Архив стихотворений Николая Старшинова

День за днём с тобой мы врозь,
Год за годом — врозь…
Знаешь что, а ты сегодня
Всё на свете брось.

Приходи опять ко мне.
Как тогда. Ко мне.
Видишь, даже ночью поздней
Свет в моём окне?

Ты приди. Ты навести,
Чтоб меня спасти.
Если в чём-то я виновен,
Ты меня прости.

Видишь, я письмо пишу:
Приходи, прошу.
Если в чём ты виновата,
Я тебя прощу.

Стужа сердце мне свела,
Нету в нём тепла.
Это всё без слов понятно —
Ты его взяла.

А теперь, пойми сама,
На дворе зима.
… Нет, тебе я не отправлю
Этого письма.

Вот теплынь-то на дворе!
Растянулось лето длинно.
И смотри-ка: в сентябре
Зацвела в саду малина.

И черёмуха над ней
Вдруг сверкнула белизною.
Но, конечно, поскромней,
Чем цвела она весною.

Ну а всё ж в кустах — бело,
Словно вдруг вошли мы в сказку…
Вот бы мне твоё тепло,
Да ещё любовь и ласку!

Я бы сердцем их впитал,
Новой юностью проросшим.
Я бы сам, наверно, стал
Удивительно хорошим.

Ведь подумай: дважды в год
И малина зацветает,
И черёмуха цветёт,
Если им тепла хватает.

Мы поднимемся рано,
Мы выйдем с тобой чуть свет.
Мы пройдём по тропинкам забытым
И по росе…

И пришли мы туда,
Где, как память военных лет,
Распласталось
Варшавское шоссе.

Где смертям и потерям
Давно потерян счёт,
Где, насупившись, доты
Глядят из-за бугра,
Где, камыш раздвигая,
Как в давние дни, течёт,
Всё течёт, всё течёт
Фронтовая река Угра…

Ты, конечно, прости,
Что твой пыльник уже промок,
Что в перчатках нейлоновых
Зябко твоим рукам,
Что с водой перемешанный
Ржавый болотный мох
Не по нраву твоим
Французским каблучкам.

Ах, Угра!..
Помнишь, некогда
Просто рубежом
Мы её называли?..
Ладно, время привала!
Теперь давай разожжём,
Да, теперь, как бывало,
Давай разожжём костёр.

Ах, костёр!
Как светло и охотно
Вспыхнул он!..
Помнишь, здесь вот сидели
И пели мы у костра?
И шинелью одной
Укрывал нас тревожный сон,
И баюкала нас
Фронтовая река Угра…

Ах, костёр, наш костёр!
Разгорелся он горячо!..
Ну а помнишь, ты помнишь —
Такое забыть грешно, —
Как у самой Угры
Бинтовала моё плечо?..
Это было.
Но было давно.
Давным-давно…

Ну а память? А песни? А радости?
Всё не в счёт!
А тревоги? А раны? А трудности?
Всё вчера!..
Лишь, камыш раздвигая,
Течёт она и течёт,
Всё течёт, всё течёт
Фронтовая река Угра…

Летний лес был очень щедр и ласков,
Весь — от лёгких листьев до коряг —
Словно тот, живущий в милых сказках,
Старый-старый сказочник добряк.

Он зверьё баюкал песней длинной,
Никому ничто не воспрещал.
Дикой земляникой и малиной
Каждую букашку угощал.

Да и мне он говорил: «Взгляни-ка,
Видишь гриб? Лишь руку протяни!
А вон там, смотри, краса-брусника
Зреет для тебя в полутени».

А лишь только заходил в кусты я,
Снова голос слышался вблизи:
«Вот тебе орешки золотые!
Собирай, пожалуйста, грызи!..»

Лес был добрым, лес был очень добрым —
Настежь кладовые-погреба.
А теперь он начисто обобран —
Ни тебе ореха, ни гриба.

Никакой там ягоды-малины.
Даже листья лёгкие и те
Втоптаны в раздрызганный гуслинок,
Молча допревают в тесноте.

Я шагнул и мёртвой веткой хрустнул,
Тишины нарушив торжество.
И неловко стало мне и грустно,
Словно я и обокрал его…

Солнце, вырвавшееся из плена,
Бьёт по граням промёрзших крыш.
Здравствуй, милая! Лаба дена!
Или ты ещё крепко спишь?

Встань. Приди мне скорей на помощь.
Я прошу тебя, не молчи!..
Помнишь зимнюю полночь?.. Помнишь
Нас, затерянных в той ночи?

Как по улочкам шли мы тёмным,
В тишине рассыпая смех?
Помнишь, под ноги нам, бездомным,
Лёг ковром самый первый снег?

Как прохожие обгоняли
Нас с тобой на мосту крутом,
Как звенела для нас Вильняле
Под качающимся мостом?

Как луну она то дробила,
То подбрасывала на волне?..
Ты скажи мне: всё это было
Или только приснилось мне?

О, как холодны твои пальцы,
О, как губы твои горячи!
… Нет, не надо, не просыпайся,
Было, не было — промолчи.

Пусть я время напрасно трачу —
Расстоянья не превозмочь, —
Я кричу тебе: «Ачу! Ачу!»
За бессоную эту ночь.

Осенняя осина —
Багряная листва…
Меня, совсем как сына,
Приветила Литва.

В глаза мне поглядела —
Исполнилась тепла.
Всё, чем сама владела,
То мне преподнесла.

Сказала за беседой:
«Ну, Коля Старшинов,
Садись за стол, отведай
Картофельных блинов!

Нарежь побольше сала
Да чарку не забудь.
Всё это для начала,
А дальше… дальше — в путь!

Вот лес тебе, который
Весь в ягодах, грибах,
А вот тебе озёра,
Поскольку ты рыбак,

Пленяйся соловьями,
Гуляй в моём саду!..
Что? Дело за друзьями?
Так я друзей найду!

А может быть, сыночек, —
Сказала мне она, —
Ты здесь жениться хочешь?
Найдётся и жена.

Считай, вопрос решённый,
Раз я взялась помочь…»
И отдала мне в жёны
Свою родную дочь.

Мне сорок лет, а я в подпасках,
Ещё учусь пасти коров.
Рассвет осенний хмур, не ласков,
Он по-закатному багров.

Рвёт ветер жёлтые ракиты,
Осинник пламенем горит.
А тут меня пастух Никита,
Как подчинённого журит:

— Ты вроде грамотный мужчина,
А, понимаешь ли, тово…
Корова — это ж не машина,
Она — живое существо.

Вот видишь, мчит она к оврагу,
Вовсю мычит — попить пусти!
А ты не дашь ей сделать шагу.
Вот бог привёл с тобой пасти!..

А что поделать, если надо?
И горожанин в сорок лет
Берёт впервые кнут
И стадо
Выводит медленно в рассвет.

Туда, где на лугах-долинах
Туман разлился широко,
Туда, где в каждой из былинок
Поёт парное молоко.

Земля плывёт в осенних красках,
Как полотенце в петухах…
Я в сорок лет ещё в подпасках, —
Когда-то буду в пастухах?

Вот бабушка — была поздоровей,
Она сама пахала и косила.
И помощи себе у сыновей
Она до самой смерти не просила.

Бывало, на дворе ещё темно
И ночи не видать конца и края, —
Она уже сходила на гумно,
Достала плуг из старого сарая.

Смотри, уже распутала коня,
Уже его поспешно запрягает
И с первым светом молодого дня
За плугом, чуть ссутулившись, шагает.

Потом, смотри-ка, затопила печь,
Гляди — уже над хлебами хлопочет.
Теперь бы вроде можно и прилечь,
Да только вот прилечь она не хочет.

Опять несёт домой вязанку дров,
Идёт к колодцу, словно заводная…
Так и жила она —
Ни докторов,
Ни отдыха, ни устали не зная.

Дела, дела, дела и вновь дела.
И к ней сошла, как ей казалось, благость:
Она пришла,
Легла
И умерла,
Чтоб никому не быть при жизни в тягость.

Вильняле быстра и шустра.
Забавная эта речонка.
Совсем как подросток-девчонка,
По камушкам скачет с утра.

Ну ладно за городом. Там,
По рощам, лесам и оврагам,
Ну кто же за ней шаг за шагом
Захочет бродить по пятам?

А тут, в толчее городской?
Её притесняют мостами,
Её окружают кустами,
А пользы-то нет никакой!

Взгляните, до самого дна
Она вся движенье, кипенье…
Ну что это за нетерпенье?
Зачем эта спешка нужна?

Попробуй-ка тут разберись!
Вильняле бежит и хохочет.
Чего она, милая, хочет?..
А попросту влиться в Нерис.

Вильняле!..

Протяжным стоном оглашая дали
И песнями врываясь в города,
Без устали звенели и рыдали
В ненастную погоду провода.

И вместе с ними вопреки простудам
Под ветром переменчивой судьбы
До дрожи наполнялись чудным гудом
Певучие сосновые столбы.

Им лес и поле заменяли сцену,
А слушателей — птицы и зверьё…
Но постепенно им идёт на смену
Глухой бетон, чугунное литьё.

Столбы встают в полях — за тонной тонна, —
В дома приносят свет, тепло, уют.
Но, сделаны из лучшего бетона,
Они уже и в бурю не поют.

Прежде ямбы пели соловьём —
В пушкинскую, в блоковскую пору…
Ты твердишь, что на пути своём
Мы идём всё время только в гору.

Мол, придёт пора — оценят нас,
Только потерпеть необходимо…
Но крута дорога на Парнас,
Ой, крута и неисповедима!

Кем ты станешь? Что мы совершим?..
Вот совсем недавно я прослышал:
Был отец писателем большим,
Сын его
В корректора лишь вышел…

О, когда бы на своём веку
Отыскать мне хоть одну строку,
Чтоб она всей магией заклятья,
Как в старинном «Слове о полку»,
Загремела:
«Не пора ли, братья?!»

Воет зимушка наша лютая
Да на все голоса,
В снеги тёплые поле кутая
И нагие леса.

Или вдруг удивит божественной,
Неземной тишиной
И гордится своею женственной
Чистотой, белизной.

Вон как искрятся ночью празднично
Под луною снега!..
Наша зимушка просто сказочна,
Да не в меру долга.

Как придёт она, как упрочится,
И — ни с места. Каюк…
Вот тогда тебе и захочется
Не пронзительных вьюг

И не снега её, калённого
Досиня, добела,
А листочка весны зелёного,
Малой доли тепла.

Мая с грозами грозно-громкими,
Жаворонка в зенит…
А она всё метёт позёмками,
Всё морозом теснит.

Можно было б совсем отчаяться,
Даже спятить с ума…
И тогда-то она кончается,
Отступает зима.

Вон, пронизанный весь валежником,
На скрещении троп
Смотрит первым в году подснежником
Поосевший сугроб.

Вот и мне недавно пробило сорок,
Ишь в какой я возраст уже залез…
За окном осинник трепещет. Шорох.
Шорохом наполнен осенний лес.

Что же так шумит молодой осинник?
Что же так ромашки вокруг молчат?
Что же так безудержно в далях синих
Расплескал все краски свои закат?

Что же так скворцы гомонят на берёзе?
Что же так берёза гола, как скелет?
Что ж это сегодня я так серьёзен,
Может быть, впервые за сорок лет?

Ах, какая милая пантомима:
Вот, не поднимая прекрасных глаз,
Женщина спокойно проходит мимо,
Та, что мне когда-то в любви клялась.

Солнце, мне последний привет бросая,
Смотрит на меня, словно я отпет…
Знаю, понимаю: не раз косая
Мне уже грозила за сорок лет.

Вот рукой костлявой за горло схватит,
И уже, глядишь, я навеки смолк…
Но и сорока сороков мне не хватит,
Чтобы я пресытиться жизнью смог!

Далеко от родного города
Я с друзьями живу в лесу.
Снег в кустах затвердел от холода
И качается на весу.

Лапы ёлок заносит вьюгою,
Стонут заросли сосняка.
… Всё сдаётся — тебя баюкаю,
Ничего, что ты далека.

Вот у нас теперь время позднее,
А в Москве у вас — ещё нет.
Над Москвой моей яснозвёздною
Тихо льётся вечерний свет.

Пусть ни шум, ни звонки трамвайные
Твоего не нарушат сна.
Пусть наступит необычайная
Тишина…

Напрягая своё внимание,
Тихо-тихо,
Едва-едва,
Будто сблизились расстояния,
Ты услышишь мои слова.

Спят холмы, сосняком поросшие,
В снежных шапках застыли пни…
Доброй ночи, моя хорошая,
Ты, и правда, теперь усни!

Как спокойна река,
Окаймлённая песками!
На воде — облака,
Рядом вот, бери руками.

Под водою — уют,
Водоросли-переборки.
Меж кувшинок снуют
Озорницы-краснопёрки.

По воде — всем пример-
Пролетает шагом быстрым
Паучок-водомер
Первоклассным фигуристом.

Омочивши брюшко,
К солнцу ласточка взмывает…
У реки так легко,
Как нигде и не бывает.

Хорошо у реки
В эту ясную погоду,
Хоть лежат поплавки,
Словно впаянные в воду.

И крепчает жара —
Солнце жжет, а не ласкает.
И домой мне пора,
Да река не отпускает.

Светает всё позже и позже.
Спадает мучительный зной.
Но вот начинается дождик,
По-летнему тёплый, грибной.

И тучи сшибаются лбами,
Как кони, встают на дыбы.
И в воздухе пахнет грибами…
Давайте пойдём по грибы!

Вот в лес мы заходим… Но сразу
Он всех не покажет глубин.
Сперва открывается глазу
Багряное море рябин.

Пылают тяжёлые кисти…
Но глаз наш уже пообвык,
И что там — коричневый листик?
Да нет, это гриб-боровик!

И мох по соседству приподнят,
И что-то хрустит под ногой…
Ну как же везёт нам сегодня:
Смотрите-ка, рядом другой!

И третий, четвёртый и пятый —
Ну столько, что всех не собрать!..
Напрасно ребята-опята
Свою демонстрируют рать.

За них мы возьмёмся попозже,
Пока обойдём стороной…
И всё продолжается дождик,
И тоже, конечно, грибной!

Роща, моя роща —
Заречные дали!
Молодой осинник
Да березняк…
Как же тебя, роща,
Дожди исхлестали,
Как тебя осенний
Продул сквозняк!

Старый подосиновик,
Мокрый и дряблый,
Выцветшую голову
Прячет в траву.
Роща вся трепещет.
Она озябла…
— Ну, поедем, роща,
Со мной в Москву!

Мне квартиру дали,
Не стану хвастать —
Пусть невелика она,
Да тепла… —
А в ответ мне:
— Я не поеду — баста!
Я корнями
В землю мою вросла.

А ещё — ну как же мне
С речкой проститься?
А ещё — по небу соскучусь я.
Вот!
А ещё мне жалко
Синицу-птицу,
Ту, что на берёзе моей
Живёт.

Видишь, она прыгает
С ветки на ветку?
Слышишь, она тенькает
Над головой?
Ты ж её, известно,
Посадишь в клетку…
Так что не заманишь меня
И Москвой!..

Я-то думал,
Будет всё много проще,
Вот самонадеянный
Дурачок…
Свой последний лист
Уронила роща.
Замерла.
Нахохлилась.
И — молчок.

Вызывает лишь изумленье
Ненасытный сей аппетит…
Съел он доски без промедленья,
Съел берёзовые поленья,
Съел корягу,
Но, к сожаленью,
Всё нисколько ещё не сыт!

Что ему оказаться может
Не под силу, не по зубам?..
Вот голодной собакой гложет
Он дубовый «гигант» чурбан.

Вот и съел — ничего, что чёрствый.
И опять раскрывает рот…
Нет, вы знаете, от обжорства
Он решительно не умрёт!

Хворост?.. Это под стать котлетам —
Не жевавши, за пять глотков!
Лишь облизывается при этом
Целой дюжиной языков.

Но зато в этот холод адский,
От которого всё свело,
Он по-братски и по-солдатски
Отдаёт мне своё тепло!

Погоди, не спеши, дружище,
Как бы вскоре ты не погас:
Для тебя не осталось пищи,
Ты сожрал уже весь запас!..

Но полемика с ним плохая:
Он лишь фыркает на слова
И, нисколечко не стихая,
Уплетает себе дрова.

И, голодный, он умирает.
Я гляжу на его игру,
Как он вежливо дожирает
Мной подброшенную кору.