Архив стихотворений Николая Старшинова

Ей-богу, такое бывает. Случается.
Наверное, с каждым бывало хоть раз…
Не то чтоб влюбиться. Не то чтоб отчаяться.
А что-то возьмёт и сломается в нас.

А что там и как там — ну кто его ведает.
Я этой задачи никак не решу.
Возможно, об этом писать и не следует.
А может, и следует. Я вот пишу.

Не хочется нынче работать нисколечко,
Ни петь и ни плакать. Ни так и ни сяк.
Не хочется даже спросить себя: «Колечка,
А что же с тобою случилось, босяк?»

Не хочется встречи с девчонкой хорошенькой.
Друзей — ну не видел бы ни одного.
Поймите, не хочется мне ничегошеньки,
Представьте, пожалуйста, ну ничего!

Обиды? — А что, для меня это новое?
Бывало, меня обижали больней…
Найти бы мне озеро окунёвое
И целыми днями таскать окуней.

Сидеть бы в траве, над безлюдною заводью,
Без всякого смысла смотреть в озерцо.
И медленно этак поплёвывать на воду,
Да так, чтобы прямо в своё же лицо.

Не пойму за какую заслугу,
Но судьба благосклонна ко мне…
Чёрной ночью по чёрному лугу
К чёрной речке мы шли в тишине.

Лунный луч, облака разорвавший,
Вдруг сверкнул на росинках травы.
Как он высветил волосы вашей…
Белокурой твоей головы!

Ты сняла сарафан торопливо,
В неподвижную воду вошла,
И на глади ночного залива
Отразилась, как полдень светла.

Ты смеялась, играя водою,
Вся лучилась под яркой луной.
А потом ты прибрежной грядою
Шла, притихшая, рядом со мной…

Для меня ты и праздник, и сказка,
Но такая, что нету грустней:
Я-то знаю — дурная развязка
Мне давно уготована в ней.

Только видится:
В лунном заливе
Ты светлее весеннего дня…
Будь же счастлива,
Будь счастливей,
Ну хотя бы счастливей меня!

Холода нагрянули…
Третий день подряд
Желтые, багряные
Листики парят.

Пролетают скверами,
Вьются у метро,
Меж домами серыми –
До чего пестро!

Я осыпан листьями
С головы до пят…
Ну и щедрый истинно
Этот листопад!

…Я бродил под кленами –
За витком виток.
Отметенный кронами,
Взял один листок.

Весь в сплетениях жил,
Видно, неспроста…
Я ладонь положил
На ладонь листа, –

Сколько же в ней мужества,
Ай да пятерня!..
Ну а листья кружатся
Около меня.

И, коврами выстланы,
На асфальте спят…
Все усеял листьями
Этот листопад!..

Красный лист трогая,
Чувствую тепло…
Вспомнилось многое,
Что давно прошло.

Только уменьшено
Чередою дней…
Вот и Смоленщина
Мы идем но ней.

Сплошь перелопачены
Берега Угры.
Дымом охвачены
Рощи и дворы.

Утро июльское
Подошло к реке…
Трехлинейка тульская
У меня в руке.

Мы – в наступлении.
И на берегу
Я с отделением
Все вперед бегу.

Лишь развевается
Полами шинель…
С треском взрывается
В синеве шрапнель.

Верный баллистике,
Ухает снаряд…
Листики,
Листики,
Листики парят.

Но под канонадою
Я бегу…
И вдруг –
Падаю,
Падаю,
Падаю на луг.

Красная лужица.
Кругом – голова…
Кружится,
Кружится
Красная листва.

Выстрелы, выстрелы,
Только невпопад…
Все усеял листьями
Этот листопад!..

Что мне достанется
На моем веку?..
А рука тянется
К желтому листку.

В лиственной замети
Прошлое видней…
Не сотрешь в памяти
Тех прощальных дней.

Пусть они давние,
Не забуду я…
Помнишь их, славная,
Милая моя?..

Все-то мы забросили.
Только – вот беда –
Вместе по осени
Вышли в никуда.

Ветром освистаны,
Шли в последний раз.
Желтыми листьями
Осыпало нас…

Что же я делаю?
Как и почему?
Белую,
Белую
Руку твою жму.

И шепчу бессвязные
Разные слова.
И летит праздная
Желтая листва.

Каждый лист светится,
Словно звезда
Больше нам не встретиться
Никогда.

И не стать близкими –
Нет пути назад…
Все усеял листьями
Этот листопад!..

Время торопится –
Ну-ка, догони!..
Копятся, копятся
Прожитые дни.

Огорчают, радуют,
Но берут свое:
Листьями падают
Все – в небытие…

Ладно бы падали –
Шепчут на лету:
– А тебе не надо ли
Подводить черту?..

Ни тоски, ни ужаса.
Жизнь всегда права…
Пусть и ты закружишься,
Черная листва.

Ничего, выстою,
Все-таки солдат…
Все усеял листьями
Этот листопад!..

Холода нагрянули…
Третий день подряд
Желтые, багряные
Листики парят.

Серые, бурые,
Вьются, разъярясь…
Их дожди хмурые
Втаптывают в грязь.

Их ветра острые
Гонят на дома…

Пестрые-пестрые,
Как
Жизнь
Сама…

Над холмами, полями, лесами
Умирает февральский закат.
Длинноногие финские сани
По лесистому склону летят.

Вот всё ближе они, вот всё ближе,
А разгон всё сильней и сильней.
И тебя уже рядом я вижу,
Увлечённую бегом саней.

Тонко свищут воздушные струи.
И снежинки, сбиваясь в рои,
Налетают и тают, целуя
Приоткрытые губы твои.

Но меня узнавать ты не хочешь.
И, нарушив морозную тишь,
Ну совсем как девчонка хохочешь
И в объятья другого летишь…

Не блещешь ты в прославленном кругу
Ни роскошью, ни красотою броской.
Живёшь ты, осенённая берёзкой,
То вся в ромашках звёздных, то в снегу.

Ни водопадов, прыгающих с круч,
Ни голубых лиманов, ни ущелий…
Лужок. Овраг. И копья строгих елей
Пронзили низкий полог серых туч.

Здесь лев рычаньем не ошеломит,
Не ослепят павлины разномастьем.
А встретишь зайца — задохнёшься счастьем:
Ишь, уцелел!.. И сердце защемит.

Ты милым с детства солнечным ручьём
В моих глазах повыцветших сверкаешь,
В моих ушах поёшь, не умолкаешь
То соловьём, то — чаще — воробьём.

И сам негромко я тебя пою,
Моя отрада, и моя награда,
И жизнь моя…
А если будет надо,
Тебя ценою жизни отстою.

Шинель надену, автомат возьму,
Как в юности, на поле боя выйду.
Я знаю насмерть, что тебя в обиду
Не дам я никогда и никому!

Ни горестной правды, ни сладостной лжи.
Я сам уезжаю отсюда…
Прощай, моя радость. Живи – не тужи.
Окончилось чудное чудо.
Прощай, моя радость.

В зеленые дали рванулся состав –
Все громче грохочет на стыках…
И мчатся навстречу и тонут в кустах
Пригорки в кровавых гвоздиках.
Прощай, моя радость.

Мы все растеряли, что так берегли, –
Какие тут могут быть речи?..
И сосны сегодня на ветках зажгли
Свои поминальные свечи.
Прощай, моя радость.

Тебя не воротишь, за дверью догнав,
И слов не расслышишь хороших…
И плачет на склонах дорожных канав
Кудрявый мышиный горошек.
Прощай, моя радость.

Я, как грач, хлопотлив и черён.
И, хотя зовусь москвичом,
Я в полях, что заждались зерён,
Появляюсь с первым грачом.

Тут уж некогда веселиться —
Ишь как начало подсыхать,
На ладони лежит землица, —
Сразу видно, пора пахать!

А когда, подрастая, травы
Ниже клонятся под росой,
Я имею святое право
На рассвете сверкать косой.

А ещё я могу на зорях
Слушать, как поют петухи,
Щук зубастых ловить в озёрах
И в сарае писать стихи.

Но едва подступает осень,
Прибавляется мне хлопот:
Чем в полях тяжелей колосья,
Тем обильней течёт мой пот.

Из земной, из бездонной глуби, —
О, картофельная страда! —
Достаю я за клубнем клубень,
А спина болит — не беда.

Не в романе, не на экране,
Не витийствуя за столом,
Это здесь я стираю грани
Между городом и селом.

Потому-то в моём народе
Я считаться своим могу…
Стало пусто на огороде,
Пусто в поле и на лугу.

Птиц на юг угоняет голод,
И со мной ты, земля, простись.
Только я улетаю в город
Позже всех перелётных птиц.

Любовь была мне
Высоким небом,
Живой водой
И насущным хлебом.
Призывной песней,
Весенним ветром –
Всем самым лучшим,
Всем самым светлым…
А ты,
Ты знаешь,
Что совершила?
Всего на свете
Меня лишила!
Тогда упал я,
Смертельно ранен.
И дни, и ночи
Пошли в тумане.
Чего там не было,
Что там было ?..
Как в лихорадке,
Меня знобило.
Казался горьким мне
Привкус хлеба,
Казалось чёрным
И тесным небо.
И жажда
Горло моё связала…
Но всё же время
Своё сказало!..
…Она пришла,
Мне в глаза взглянула,
Покой вернула
И жизнь вдохнула.
Пришла,
Оковы с меня сбивая…
Я вдруг почуял,
Что оживаю!..
Встаю
И воздух вдыхаю жадно.
Мне хлеб
Не горек,
Вода – прохладна.
И небо кажется
Синим-синим…
Упал я слабым,
А встал я сильным!
Я стал сильнее,
Испытан болью,
Смертельной жаждой,
Самой любовью…

Пронеслась она просто мгновенно,
Не воротишь, не крикнешь: «Постой!»
А была моя юность военной,
Беспокойной была и крутой.

Не сошлась она с комнатным бытом
И, оставив родительский кров,
Поселилась под небом открытым,
Ночевала в снегу, у костров.

По лесам, по горам, по болотам
Пронесла в бесконечных ночах
Двухпудовый станок пулемёта
На своих неокрепших плечах.

Поднималась она под обстрелом
И, поля разминируя, шла.
И, случалось, под пулями пела.
А иначе она не могла.

Ничего её нету дороже.
И когда бы вернулась она,
Я бы вновь её так же и прожил, —
Мне другая судьба не нужна.

Над головой дожди звенели.
В лесу терялись колеи.
И вот в тени косматой ели
Закопошились муравьи.

Они спешат своей тропою
И подбирают на пути
Былинку,
Высохшую хвою
И всё, что в силах унести.

Торжественно, благоговейно
Тащили в кучу этот хлам.
И вот воздвигли муравейник,
Как люди воздвигают храм.

Он встал незыблемой скалою
На муравьиные века…

А ты сравнял его с землёю
Одним ударом каблука.

Вот здесь когда-то, у вокзала,
Цыганка бросилась ко мне.
— Мой дорогой, — она сказала, —
Поговорим наедине.

Я вижу всё как на ладони —
Дела твои, судьбу твою:
Что ждёт тебя в казённом доме,
В какую ты войдёшь семью.

К тебе придут почёт, награда…
Но знай, что друг твой интриган! —
А я рукой махнул:
— Не надо! —
И пошутил:
— Я сам цыган!

Она вспылила:
— Вот увидишь,
Что ты поплатишься за ложь.
Ты век в начальники не выйдешь,
Ты век без денег проживёшь!

И заключила, хмуря брови:
— Ещё запомни: ты, родной,
Узнаешь множество любовей,
А настоящей — ни одной!

— И пусть!..
— Ах, вот какое дело…
Так будет краткой жизнь твоя! —
Мне это слушать надоело.
— Да отвяжись ты! — бросил я.

Я знал: лукавая гадалка
Умеет сверхправдиво лгать,
Сулить все блага, — что ей, жалко?! —
И гениально вымогать.
Пугать, мешая быль и небыль.

…Но вот прошло немало лет, —
Большим начальником я не был,
И лишних денег тоже нет.

Любовь была, но, как ни странно,
Прошла — ни сердцу, ни уму.
А смерть, что мне сулила рано,
Не знаю, как и где приму…

Нине Матросовой

Ничто здесь не скроется, —
Тридцать глаз
В нашей одной палате.
Пятнадцать «лежачих»,
Пятнадцать нас,
Глядят из своих кроватей.

Давай перевязывай нас с утра,
Корми, поправляй перины,
А на две палаты — одна сестра,
Матросова, наша Нина.

А что поделать? Идёт война,
Надо подумать здраво…
И книга на всю палату одна —
Пушкинская «Полтава».

А скоро ли снова мы встанем в строй?
Те дни ещё за горами…
Нам скучно и грустно бывает порой,
Особенно вечерами.

О чём мы ни спорили в этих стенах,
Каких ни вели дебатов!
О наших союзниках, об орденах,
О доме и о штрафбатах.

Здесь в этих вопросах любой эрудит,
И всё нам осточертело…
Уснуть бы!.. Но как перед сном зудит
Зажатое гипсом тело.

Но оживают все тридцать глаз,
Когда, вопреки уставу,
Матросова Нина в полночный час
Уже наверное в сотый раз
Читает для нас «Полтаву».

Всю неделю провели в походах,
Пулемёты тащим на себе…
Лишь однажды на короткий отдых
Разместились в брошенной избе.

Ни стола, ни лавки в ней, пустынной.
Но нашли ребята-москвичи
Всю опутанную паутиной
Тульскую гармошку на печи.

Разморило нас жарой июльской,
Вот прилечь бы да забыться сном…
Но от разливной гармошки тульской
Ноги сами ходят ходуном!

И плясали мы, и распевали,
Может, час всего, и вновь подъём.
Ну а словно дома побывали,
Каждый в доме побывал своём.

И под орудийные раскаты
С песнею выстраивался взвод:
«До свиданья, города и хаты,
Нас дорога дальняя зовёт!..»

Меркнет луна-обходчица
В узком окне избы…
— Мама, мне спать не хочется,
Я пойду по грибы.

— Ишь ты, поднялся затемно,
Шёл бы потом, с людьми.
Ладно!.. Но обязательно
Хлеба с собой возьми…

Вот я и за овинами.
С лыковым кузовком
Пашней и луговинами
В лес иду босиком.

Вот за стернёю колкою
Пересекаю гать…
Прямо под первой ёлкою
Можно грибов набрать!

Крупные да красивые,
Просятся в две руки
Алые подосиновые,
Бурые боровики.

Снова ольха ветвистая
Машет рукой мне вслед.
Пёстрый щегол неистово
Тихий поёт рассвет.

Из далека туманного,
Из невысоких мест
Вижу моё Рахманово —
Крыши… Церковный крест.

Вот и они скрываются —
Прячет меня овраг…
Многое забывается,
Этот рассвет — никак!

Я разобраться пробую,
Чем он милей всего?
Ну ничего особого,
Попросту ничего!

Что же им сердце полнится,
Светом его лучась?..
…Знаю, он мне припомнится
Даже в последний час.

Пашню увижу заново,
Ельник рассветный,
Гать.
Крыши и крест — Рахманово!
И на крылечке — мать…

Это всё удивительно просто.
Прыгну в лодку. Отчалюсь багром.
И на свой облюбованный остров
Уплыву на рассвете сыром.

Там, поставив кружки и жерлицы
И закинув шнуры на угря,
Буду господу богу молиться,
Чтоб меня превратил в дикаря.

Я шалашик нехитрый построю,
Расстелю для ночёвки кугу
И, воюя с лихой мошкарою,
Развесёлый костёр разожгу.

То ли дело, вставать спозаранку
И, присев на кривую ольху,
Слушать милую птицу зорянку,
Уплетая тройную уху.

Пусть июнь свои молнии мечет,
Хлещет ливнем и солнцем палит,
Я ручаюсь: природа излечит
Всё, чем сердце сегодня болит.

А когда по тебе затоскую,
По бессонным рабочим ночам,
Окунусь в толчею городскую —
Возвращусь я к друзьям-москвичам.

Я готов буду с вами, ребята,
Побывать в переделке любой,
Как солдат, что пришёл из санбата, —
Только дайте винтовку, и — в бой!..

Что со мной?.. Ручаюсь головою,
Что-то вдруг со мной произошло.
Заново люблю я всё живое,
Всё, в чём свет сияет и тепло.

Вот я в лес вхожу — задел осинку,
Как бы зря не сбить с неё листа!
Как бы не смахнуть с травы росинку —
Так она немыслимо чиста!

По своей протоптанной дороге
Муравьишка трудно тащит тлю.
Стой! Куда ты лезешь мне под ноги, —
Я ж тебя случайно раздавлю!

А моя любовь и страсть — рыбалка!..
Вот он, окунь, у меня в руках.
Мне ж его и в воду бросить жалко,
И в мешок не опущу никак.

Глаз косит, навеки увядая,
Бьётся тело, чувствуя беду…
Или я
В сентиментальность вдруг впадаю
На своём сороковом году?

Даже в детстве,
В далёком детстве,
Я мечтал о такой, как ты…
Я хотел, чтобы шли мы вместе
По дорогам одной мечты.

Чтобы, прямо выйдя из школы,
Я с тобой — а не с кем-нибудь —
В Заполярье на ледоколе
Мог отправиться в дальний путь.

Чтоб арктическая пустыня
Нас связала одной судьбой.
Я мечтал дрейфовать на льдине —
И, конечно, вдвоём с тобой.

Мне хотелось быть там, где бури,
Где под солнцем песок горит.
Я хотел, чтобы нас Ибаррури
Повела защищать Мадрид.

Чтобы солнце Гвадалахары
И пожары в мадридских ночах
Навсегда отразилась в карих,
Широко открытых глазах.

Где я только с тобою не был!
…В бесконечно счастливый час
Ты под милым российским небом
В нашем городе родилась.

Ты жила и росла в Подмосковье…
В сорок первом, встречая врага,
Ты горячей своею кровью
Обожгла родные снега.

Я впервые тебя увидел
Не в арктическом дальнем краю,
Не в сражающемся Мадриде,
А под самой Москвой, в бою.

Да и правда, с такой красивой,
Скромной, строгою красотой,
С откровенною и простой
Можно встретиться
Лишь в России!

— Ты всё с отъездом тянешь…
— Да, тяну…
— Ты отнимаешь у меня весну,
Ещё одну, спокойно хороня.
А много ли их будет у меня?

Я не увижу, милая, смотри,
Как в небо рвутся снегири зари,
Как, полные зелёной чистоты,
Кувшинки тянут из воды цветы,
Чтобы, отдав всё лучшее, что есть,
Как золотые солнышки, расцвесть.

Ты слышишь, я услышать не смогу,
Как загудели пчёлы на лугу,
Как лапками на речке тарахтят
Невидимые выводки утят,
Как над моей весенней головой
Берёзы первой шелестят листвой.

Ты знаешь, как узнаю я тогда,
Чем пахнет родниковая вода,
Какие чудо-запахи земли
Над отогретой пашнею взошли,
Какой густой целительный настой
Сосновый бор для нас припас?..
— Постой!..

— Поедем!..
— Тихо! Ведь соседи спят.
— А молнии меня не ослепят,
А жаворонок мне не прозвенит,
Черёмуха меня не опьянит!
И я, лишившись стольких лучших чувств,
Я буду беден, мелочен и пуст.
Когда, в какую новую весну
Все эти чувства я себе верну?
Быть может, мне и вёсны все, как есть,
Уже на пальцах можно перечесть.
Поедем. Я прошу тебя. Скорей!..

— Поедем, —
Хоть за тридевять морей!