Это озеро моё в рассветной дрожи
Это озеро моё в рассветной дрожи
С островами, с тихим берегом лесным…
Я и сам не понимаю, как я прожил
Бесконечный этот год в разлуке с ним?
Без меня над ним метели много суток
Пели песни безотрадные свои.
Без меня, встречая стаи первых уток,
Зазывающе дымились полыньи.
Без меня ручьи апрельские шумели,
Вдоль по берегу топорщились хвощи.
Без меня, заполонив глухие мели,
Нерестились толстопузые лещи.
Без меня грома гремели, ливни лили,
И в заливах, чистотой своей маня,
Без меня зажглися звёзды белых лилий,
И померкли они тоже без меня.
Без меня над ним берёзы порыжели,
Без меня застыла синяя вода…
Неужели,
неужели,
неужели
Никогда я не вернусь туда?!
И станется как некий бред высокий,
Как похожее на сказку забытьё —
В блеске солнца, в чудном шорохе осоки —
Это праздничное озеро моё.
Пою любовь
Ты и неласковой была,
Не только по головке гладила, —
И леденила ты, и жгла,
И беспощадно лихорадила.
Но ты была окном в зарю,
Ты крыльям помогала вырасти.
И я тебя благодарю
За милости и за немилости.
Была беспечна и вольна.
А где ж теперь былая вольница?
Стоишь тиха и смущена,
Как провинившаяся школьница.
Но эту робость ты откинь,
Пусть радость в душу мне запросится.
Ты распахни такую синь,
Чтоб в небо захотел я броситься.
Ты иволгой свищи в лесу
И таволгой опушки выбели…
Я всё равно тебя спасу,
Не допущу твоей погибели.
Пусть вновь, ворвавшись в жизнь мою,
Ты на меня обрушишь бедствия,
Я всё равно тебя пою,
Пою тебя, любовь, приветствуя.
Кто мы? Друзья или враги?..
Великодушна и безжалостна,
Ты лучше душу мне сожги,
Но не оставь меня, пожалуйста!
Песня о пехоте
Когда угрюмый ливень лупит крышу,
Когда осенний ветер листья рвёт,
Мне чудится, что вижу я и слышу,
Как по глухим лесам идёт мой взвод.
Нас до костей дождями исхлестало,
Нас прознобило с головы до пят…
Уже и артиллерия отстала,
И самолёты нынче не взлетят.
В болотной жиже позавязли танки…
Тогда и наступает наш черёд.
А ну, пехота, просуши портянки,
Перемотай обмотки и — вперёд!..
Ты никогда ещё не унывала,
А я с тобой, а я всегда с тобой.
Мы как-нибудь дотянем до привала,
А может, прямо с марша бросят в бой.
«Давай, давай, не подведи, родная, —
Тебе твердили ласково, любя, —
Из всех родов ты самая земная,
И вся надежда нынче на тебя!..»
… Как далеко то время!..
Но доныне
Не позабыты эти марш-броски.
И нам, твоим солдатам, тёплый иней
Пожизненно улёгся на виски.
Мы как-нибудь дотянем до привала.
И даже снова на пути своём
Не так легко и лихо, как бывало,
Но мы споём, но мы ещё споём!..
Ну как же мне сдаваться неохота!
И всё-таки подходит мой черёд…
Но я твержу: «Не унывай, пехота,
Перемотай обмотки и — вперёд!»
Ну что поделать с вами
Ну что поделать с вами?..
Приплясывая твист,
Крути-верти словами,
Лихой эквилибрист!
Ты — мастер на все руки,
Ты — чародей пера…
Смотрю — вот это трюки,
Вот это номера!
Как будто бы я в цирке,
Где нет свободных мест…
Какие тут придирки,
Тут верен каждый жест!
То формулы, то цифры,
Между крикливых слов
Новаторские мысли
Глазеют из углов.
Не полутёмный некто
Работает в нощи…
Такого интеллекта
Пойди-ка поищи!
А мы не из учёных,
Но тоже знаем, друг:
Был фокусник Кручёных
И был фигляр Бурлюк.
Как бы смеясь над вами,
Они в свой ранний час,
Жонглируя словами,
Опередили вас.
Вот слава им досталась,
Вот было торжество!..
А что от них осталось?
Да вроде — ничего…
Жестокий зной всё рос
Жестокий зной всё рос,
Всё ширился в июле…
Я видел: племя ос
Атаковало улей.
И, учинив разгром,
С врагом сводило счёты.
И за чужим добром
Упрямо лезло в соты.
Попробовать медку,
Да свежего такого!..
А пчёлы по летку
Сновали бестолково.
И даже сторожа,
Врага сдержать не в силах,
Беспомощно дрожа,
Тряслись на лапках хилых.
Я у улье не нашёл
Привычного порядка:
Ослабло царство пчёл —
У них погибла матка.
А скоро ль пчеловод
Её другой заменит?..
Горячий небосвод
Даль облаками пенит.
И всё настырней строй
Разбойниц полосатых…
А ты, пчелиный рой,
Разбей врагов заклятых.
Чтоб снова ожила,
Все блага добывая,
Рабочая пчела.
И сней — сторожевая.
Она лежит
Она лежит —
Белее белого
Её отжившая кора…
Ну что ж ты некогда наделало,
Лихое жало топора?
Ну да, побеги пробиваются,
И весела на них листва…
Но разве боль позабывается —
Она жива,
Ещё жива.
Легко ли было ей, подрубленной,
Её корням в земной глуби?..
Любимая, не разлюби,
Любимая, не стань разлюбленной.
Встреча
1
Ты идёшь по солнечной дорожке,
Под гору спускаешься к ручью…
С тополей багряные серёжки
Падают на голову твою.
Вспыхивают в косах светло-русых,
Вовсе не смутив тебя ничуть.
И в серёжках, как в горящих бусах,
Белой кофтой стянутая грудь…
Из кустов подросших иван-чая
Я тебе навстречу выхожу.
Но, меня совсем не замечая,
Ты минуешь грустную межу.
Словно бы со мной и незнакома,
Словно здесь, у этого ручья,
Не шептала, выбежав из дома:
«Милый мой, ты слышишь, я твоя…»
2
Милая, ты должна,
Ты должна об этом знать.
Прежние времена
Я не могу не вспоминать.
Веря своей судьбе,
Мы от неё не убежим.
Как же я стал тебе
Совсем далёким и чужим?
Слышишь, по чьей вине?
Что разделило нас межой?
Ты ведь не стала мне
Совсем далёкой и чужой.
Чтобы всё так прошло,
Чтоб не осталось и следа, —
Быть не могло,
Я не поверю никогда…
3
Что я сделаю? Чем я отвечу?
Не осмелюсь, не крикну: «Постой!»
… Только годы помчатся навстречу
И тебя захлестнут суетой.
Словно стая птенцов желторотых,
Оглушая заботами дня.
… На одном из крутых поворотов
Ты, наверно, и вспомнишь меня.
И припомнишь, совсем не желая,
Эту встречу над синим ручьём.
И заслышится песня былая
В приумолкнувшем сердце твоём.
Ухожу стороною заречной,
Всё исполнено, как суждено.
Только память останется вечной,
От которой забвенье — одно.
Здесь, над Угрой
Здесь, над Угрой,
Гуляет ветер крепкий —
То буйствует, то замирает вдруг.
И золотое празднество сурепки,
Заполонившей луг.
И синий дым прибрежных деревушек.
И слышно, как смурной петух поёт.
И милых ласточек-береговушек
Стремительный полёт.
Так безмятежно небо голубое!..
Мне даже и не верится порой,
Что эти все высоты взяты с боя
Здесь, над Угрой.
Что рядом
Ради этих дней погожих
Когда-то бил над ближнею грядой
Наш пулемёт и раскалялся кожух
Кипящею водой…
А на пригорке — братская могила?
А светлых обелисков целый строй?..
Да, это было,
Было,
Было,
Было
Здесь, над Угрой…
Девочка и чайки
Волны накатываются,
Гальку моя,
Волны дробят
Голубую гладь.
Девочка вышла
На берег моря
С чайками утренними поиграть.
Чайки кричат о недавнем шторме, —
Был он безудержным и крутым.
Девочка их, белокрылых, кормит —
Чёрные корки бросает им.
Зорко за нею следит вся стая, —
Чайки взлетают
И, на лету,
Словно жонглёры, куски хватая,
Благодарят её за доброту.
Кружатся рядом,
Полны доверья,
Над головой поднимают гам.
И оставляют на память перья —
Перья роняют к её ногам…
Море Балтийское,
Как ты мило!
Девочка русая
Так мила!..
Только ты, море добра и мира,
Не обернулось бы
Морем зла.
Лишь бы…
А дети — повсюду дети.
Тучи надвинулись — не беда,
Были бы жёлтые дюны,
Ветер,
Чайки белые
И вода…
Это море волнами шумит
Это море волнами шумит.
Это волны у берега вязкого
То взрываются, как динамит,
То к ногам моим катятся ласково.
Я у моря стою и смотрю:
Вот кто вечно не ведает старости.
Разве плохо ему, бунтарю,
Всё познать — от покоя до ярости?
И мои преволненья, стихи —
Что для моря мои откровения?
Для него и века — пустяки,
А года и подавно мгновения!..
Снова тишь голубая да гладь.
Вьются чайки у берега дальнего…
То ли штиля ему пожелать,
То ли шторма ему семибалльного.
Буря канет в пучине морской,
И разлады стихии уладятся…
Ну а мне и не нужен покой,
Пусть уж будет в душе неурядица.
Море, море, волнами шуми,
Ветер, ветер, беснуйся над дюнами…
Хорошо бы остаться людьми
Хоть душой, но до старости юными.
Милый рот, обожжённый помадой
Милый рот, обожжённый помадой,
Подведённые тени у глаз.
Нет, меня ты не этим порадуй…
Посмотри, василёк возле нас.
Он сияет в краю родниковом,
Удивляя собой белый свет.
И недаром зовут васильковым
Этот празднично редкостный цвет.
Ради Бога, себя не уродуй!..
Чем он наше вниманье привлёк?
Тем, что гонится, что ли, за модой?..
Он и сам по себе — василёк!
Знаю, милая, время проститься
Знаю, милая, время проститься,
И — расходятся наши пути…
Что поделать, ты вольная птица.
И шепчу я невольно: — Лети!..
Пусть высоким и праздничным светом
Для тебя загорится звезда.
Только страшно подумать об этом,
Понимаешь ли ты, — навсегда!
Словно в юность свою возвращаюсь,
Вновь отмечен неладной судьбой,
Я прощаюсь, прощаюсь, прощаюсь,
Я прощаюсь навеки с тобой.
В лунном свете качается дворик.
И моя угасает звезда…
Поцелуй безнадёжен и горек.
Навсегда. Навсегда. Навсегда.
Ещё душа до дна не проморожена
Ещё душа до дна не проморожена,
Но холода уже не за горой.
И мне бы увлекаться не положено
Прекрасною и древнею игрой.
Да, милая…
Но как с собою справимся —
Когда смеётся твой капризный рот,
Глаза твои зовут меня,
И плавится,
И плавится схвативший душу лёд.
Глядишь, его и вовсе не останется…
А ты идёшь, таким теплом дыша,
Что вновь к тебе неудержимо тянется
Оттаявшая грешная душа.
Песня, пропетая нашими ротами
Песня,
Пропетая нашими ротами,
С нами лесами прошла
И болотами,
Ровными нивами,
Горными склонами
И городами,
Войной опалёнными,
Главными трассами,
Тропками узкими
Тульскими, брянскими
И белорусскими…
Значит, не зря
Мы всю душу ей отдали,
Если она
Прогремела на Одере,
Если до самой до Эльбы
Пробилася…
Что же сегодня она
Позабылася?
Кто же подхватит её,
Недопетую,
Чтоб она в небо
Взметнулась ракетою,
Чтоб прозвучала
У стяга багряного?..
Эй, запевала,
Начни её заново!..
Жили да были жених да невеста
Брату Сергею
В нашем дворе,
Очень милые с вида,
Жили две девочки —
Ира и Лида.
Ира была для меня
Всех дороже,
Лида — милее всех
Брату Серёже.
Дружно у школы
Мы их ожидали,
Вместе,
Краснея при встречах,
Страдали.
Нынче-то в этом
Могу я признаться:
Мне было — десять,
А брату — тринадцать.
Ну а поссоримся
С братцем, бывало,
Дружбы меж нами —
Как не бывало.
Я начинаю —
Вот будет обида:
«Лида! — кричу ему. —
Лидочка, Лида!
Жили да были
Жених да невеста!»
Брат не находит
От ярости места.
Он отвечает:
«Дождёшься, задира!
Я вот задам тебе,
Ирочка, Ира!»
Всякое было,
Не только угрозы.
Стычки бывали,
Бывали и слёзы.
Только, понятно,
Под страшным секретом, —
Ира и Лида
Не знали об этом.
Да и, пожалуй,
Не знают поныне.
… Где-то сегодня вы,
Наши богини?
Время-то шло,
Сорок вёсен отстукав…
Вы уж взрастили, я думаю,
Внуков!
Иры и Лиды,
Серёжи и Коли,
Нынче, наверное,
Учатся в школе.
И, о своих не подумав
Предтечах,
Тоже, должно быть,
Краснеют при встречах.
И от любовного
Млеют недуга,
И убивают словами
Друг друга:
«Жили да были
Жених да невеста!»
И не находят
От ярости места.
Да, эти дни прошли давно
Да, эти дни прошли давно.
Им, отгремевшим, не вернуться.
Но их припомнить нам дано
И на былое оглянуться…
Итак, тебе — семнадцать лет.
Скажу и не солгу нимало —
В такие годы пистолет
Рука твоя уже сжимала.
И уши глохли от пальбы,
И нервы пели на пределе,
И ноги от бросков гудели,
Как телеграфные столбы.
… Ракета вспарывает мрак.
И, притаившийся во мраке,
К тебе приценивается враг,
С которым встретимся в атаке.
О, эти вздыбленные дни,
Их не смирить вовек…
И всё же
Для нас, жестокие, они
Чем отдалённей, тем дороже.
И в душах всё живёт их след,
Живёт, как самый заповедный,
Как самый горький, но победный, —
Подумать только — тридцать лет!
В музее чертей
В Каунасе, в бывшем доме художника Жмуйдзинавичюса, открыт «мезей чертей» собранных им из разных стран мира.
Каких нелепейших затей
Не выдумают люди!..
Я посетил музей чертей,
Вот побыл на причуде!
…Одних творцов устроил воск,
Других — кусок гранита.
У всех чертей — рога и хвост,
У каждого — копыта.
О, сколько же здесь гнусных морд
И сколько самых славных!..
Вот этот чёрт собою горд,
Видать, один из главных.
Как с подчинёнными он строг,
Речист, ретив не в меру!
И сразу видно — демагог,
Он делает карьеру.
Уж он на пакости горазд, —
Его увидишь на ночь,
Так он и спать тебе не даст,
Вот этот Чёрт Иваныч!
А тут, смотри, берёт аккорд
И весь цветёт в улыбке
Милейший чёрт,
Добрейший чёрт,
Играющий на скрипке.
Он сам готов пуститься в пляс
И вас увлечь по кругу.
Но он и в самый трудный час
Придёт на помощь другу.
А там выглядывает бес,
И с ним — беда большая:
Он в душу бедную залез,
Пьянчужку искушая
Бутыль ему засунул в рот
И плещет водку в глотку
А вот ещё чертёнок,
Тот
Прижал в углу молодку.
А сам друзьям грозит перстом,
Чтоб страсти не взыграли.
Да что — читает им при том
Пространные морали.
Мол, это — похоть, это — грех,
Такие вы сякие!..
И всё же слабости у всех
Все наши, все людские.
За ежедневной суетой
И жизнь проходит мимо…
Но вдруг подумаешь: постой,
Так жить невыносимо!
И дел-то делаешь на грош,
А вот живёшь — не тужишь.
И сам никак не разберёшь,
Какому чёрту служишь?
А тут придёшь себе в музей
И в чёртовых хоромах
Узнаешь и своих друзей,
И недругов знакомых.
И улыбнёшься —
Ишь, с людьми
Знаком какого сорта!
И вдруг…
Да это ж, чёрт возьми,
И сам я в роли чёрта!
Да, сам я до мозга костей
Такой вот, настоящий…
И надо мне в музей чертей
Заглядывать почаще.
Вон сколько их, бугров, над разнотравьем
Вон сколько их, бугров, над разнотравьем.
А мы, на вечный уходя покой,
Какую память о себе оставим?
Ужели не оставим никакой?
А может быть, оставим тот, особый,
Высокий отсвет в душах сыновей?
А вдруг — сердца, отравленные злобой?..
О сердце, я прошу — не очерствей!..
Ранний час
Не смыкая глаз,
Ночи коротаю.
В самый ранний час
К облакам взлетаю.
Всё ясней вода,
Небеса — бездонней.
Все мои года —
На весах ладоней.
Самый дальний день —
Словно бы вчерашний…
Жаворонка звень
Над рассветной пашней.
Всё тепло и свет
В этом раннем часе…
Ну а сколько лет
У меня в запасе?
Невеликий срок,
Жизнь идёт под гору…
Выйду за порог —
Нет конца простору!
Но глядят в упор
Траурные даты…
Я с недавних пор
Не люблю закаты.
А рассветный час
Чем-то обнадёжит —
Мол, ещё не раз
Всё вернуться может.
Как я жить хочу,
Мне работать надо!..
Первому лучу
Сердце вечно радо.
Смотри, любимая
Смотри, любимая:
Дождём
Июньский луг умыт.
Пойдём с тобой к нему, пойдём,
Хоть гром ещё гремит.
Под этой радугой крутой,
Прохладны и чисты,
Багряный, синий, золотой
Бегут к тебе цветы.
Им что — цвети, не увядай!..
Но вот, тебя маня,
Ромашки просят: погадай,
А ну, сорви меня!..
Но мы-то счастливы с тобой,
Зачем же нам гадать?..
Лиловый, белый, голубой —
Какая благодать!
Пусть расцветают день за днём
До той поры, когда
Их обжигающим огнём
Подкосят холода…
Весь этот луг сегодня — твой!..
Но пусть твоя рука
Не тронет — он, как мы, живой —
Ни одного цветка…