Архив стихотворений Петра Орешина

Заря взошла, не вспомнив обо мне, —
Должно быть я не нужен никому.
Стихи мои о красной стороне —
Костры мои — задохнутся в дыму.

Дулейка милая, кому сейчас
Нужна твоя подонная тоска?
Задушит нас, задушит скоро нас
В полях ржаных железная рука.

Ты скоро перестанешь петь и звать,
А я уйду от пастбищ и от нив.
Стальные соловьи идут встречать
Стальной зари чудовищный разлив.

И всё грустней и заунывней звук,
И я хриплю, и часто не пою,
Как будто бы мильён железных рук
Вцепились в глотку певчую мою!

Но грусть моя — безвременная грусть:
Конец пришёл, и в поле голубом
Я скоро тож, берёзовая Русь,
Зальюсь стальным весёлым соловьём!

Ив. Касаткину

Скоро, скоро в дальнюю дорогу
Я отправлюсь, радостями жив,
От работы поустав немного,
Ничего с собой не захватив.

Но пока я не покинул края,
Где я прожил тридцать девять лет,
Стойко буду, сторона родная,
О житейский обжигаться бред.

Полюбуюсь на твои равнины,
На разливы полноводных рек.
Все мы в жизни рубимся, как льдины,
И недолог наш рабочий век.

Оттого и хочется до боли
Наворочать кучу всяких дел,
Распахать тоскующее поле,
Чтобы колос веселей звенел.

Сколько дум навеяно холмами
И рядами неприметных изб!
Золотыми в поле журавлями
Мы недаром дружно поднялись.

Жизнь моя поблёкнула в опале,
В жгучем ветре вечных голодух.
На крутом житейском перевале
Я устал и медленно потух.

Но до самой до последней пяди
И сейчас уверенно пойду
Новой жизни, новой песни ради
На любую тяжкую беду.

Мне не страшно заседеть годами,
Я люблю весёлой жизни звук.
И земли мечтающее знамя
До конца не выроню из рук!

Загуляли над лесом снега,
Задымила деревня морозом,
И несет снеговая пурга,
Заметая следы, за обозом.

Поседел вороной меренок,
Растрепалась кудлатая грива.
Снежный путь бесконечно далек,
А в душе и темно и тоскливо.

Без нужды опояшешь ремнем
Меренку дуговатые ноги.
По колено в снегу, и кругом
Не видать ни пути, ни дороги.

До зари хорошо бы домой.
На столе разварная картошка.
— Нно, воронушка, трогай, родной,
Занесет нас с тобой заворошка!

В поле вихрится ветер-зимач,
За бураном — вечерние зори.
Санный скрип — недоплаканный плач,
Дальний путь — безысходное горе.

Подойду я к озеру студёну,
Помолюсь седому в камышах.
Помолюсь на древнюю икону
В голубых над полем облаках.

Затрезвонит озеро обедню,
На камыш налепит вспыхи свеч.
Буду слушать птиц степные бредни,
Птичьи песни помнить и беречь.

Повернусь к заутреннему лесу
И ему поклон отдам земной.
Тростником заплачу я чудесным
Над зеленой в поле целиной.

Лес на пашню голову положит,
Поведет березовой ноздрей.
На долинах с посохом прохожий —
Опояшусь лыковой зарей.

Подниму обветренные длани,
О погибших братьях помолюсь.
Воспою их тяжкие страданья
И твои, моя родная Русь.

Под ремнем опухли в небо плечи,
Под котомкой с новым сбором слой.
На меня, великого предтечу,
Смотрит Русь полей и родников.

Отслужило озеро обедню,
Отзвонили дней колокола.
Над полями выше и победней
Радость наша крылья подняла!

В полях по колосьям — колдующий звон,
Поспел, закачался в туманах загон.

Гадает по звездам старуха изба,
На крыше — солома, на окнах — резьба.

За пламенным лесом толпа деревень,
С плетнем обнимается старый плетень.

Мурлычет над речкой усатая мгла,
С седым камышом разговор повела.

В колодец за пойлом полезло ведро.
Горит за погостом жар-птицы крыло.

Горит переметно у дедовых ног,
А хлеб по полям и зернист и высок.

Жует, как корова, солому серпом
Невидимый дед в терему расписном.

Волосья — лохмотья седых облаков,
Глаза — будто свечки далеких веков.

На третий десяток старуха в гробу:
Поджатые губы и венчик на лбу.

Остался на свете невидимый дед,
В полях недожатых лазоревый свет.

Народу — деревня, а дед за селом
Живет со своим золотым петухом.

А ляжет на стол под божницею дед, —
Погаснет над рожью лазоревый свет.

За меру пшена и моченых краюх
Споет панихиду дружище-петух.

Придет в голубом сарафане весна,
Опять в решете зазвенят семена.

На полке, в божнице — зеленая муть,
Зеленая проседь, — пора отдохнуть:

Под саваном дед безответен и глух,
Без деда зарю кукарекнул петух.

Они живут,
они блестят глазами,
Понятна мне
их молодости дрожь.
Мне хочется
цимбальными стихами
Тебя воспеть,
стальная молодежь!
Тобой звенят
и школьные скамейки,
И общежитий
тесные углы,
И заседанье
заводской ячейки,
И сельщина
в узорах полумглы.
Ты хороша
и в солнечном футболе,
И в армии
под проливным штыком,
За трактором
в советском нашем поле,
И в рудниках,
и за стальным станком.
Ты хороша
в любой олимпиаде,
Твой голос свеж,
как по заре роса.
Вот почему
на трудовом параде
Люблю я крепко
ваши голоса!
Отмеченные
комсомольским знаком,
Что украшает
молодости грудь,
Ведь только вы
с любовью и со смаком
Способны жизнь,
как надо, повернуть!
У вас в руках —
и молодость, и свежесть,
И пыл души,
и лучшая весна…
А в старой гвардии —
ряды все реже, реже,
И смена ей
хорошая нужна.
Еще не всех
мы раскачали дома,
Еще не вспыхнул
«мировой пожар»…
В науке нам
нужны свои краскомы,
В строительстве —
рабочий-командарм.
Но вам привычны
подвиги и взлеты,
Мила учеба
и любезен труд.
Свои Шекспиры,
Пушкины и Гёте,
Ньютоны, Лобачевские
идут!
Цвети, цвети
по всем полям и странам,
В борьбе за жизнь
покрепче приударь,
Чтоб молодостью,
словно ураганом,
Смести с планеты
человечью старь.
Я верю в молодость
с блестящими глазами,
И потому
в осенний снег и дождь
Мне хочется
бессмертными стихами
Тебя воспеть,
стальная молодежь!

Хорошо шутить детине.
Люб молодке молодец.
И вертится на аршине
Сатинетовый конец.

— Эти шали для кого же? —
Захватило бабам дух.
— Эти тем, кто помоложе,
А вот эти — для старух!

Ситец кубовый с горохом,
И полоской, и цветком.
Чья-то нищенка со вздохом
Озирается кругом.

Горько ей, видать, и тяжко,
А за ней — малыш малой,
Перепачкал всю мордашку
Черно-красной пастилой.

День прошел. Пора делиться.
В избах гомон, хоть беги.
Затрещал советский ситец,
Заскрипели сапоги!

И до полночи по селам
Толковали о пунцах.
Ветер по полю веселый
Заплясал на бубенцах.

Снег не часто и не редко.
— Вот спасибо, милый мой! —
То сосед свою соседку
На санях подвез домой.

В. И. Ленину

Сытый город вспыхивал в тумане
Золотым прожекторным крылом.
А в Кремле, железном и стеклянном,
Заседал, как прежде, Совнарком.

Время всем зарубцевало раны,
Вечный мир и труд из года в год.
Вдруг — тревога. Снова телеграммы
Мир Москве беспроволочно шлет.

Где-то там, под Тихим океаном,
Сто китайцев под обвал легли.
И прошла тяжелым барабаном
Эта весть над головой земли.

Принял Кремль на каменные плечи
Тот нежданный и тяжелый гром
И над миром огненные речи,
Как и встарь, бросает Совнарком.

Совнарком сегодня не в ударе,
Каждый голос — промах и разлад.
На земном, на беспокойном шаре
В красных стягах музыки гремят.

«Где же путь? Куда уйти от брани?
Киньте лозунг или братский клич!»
И поднялся в голубом тумане
С пьедестала мраморный Ильич.

Шевельнул и бровью он и грудью,
Засиял своим огромным лбом.
И смотрели с удивленьем люди,
Как открыл он двери в Совнарком.

Сел за стол, на часики сердито
Посмотрел: уже просрочен час!
Объявил собрание открытым
И слегка прищурил правый глаз…

А наутро мир был снова строен,
Занят делом каждый человек.
И, кружась над Мраморным Героем,
Тихо падал желтый лист и снег.

Страна родная, как ты непохожа
На свой портрет — на дедов и отцов.
Там — темный лик, полумедвежья рожа,
Тут — чистое советское лицо.

В лесах легли шоссейные дороги,
Ряды мостов бросаются в глаза.
Чудесное в душе, как брага, бродит,
И нелегко об этом рассказать!

Пойди заставь теперь степную бабу
Из поскони наткать себе рубах,
Когда все избы, исполкомы, штабы
Форсят в тугих московских кумачах»

Пойди теперь поговори о боге,
О чудотворцах сказку заведи,
Когда в любой соломенной берлоге
Свой сочинитель, свой поэт сидит.

Теперь изба не пахнет самогоном,
Сняла иконы, сбросила кресты…
В степных просторах, на полях зеленых
Деревня ищет новой красоты!

Изба томится в солнечной истоме,
Костыль дорожный, бабий сарафан,
В телеге парень едет на соломе,
А там, вверху, летит аэроплан.

Цвети, страна моя, расти и смейся.
Ты молода, прекрасна и сильна.
Не зря в лицо бойца-красноармейца
Цветы бросает каждая весна.

Земля цветет овсами, льном и рожью,
Леса оглохли от кукушек, сов…
Но, ширь степная, как ты не похожа
На свой портрет — на дедов и отцов!

Снегом радостным осыпан,
Я иду за те леса,
Где зари высокой глыбы
Над дорогами висят.

За плечом моим винтовка,
За спиной — котомка слов.
Знаю, знаю все сноровки
Этих мертвенных лесов.

Дует ветром и поземкой
Неразбитых белых сил.
Где-то избы песней звонкой
Синий месяц осветил.

Лес нахмурился, посыпан
Сверху ломкою хвоей.
За сосновым тяжким скрипом
Слышу голос боевой.

Сыплет иней. Бродит лихо
Тайный шорох белых сил.
— Ворог? Что ж! — винтовку тихо
Снял и быстро зарядил.

Застелю, прикрою очи,
Кину ворога я в снег,
Чтоб родился этой ночью
В мире Новый Человек!

О. М. Орешиной

Ковшом серебряным из речки
Я вычерпал любовь до дна.
С березок розовых на плечи
Легла лесная тишина.

Прозрачны и хрустальны тени
Березок тонких на песке.
Люблю задумчивое пенье
В полузавядшем тростнике.

Опять целую смуглый локоть,
Блаженно пью сердечный хмель.
Не перестало сердце токать,
Не перестала петь свирель.

В твоих объятиях и ласках
Пусть серебрится голос мой,
И ткутся, вымыслы и сказки
Вот в этой комнатке простой.

Струятся лунным светом речи,
Твой вздох синее, чем волна.
Ложь, ложь, что будто бы из речки
Любовь я вычерпал до дна!

Меня напел весенний соловей
Из светлых, утренних, мечтательных кустов,
Чтоб стих звенел раздольней и светлей
Тех золотых прибрежных тростников.

Струится весело безоблачная песнь
Моя тенистая и светлая, как сон.
Влюбленный, я, покинув Землю днесь,
Весь выплеснусь в неуловимый звон.

Пусть одуванчиков с меня слетает звук
В безветрие родных тоскующих долин;
Какая радость мне — в разгуле красных вьюг
Петь песнь мою из звездных сердцевин!

Сегодня я — светлейший ваш поэт,
Взвивайтесь радостней, качели новых дней.
Песнь — это я. В закате юных лет
Меня напел весенний соловей.

О. М. Орешиной

Нас ли расставленный бредень
Ловит… не страшно нам!
За счастье минут последних
Полжизни тебе отдам.

Знаю: в полете не раз я
С коня невзначай сорвусь.
Где много любви и счастья.
Там, верно, таится грусть.

Можно быть очень счастливым,
Как те две больших звезды
Над сонным речным заливом,
Глядящие в синь воды.

Можно быть очень несчастным,
Но мы же счастливее той
Звезды, что совсем напрасно
Летит за своей мечтой!

Взвивайтесь, стяги, над Москвой,
Из мертвых мы воскресли.
И снова в бой, в последний бой
Выходим с красной песней!

Наш путь кровав, наш путь суров,
Но наша грудь из стали!
Из недр глубоких рудников
Мы солнце увидали.

Все к солнцу! К солнцу! Все к нему!
К одной великой цели!
С киркою, с молотом, в дыму
Мы песнь ему запели!

Но путь наш красный прегражден,
Опять хотят нас в землю!
Жестокий сон, проклятый сон:
Враги! Враги не дремлют

Сквозь вражью тучу мы идем,
Без страха — бьем и колем!
За солнце кровь свою прольем,
Нам нечего ждать боле!

Чье солнце: наше или нет?
Оно над нашим краем!
Делить его горячий свет
С врагом — мы не желаем!

Мечтою, огненной, как стяг,
Мы землю опояшем,
Пусть враг силен, пусть мощен враг,
Но солнце будет нашим!

Рожь шумит высоким лесом,
Нынче весело полям.
Солнце красное воскресло,
И идет, и светит вам.

Утро синью напоило
Наш ржаной медовый край.
— Выходи, ржаная сила,
Жать богатый урожай!

Синь — косой раздайся шире,
Сытой грудью развернись.
Мы не даром в этом мире
Спелой рожью поднялись.

Не поймать седому долу
Песню красную в полон.
Нива колосом тяжелым
Бьет косцу земной поклон.

Завтра рожь под дружным взмахом
Ляжет в длинные ряды,
И придется сытым птахам
На ночлег лететь в скирды.

Рожь вскипела, зазвонила,
Взволновала сытый край.
— Выходи, ржаная сила,
Жать богатый урожай!

Эй, пошла карюха-мать,
Дуй вовсю по чернозему.
С нами ль в поле совладать
Ворогу лихому!

Воля! Радуйся, душа.
Что, грачи? И вам вольготно?
Ветры вольные шуршат
Над рубахой потной.

В зорях радостного дня
Вытянулись травы.
Знаем: наши зеленя
Вырастут на славу!

Полны будут закрома.
Будет, братцы, тоже?
Будут наши терема
На дворцы похожи!

Наши крылья — красный стяг.
— Сторонись, богач-размыка!
Что-о? Не сдвинешь ни на шаг?
Сдвинешь, погоди-ка!

В поле песни и набат,
В поле радость золотая,
Радость, радость, радость, брат,
Лапотного края!

Праздник свободной Руси
Голубем сел на ветлу.
Новую дождь моросит
Весть голубому селу.

Прошлого сердцу не жаль.
Весел гармоники звон.
Песню весенняя даль
Ловит в зеленый полон.

Будто родился я тут,
Вырос над хатой ветлой.
Вечер в задумчивый пруд
Глянул веселой звездой.

Новой гармоники лад
Ладит заливчато новь,
Месяц за вишневый сад
Выгнул высокую бровь.

Мы — жнецы разгульных нив,
Мы — жильцы российских хижин,
Кто из нас доселе жив,
Тот судьбою не обижен.

Толстый кнут царевых слуг,
Произвол царевой власти…
Деспот хижин и лачуг
Наше сердце рвал на части.

Ах, не батюшка ли царь
Дал казенку для разгула?
Не твоя ли, брат косарь,
Удаль в водке потонула?

Не на твой ли ветхий двор
Шли толпой осенним сроком
Поп, купчина-шкуродер,
Царь за данью и оброком?

Не тебе ль плакун-трава
Шила смертные рубахи?
Не твоя ли голова
Отживала дни на плахе?

Но довольно страшных снов,
Годы рабства миновали.
Русь свободных мужиков
Нам иные вскрыла дали.

Мы — жнецы свободных нив,
Мы — жильцы свободных хижин.
Кто из нас доселе жив,
Тот судьбою не обижен!

Вспыхнуло вешнее пламя,
Степи да небо кругом.
Воля, не ты ли над нами
Машешь высоким крылом?

Шире лесные просторы,
Ярче просторы земли.
Новые речи и споры
В поле жнецы повели.

Хижина светом объята,
Радость, как брага, хмельна.
Ходит по розовым хатам
Новая сказка — весна.

Стану сейчас на колени.
— Вольная, слава тебе!
Светлые вешние тени
Ходят по новой избе.

Рожь развернулась пышно,
В бронзу пригорки одеты…
Что-же косцов не слышно,
Песен труда и рассвета?

Небо горит синее,
Золотом искрятся нивы…
Мы ли мечтать не смеем,
Мы ли мечтою не живы?

Ветер звенит хлебами,
Жарко дыхание юга…
Терпит нужду веками,
В поле родная лачуга.

Волны гуляют пышно,
В золото нивы одеты…
Что-же косцов не слышно,
Песен труда и рассвета?

В полях, в степи, по мокрым балкам,
Средь рощ, лесов, озер и рек,
В избе с котом, с лежанкой, с прялкой, —
Понятен русский человек.

Мужик: поля, леса и степи,
Запашка, сев, страда, покос.
Как дуб в лесу, растет и крепнет
В снопах ржаной великоросс.

Душа — скирды седой соломы,
Заря в степи да рожь в мошне.
Растут и пухнут исполкомы
Скирдами в русской стороне.

Весной — соха, возня с загоном,
Хлеб в осень, пузо в кушаке.
И тянет сытым самогоном
Изба в родном березняке.

Но крепок на ноги сохатый,
Как лес, как пашня, как загон.
И тешится с землей брюхатой
По вёснам, точно с бабой, он.

За урожай какого бога
Благодарить? — ведь так привык.
И вкруг навьюченного стога
Зеленый ходит лесовик.

А завтра, с первою метелью
За неотесанным столом,
Отпившись квасом от похмелья,
На суд собрался исполком.

Сопит, ведёт такую тягу,
Вовек такой не подымал.
И языком, язык-коряга,
Скоблит: … ин-тер-на-цио-нал.

Нерусский дух! И вдруг решает:
Какой там бог! — махнул рукой.
И тяжко дышит грудь ржаная
Снегами, волей и тоской.

Глухая степь. Летят метели.
Но день в заре и в голубом.
За шорохом сосны и ели
Шумит сермяжный исполком.

Он — сила страшная, ржаная.
Ржаной мужик — сама земля.
Недаром в годы урожая
Снопами пахнет от Кремля!