кем прибылью буду делиться?
Вернусь я с работы в подвал свой сырой —
Кто там меня встретит с участьем?
Работать!.. Работай, кто молод душой,
Кто не был надломлен ненастьем!

И думали люди, что в сердце моем
Заглохли все чувства святые.
Кому ж я обязан позорным клеймом —
Скажите вы, люди слепые.
Когда я любви и привета просил,
Кто подал отверженцу руку?
Кто словом и ласкою света залил
Сиротства тяжелую муку?

Нет, я не смутил ваш холодный покой,
В вас сердце не билось любовно,
И мимо прошли вы бесстрастной стопой,
Меня оттолкнув хладнокровно.
О судьи, не сами ли с первых же дней
Вы холодом жизнь отравили?
За что ж философией сытой своей
Отверженца вы осудили?

За то ль, что, не сладив с тяжелой нуждой
И с внутренним ядом страданья.
Пред вами не пал я с покорной мольбой,
Просить я не стал подаянья?
Нет, лучше бесчестье, чем посох с сумой,
Нет, лучше разгульная воля
И грязи разврата позор роковой,
Чем нищенства жалкая доля!

И в этой-то бездне я даром убил
Мои непочатые силы!
Но кончен мой путь. Наконец я дожил
До двери безмолвной могилы.
Я рад ей: под саваном мрачным земли
Сомкнутся усталые веки,
Улягутся в сердце страданья мои
И мирно усну я навеки.

Он умирал, певец забытый,
Толпы недавний властелин,
С своею славою разбитой
Он гордо погибал один.
Один… Слезою сожаленья
Никто поэта не почтил,
Никто тяжелые мученья
В последний час не усладил.
В несчастье брошенный друзьями,
Подавлен трудною борьбой,
С своими грустными мечтами
Он глубоко страдал душой.
Кругом угрюмо догорала
Глухая ночь, и бледный луч
Луна кокетливо бросала,
Прорвав покров свинцовых туч.
И весь облит дрожащим светом,
Угрюм и бледен он лежал.
Пред умирающим поэтом
Ряд сцен прошедших пробежал.

Он вспомнил прежние желанья,
Судьбой разбитые мечты,
Его влекло его призванье
К сиянью вечной красоты.
Весь век боролся он со мглою,
Он славу дорого купил;
Идя тернистою тропою,
Он жизнь и силы погубил.
И вот, усталый, одинокий,
Забытый ветреной толпой,
Он умирал с тоской глубокой,
С душой, надломленной борьбой.
И думал он: когда б, сияя
Красой, внезапно бы предстал
Пред ним святой посланник рая
И так страдальцу бы сказал:
«За то, что в людях яд страданий
Ты звуком песен заглушал
И благородный рой желаний
Стремленья к свету подымал,
За то, что ты борцом отважным
Всю жизнь за человека был
И лиру честную продажным
И пошлым словом не клеймил,
Всего проси — я всё исполню,
Ты будешь выше всех людей,
Я беспредельный мир наполню
Стогласной славою твоей,
Я дам тебе покой и звуки,
Зажгу в душе отрадный свет,
Ты вновь свои забудешь муки,
Людьми владеющий поэт;
И ты дорогою широкой
Пойдешь вождем толпы слепой,
И к цели светлой и высокой
Ты поведешь ее с собой;
И не умрешь ты в этом мире —
Ты сам себя переживешь,
И в дивных звуках честной лиры
Ты вновь по смерти жизнь найдешь», —
Он отказался бы от счастья,
Он только б об одном просил:
Что<б> кто-нибудь слезой участия
Его могилу окропил,
Чтоб кто-нибудь его сомненья
Горячей лаской разогнал
И светлым словом сожаленья
Душе больной отраду дал.