Архив стихотворений Нонны Слепаковой

А. Городницкому

Старый друг, сказать по чести,
Потеряли мы контакт.
Мы и спеть не можем вместе,
И беседуем не в такт.
Смотрят годы длинным взглядом,
Продувают сквозняком.
Мы сидим с тобою рядом,
А стоим особняком.

Не берусь я все исправить,
Я о том не говорю.
Просто я тебе на память
Эту женщину дарю.
А она — как я когда-то,
Все в ней струночки дрожат!
И глаза ее мохнато
По-шмелиному жужжат!

Чем-то схожая с оленем,
Ну а чем-то — со щенком,
Станет нам она скрепленьем,
Нашим общим языком.
Говори, моя подруга!
Ничего, что я молчу:
Голоском твоим, пичуга,
Годы я перекричу.

Ох, поле, поле, большое поле,
Мне вроде воли всегда хватало,
А в поле – воли гораздо боле,
Как увидала – затосковала.

Ах, воля, воля, моя свобода,
Широко ходишь, легко смеешься,
К тебе не сыщешь ключа-подхода,
Меж пальцев вьешься и не даешься.

С земли ли, с неба, невесть откуда,
Смеется воля на эти речи.
Прощай, остуда, прощай покуда,
Прощай до самой нескорой встречи.

А я с тобою жила когда-то,
Тебя вскормила, тебя взрастила,
Со мной жила ты, не берегла ты,
А упустила, и загрустила.

И на опушке сырой дубравы
Я остаюся без вольной воли.
А слева – древо, а справа – травы,
А дальше – поле, пустое поле.

Найду ль в сегодняшней ночи
Тот золотой, уединенный,
Старинный свет одной свечи,
Свечи, во младости спаленной?
Недолго теплилась она,
Три ночи только и светила,
Мне б также этого хватило.
Но жизнь зачем-то продлена.

Вот ночь, когда стихи слагал
И полсвечи спалил беспечно.
Любовь и Дружба, Идеал –
Все только нынче. И навечно.
В другую ночь пришла Леила,
И, лишь сняла косынку с плеч,
Свечу тотчас же погасила,
Сказала: «Надобно беречь».

На третью ночь явился Друг.
Мы с ним сидели при огарке,
Но наши споры были жарки…
А вот о чем – не вспомнишь вдруг.
Я позабыл о ней, о нем
Стихи припомнить – нету мочи.
Но мне единственным огнем,
Живым огнем – три эти ночи!

…Святым огнем – три эти ночи,
Живым, единственным огнем!

Мой телефон опять тревогу бьет,
Звонком знобит по телу,
Я слышу: «Все прекрасно, дождь идет!
Приди ко мне, приди ко мне по делу!»

Я дело на машинке отстучу,
Сорвусь, приеду тотчас,
Обычное услышать я хочу:
«Люблю тебя, люблю тебя за точность!»

Не поведу ни сердцем, ни душой,
Не то что левой бровью,
Спрошу я с деловитостью большой:
«Ну как дела, ну как дела с любовью?»

Одной рукой придерживая дверь,
Я брошу: «До свиданья,
Еще разок, пожалуйста, проверь
Грамматику и знаки препинанья».

И разве что на улице потом
Подумается ясно:
«Нам просто не попасть друг другу в тон,
А дождь, а дождь идет и все прекрасно».

Как тоненькая свечечка,
Дрожит моя светелочка,
А в ней ни человечечка,
Ни серого котеночка,
А был бы друг — пришел, устал,
Присел бы за чайком,
А был бы кот — клубок катал,
Свернулся бы клубком.

Здесь ночь моя неспящая,
Светлынь моя пропащая,
Здесь радость приходящая,
Тоска непреходящая,
Была б любовь, тогда уж пусть
И страсть и черт-те что,
А здесь на час повисла грусть
На гвоздике пальто.

Мне тоненькая свечечка
Мигает со стола.
Сгорит, так плакать нечего —
Сама ее зажгла,
Пока цела, гори, свеча,
Гори, гори, молчи!..
И волосок не снять с плеча
При свете той свечи.

Знаю, есть одна такая улочка —
Белый конь привязан у ворот.
Ни одной грязинки, ни окурочка,
И совсем не ходит там народ.

А трава густая там и сочная.
Абсолютно детская трава.
Дождик принимает водосточная,
С головой драконовой труба.

Дождика наслушаюсь нечастого
И поглажу белого коня
На меня посмотрит он участливо,
Голову понятливо склоня.

Я с конем подольше побеседую,
Сяду и проедусь на виду.
Людям не покажется, что еду я,
Будут они думать, что иду.

Конь мой не храпит и не лягается,
Нету клочьев пены на боках.
Хорошо, что людям полагается
Ничего не видеть в двух шагах.

Отовсюду стиснутая городом
Есть такая улочка одна,
Где по мне мурашками за воротом
Холодно пройдется тишина.
Холодно пройдется тишина.

А снег идет и все былое так бело,
И так светло, что может быть
У нас с тобой
И вовсе не было былого.

А этот снег, он за год всем успел побыть,
Листвой, травой, грозой, росой, тобой и мной,
Тобой и мной,
И белым снегом стал он снова.

Так пусть Борей плетет, закутает скорей
Нас в этот снег — свой белый мрак,
Ведь только так
Мы сможем стать, как прежде, рядом.

Метет, метет, о толчея, круговорот,
Чтобы опять могли мы стать листвой, травой,
Грозой, росой,
Дождем, друг другом, снегопадом.

А снег идет и все былое так бело,
И так светло, что может быть,
Что может быть, что может быть.

С телеги спрыгнула, и вот —
Ко мне, ко мне, мои собаки! —
Меня встречает мой народ,
И языки висят, как флаги!

Нацеловались? Так бежать
В обход — ах, нет! — в облет владений!
Вперед! Я эту благодать
Ценю в сто тысяч дней рождений!

И Джек с колючками в ушах,
И Рекс в своих прекрасных пятнах,
И в узнаваньях каждый шаг,
И бег в мельканиях понятных:

То синькой тенькнет небосвод,
То конь блеснет, то замелькает
Березоель. Ручей растет,
Ольха змеисто протекает.

И лай, и свара на бегу —
Огрыз, веселенькая ссора.
Устала. Больше не могу.
Валится навзничь наша свора.

И то ли счастьем, то ли сном
Проходит лес над головою.
В остолбенении лесном
Себе на грудь я сыплю хвою.

Но после, руку занеся
Над сбившимися волосами,
Внезапно чувствую — не вся
Я здесь в лесу, с моими псами, —

Я где-то очень далеко
Слежу с печалью городскою,
Как изможденно, нелегко
Глаза ты трогаешь рукою,

И как лицо твое мало…
Какой такой несладкой долей
За этот год его свело
Как раз в обхват моих ладоней?

И нашей своры вольный бег
Оборван дальним этим взглядом.
К избе два пса и человек
Идут раздельно, хоть и рядом.

Стучали? Открываю…
Молоденький моряк.
Он хочет видеть Валю,
Он топчется в дверях,
Краснеет, словно вишня.
А я ему — сплеча:
«А Валя замуж вышла
За Сашку-москвича!

Варила, убирала,
Рогалики пекла,
Бусы примеряла
Из белого стекла.
Так долго, долго-долго
Разглядывала их…
И на машине «Волга»
Увез ее жених…»

Господи помилуй!
Не надо было так!
Глядит куда-то мимо
Молоденький моряк, —
Еще и не в обиде,
А словно во хмелю…
И говорит: «Простите». —
«Простите», — говорю…

Расцветала на подоконнике
Зря осмеянная герань,
На войну уходили конники, —
— Ну куда ты в такую рань?

Становились легкими яблони,
Нарождался сын или дочь,
Но опять, провожая, зябли мы:
— Ну куда ты в такую ночь?

Мир настал, и его свидетелем
Каждый плод ложится у ног,
Но мы снова бельишко метили:
— Ну куда ты в такой денек?

Чтобы глаз мы робких не прятали,
Чтоб не знали счета кускам,
Чтобы пахло травами мятыми,
А не порохом по лескам,

Чтоб на рыженьком подоконнике
Спали голуби по ночам,
И младенцы-солнцепоклонники
Улыбались первым лучам, —
На войну уходили конники,
Эшелоны шли, грохоча.

Вот поэтому летом, зимами,
В самый поздний и ранний час
Уходили от нас любимые,
Уходили они для нас.

Под землей костер зеленый развели.
Пробивается огонь из-под земли,
Пробивается зеленым язычком,
Всё ночами, всё скачками, всё молчком.

Он выплёскивает разные цвета:
Вот уже голубизна и краснота, —
И самой мне только часу не найти,
Чтобы двоюродным оттенком зацвести!

Я сама, сколь ни сложна, сколь ни хитра,
Только выплеск, только цвет того костра…

Он старается, когда я не смотрю:
«Ты всё мешкала, а я уже горю!»
Пробивается, когда я занята
Или просто недостойна и не та.

Каждый раз клянусь начало подсмотреть,
Обещаю быть внимательнее впредь,
И невежественно давит каблучок
Тот двоюродный, зеленый язычок.

Я клялась тогда не писать,
Я клялась не писать никогда,
Чтоб лесами считать леса,
Поездами считать поезда,
Я клялась не писать никогда.

Я клялась простым и зеленым,
Неподкупностью молока,
И рожденною под вагоном
Песней стали и ветерка,

И высоким запахом сосен,
И сырым от ступней песком,
И в две краски пустившим осень
Необузданным чудаком,

Всей своей теплотой непрочной,
Полноводным моим окном,
Тем, что щеки я не нарочно
Натираю твоим сукном,

Поведеньем нелегким женщин,
Загорелым стеклом машин,
Всем, что больше меня и меньше,
Всем, что просит меня: «Пиши!»

Той водою, что строит сушу,
Той землей, что идет на дно,
И сознаньем, что всё равно
Эту клятву опять нарушу, —

Я опять поклянусь не писать,
Поклянусь не писать никогда,
Но услышу я голоса,
О, восходные голоса!
Но увижу я города, —
Превосходные города!

Это день, это день начался,
Что тогда я скажу, что тогда?..

Бабочка по комнате летает,
летает,
Сердце мое все-таки растает,
растает,

От высоких трав остались сухонькие палочки,
До тебя мне дела мало — как до этой бабочки.
Бабочка по комнате летала,
летала,
От тебя я, маленький, устала,
устала,
К папе в комнату приносят телеграммы строгие,
С моря серого приходят выдохи глубокие.

Бабочка под лампочкой завяла,
завяла,
Вместе с этой бабочкой женщина чужая
Все металась в комнате, папу поджидая.

Бабочка последняя погибла,
погибла,
Усиками тоненькими поникла, поникла,
И уйду я, маленький, громко ли, тихо ли,
Чтоб часы по-мирному над тобой тикали,

Чтобы снились зайцы, медведи,
медведи,
Нынче твоя мама приедет,
приедет,
А у ней такое право, чтоб владеть обоими.
Спи спокойно носом к стенке с теплыми обоями…