Архив стихотворений Низами Гянджеви

Расступился черный мускус, и она всплыла вчера.
Оттого пришли в порядок все мои дела вчера.

Луноликая спешила, соглядатаев боясь,
Полотно с Луны срывая, розы обожгла вчера.

На жемчужину глядел я, глаз не властен отвести,
Словно по моим ресницам — влажная — сошла вчера.

И покоились мы рядом. Пробудилось — и бегом
Счастье резвое пустилось, чуть сгустилась мгла вчера.

«Ухожу! — она сказала. — Что мне дать в залог тебе?»
«Поцелуй», — я той ответил, что мне жизнь дала вчера.

Я проснулся, опаленный, и огонь во мне горит,—
Впрямь была вода живая в той слезе светла вчера

Головою ширваншаха вам клянется Низами:
Лишь во сне со мною вместе милая была вчера.

Спать не стоит! Станем лучше веселиться до утра!
Этот сон в другие ночи мной продлится до утра.

То к тебе прижму я веки, то тебя душою пью,
Чтоб тебе вот в этом сердце поселиться до утра.

Ты, дитя, миндальноока, сахар — твой красивый рот,
Пьяным любо снедью этой усладиться до утра.

До утра вчера в разлуке руки горестно ломал.
Ночь — и я в венце, и розам не развиться до утра.

Жизнь свою тебе я отдал. Вот — рука, и весь я твой.
Дважды шесть! И в нардах счастье нам сулится до утра!

Ты склони свой зульф смиренно и до полночи целуй.
Растрепи, как зульф, смиренье, — винам литься до утра.

К Низами стихам склоняйся! Что кольцу в твоем ушке
До кольца дверного! Кто-то пусть стучится до утра!

Хмельное счастье мое очнется ль когда-нибудь.
Судьбы моей забытье прервется ль когда-нибудь?

Терплю терпеливо гнет моих бессонных ночей,
Терплю, ибо дело с них начнется когда-нибудь.

И в дверь мою постучат, и светом сменится тьма,
Калечившая лечить возьмется когда-нибудь.

О враг, не злорадствуй так, мы скоро поладим с ней,
Соперник, она ко мне вернется когда-нибудь.

Тому, кто теперь блажен, обласканный мне назло,
Презренье ее терпеть придется когда-нибудь.

Неверным от страсти став, я верую, что мой стан
Зуннаром ее косы сожмется когда-нибудь.

Сегодня она, увы, нарушила уговор.
Боюсь, с Низами беда стрясется когда-нибудь.

Когда твой благосклонный взгляд на лик страдальца упадет,
Об этой милости молва тотчас полсвета обойдет.

Надеждой тешится душа при виде локонов твоих,
Что в эти завитки она, как в ад блаженный, попадет.

Свои одежды разорву, чтоб край одежд твоих узреть.
Один лишь взгляд — и навсегда душа награду обретет.

Подай же милость бедняку, восторг свиданья ниспошли,
Пока стоустую молву не подхватил еще народ.

Жасмин и роза, покраснев, от лютой зависти сгорят,
Когда с красы твоей покров хотя б на краткий миг спаде

Ты — свет, и щедро даришь свет. Его несут лучи твои
Быть может, хоть один из них поэта Низами найдет.

Когда ее ароматом неслышно ветер повеет,
Дыханием животворным он сердце мое согреет.

Возрадуюсь, как Якуб, я, заслышавший весть о сыне,
Душа оживет страдальца, и очи его прозреют.

Когда аромат любимой коснется лугов цветущих,
Воспрянут все базилики, все травы зазеленеют.

Появится горделиво венец на каждом жасмине,
Бутоны роз, распустившись, восторженно заалеют.

Душа возродится в теле от пряного аромата,
С которым хотанский мускус соперничать не посмеет.

Но даже даруя в праздник своей красоты монеты,
Она на меня, страдальца, потратить и грош жалеет.

При виде моей любимой восстанет мертвый из праха
И станет красноречивым, лишь только ее узреет.

Когда поцелует ветер цепям подобные кудри,
То сердце сбросит оковы и цепи порвать сумеет.

Познавший сладость свиданья, твердит Низами повсюду:
«Пускай никогда печали ее душой не владеют!»

Встань, виночерпий, не ленись! Подай вина — весна пришла.
Как будто добрая судьба, воспрянув ото сна, пришла.

В своем саду я посадил одно лишь верности зерно,
И вот пора сбирать плоды от этого зерна пришла.

Пустыню сердца своего я влагой сердца оросил,
И в ту пустыню, как султан, охотиться она пришла.

Была полна смятенья грудь, томилась тяжко, но теперь
На душу снизошел покой и в сердце тишина пришла.

Блаженства слаще не найти, чем друга милого приход,
Ко мне судьба, как верный друг, тобой озарена, пришла.

Благодаренье небесам возносит Низами за то,
Что к берегу его ладья, от бурь сохранена, пришла.

Ты царь кумиров, царь царей! Гляди, как из гранита — лал,
Как роза — из шипов своих, из плена спасена, пришла.

Каабой взглядов стала ты,
Сердец усладой стала ты.

В себе фиалок вешний цвет
С багряником смешала ты.

Красой возвысясь, шелк небес
Взяла, как покрывало, ты.

На розе пояс развязав,
Свой стан им обвязала ты.

Будь рада мигу: миг любой
Не повторишь сначала ты.

Оглянешься: коня судьбы
Уздою не сдержала ты.

Арслан над миром воцарил,
Царем кумиров стала ты.

Юсуфу — уст твоих сады,
Я — только страж, не гнала б ты.

Там, где лик ты светлый явишь, там и лунный свет не нужен.
Тем, кого ты осчастливишь, сладостный шербет не нужен.

В ночь, когда ты озаряешь небосвод своим сияньем,
Никому в подлунном мире ласковый рассвет не нужен.

В муках страсти безнадежной мое сердце догорело,
Мне его остывший пепел после стольких бед не нужен.

О тебе одной мечтаю и не ведаю покоя,
Дай лишь толику надежды — мне иной ответ не нужен.

Ведь когда-нибудь должна ты одарить меня свиданьем,
Иль мученья все напрасны и тебе поэт не нужен?

Обещание нарушив, ты прийти не захотела,
Мне, попавшему в немилость, никакой совет не нужен.

Препоясавшись на рабство, Низами стад многословен,
Кроме локонов любимой, ему пояс, нет, не нужен.

Лица серебряный овал в сиянье покажи,
Чтоб, удалившись, я рыдал в изгнанье, покажи.

Чтоб я, как искра, не угас, открой мне хоть на миг
Свой пламенный, как солнце, лик, меня обворожи.

Я знаю вкус кровавых слез, извелся от тоски,
Но коль я грешен пред тобой, не медли — накажи.

Разлуку жребий мне послал, но и ее готов
Всегда принять я от тебя, поверь мне, — от души.

Разлука с юностью твоей состарила меня,
Взгляни: развеялись мечты, пропали миражи,

Подобных мне не знает мир, а я томлюсь в плену.
Как с пленником поступишь ты? Не ведаю, скажи!

Готов в отчаянье с душой расстаться Низами,
Не оставляй его в беде — на помощь поспеши.

Родинки ее — как зерна, локоны сплелись в силок.
Стать мне птицей или виться у свечи, как мотылек?

Лучше в грусти о любимой утешенье находить,
Чем водиться с чужаками, кто по духу мне далек.

Пред бровей ее михрабом все молитвы ни к чему,
Зульф ее я сделал храмом, и она в том храме бое.

Обнимать ее не стану — не подходит это мне,
От расслабленного старца на пиру — какой же прок?

Если умник завладеет кончиком ее косы,
Зачеркну я свой рассудок, раз ни в чем он не помог.

Если ты, Лейли, Меджнуну предпочла бы Низами,
Он и лучшее сказанье о любви сложить бы мог.