Для убивающих —
Мне все равно, —
Для заменяющих
Всех погибающих,
Но увядающих,
Как суждено
Только одно
Дно:
Я — шелестящая
Лапкой, крылом,
Птица, и чаща я,
Горы, и гром…
Волчье и беличье,
Жабье и девичье,
Чье не мое
Житье-бытье?
Юная, милая,
Да ни к чему:
Что подарила я,
Все отниму!
Но благородное,
Даже негодное
И обреченное
Сердце стучит
И, несравненную,
Вечную, тленную,
Все же вселенную
Благодарит.
Куры спят и петухи
Куры спят и петухи,
Спит собака на полу,
Спят на столике стихи,
Сочинитель спит в углу.
Он деревней утомлен,
Он смертельно устает,
Слишком ясно видит он
Жесткой жизни кровь и пот.
Два вола одним ярмом
В глыбу свинчены одну,
Их хозяин, хоть с кнутом,
В том же старится плену.
В чистых избах гнет семьи
Часто рабства тяжелей…
Визг прирезанных свиней
Здесь ласкает слух детей.
Здесь не то чтобы страшней,
Чем в тревоге городской,
Здесь жестокость жизни всей
Не прикрыта суетой.
Словно с плеч, спадающий
Словно с плеч, спадающий
С дерева наряд —
Этот листопад,
Звуки заменяющий.
Да, скудеет звук,
Тише радость птичья,
И каштана стук
В землю — словно гвоздь
Загоняют в гроб
Летнего величья,
Холода озноб
В теле вызывая…
Нежеланный гость —
Осень, и от грая
В сучьях воронья
Вздрагиваю я…
Маленькая грация —
Ласточка, летай
В небесах Горация,
Где сегодня рай.
Мне холодно очень
Мне холодно очень,
Мой домик непрочен,
Я — ласточки счастие летнее,
Морозами ранено я.
Что горше и что безответней,
Чем ранняя гибель моя?
Лишь слезы еще незаметнее
С надменной сбегают щеки,
И ужас еще беспредметнее
У верного сердца тоски —
По хрупкой, и дальней, и милой,
Которую, Боже, помилуй.
Я люблю тебя тысячу лет
Я люблю тебя тысячу лет.
Я люблю тебя — ты умирала,
Умирал за тобою поэт,
И любовь начиналась с начала.
Я люблю тебя, муж и жена,
И любовники — лучшие в мире —
Понимают, что вечность, одна
И что вовсе она не в эфире.
Не она ли волна за волной
И с моею сплетается кровью
И состав переполнила мой:
Я люблю тебя вечной любовью.
Не забуду горных звуков
Не забуду горных звуков
Я, доколе не умру.
Начинаю с дятла стуков
В дерева кору.
Иглы с шорохом и шишки
Осыпаются,
С цокотом с сосновой вышки
Белки озираются.
Падая, журчит ручей,
И того же лада —
Те же дактиль и хорей,
Словно твой, Эллада,
Царственных трагедий хор —
Эхо водопада.
Счет ведет цикада
Стоп, и мелодичен треск
Скрипки под сурдинку.
В вышине, как солнца блеск,
Крылышки и спинку
Озарившего
Жаворонку в небе,
Блещет пение его…
Что-то вроде «baby»
В ушко хочется шепнуть
Осторожной лани —
Замерла — и снова в путь!
Звук ее молчаний —
Тоже, сердце, не забудь.
Я люблю изящество
Я люблю изящество,
Например, гавота,
С ним недаром сходное
У тебя есть что-то.
Я тебя, как музыку,
Слышу, и волнуюсь.
Между нами сотни верст,
А не налюбуюсь.
Я смотрю в глаза твои —
До чего большие
И, при всей их доброте,
Строгие какие.
Но улыбка нежности
В них уже сияет,
И не только снизу лоб
Что-то озаряет.
Он высок и так хорош
В дымчатой короне,
Ушки закрывающей
Прядью двусторонней.
Вот я вижу: ты встаешь
И твои движенья
Гармоничны и просты,
Как душа творенья.
Ты само изящество,
Например, гавота,
Только есть у твоего
Поважнее что-то.
Огненное, южное
Брио у Россини,
Но твоя мелодия —
Путь к первопричине.
Что-то очень русское
В чистоте смиренной,
За которой молнии
Прелести надменной.
Все заметнее в тебе
Замысел большого
Автора. Люблю твое
Пение и слово.
Радости изящества
Так разнообразны,
Что-то есть у твоего,
Перед чем соблазны
Легкомысленных утех
И несчастие, и грех.
Друг и гений мой
Друг и гений мой,
О, живи и пой.
Ты, как фея, брызнула
Мертвой и живой
На меня водой.
К счастию ты вызвала
Душу юных лет,
Спавших под развалинами,
На меня наваленными
Непрерывным нет.
О, моя звезда!
Раз такое может быть
В образе таком,
Это мне поможет жить,
И перед концом,
Пусть уничтожающим,—
С миром навсегда
Я благословляющим
Распрощаюсь да!
Здешний родственник саврасок
Здешний родственник саврасок,
Жеребенок скок да скок.
Он коричневый, в заплатах
Белизны. В зеленоватых
Все и розовых тонах,
И, конечно, золотистых
(Из-за солнца). На холмах
Весь надолго в птичьих свистах
(Извините, это звук
Не особенно любимый) —
Сплошь черно-зеленый сук
Сосен…. А над ними дымы:
Облака не облака,
Не лазурь и не сиянье
Тоже краской, но слегка
Тронутое, как платка
Поезду вослед мельканье
Ранящее… О, тоска
Поцелуя на прощанье!
Вот веселье над потоком
Вот веселье над потоком,
Может быть реки истоком,
Плавной и большой…
Как он скачет боком, боком,
Дикого козленка скоком
Вниз с горы крутой…
Но уже и страшновата
Что-то мутное куда-то
Мчащая вода —
Мутное полей весенних,—
На вершинах молода,
Здесь она уже в сомненьях
Зрелого труда:
То сильна, то как бы мякнет
Весь ее порыв.
Синий ждет ее залив…
Досягнет или иссякнет,
Цель чудесную забыв?
Долго в чашечке цветка
Долго в чашечке цветка
Пчелка роется, пока
Не перелетит к другому,
Ценный по дороге к дому
Увеличивая груз,
И цветку такой союз
Предлагая: «Ты мне меду,
Я же твоему народу
Пыльцы раздарю твоей,
К моему приставшей брюшку.
Дай же пестик понежней
Поцелую. За понюшку
И за сок благодарю
И богато отдарю.
Моего труда уловки
Не мешают мне давать —
Ваши пестрые головки
Будут поле покрывать».
Для меня природа твой наместник
Для меня природа твой наместник
И ее созданий вид и звук,
И чего-то тягостного вестник
В этом суеверии — паук.
Слишком быстрый, слишком расторопный,
Муху беззащитную казня,
Он какой-то ужас допотопный
С детства вызывает у меня.
Но и пауков необходимость
Чувствую в йерархии живых.
Ты и к этому во мне терпимость
Развила, и я не трону их.
Как радостно рождение в горах
Как радостно рождение в горах
Большой реки: из малого фонтана
В расселине потухшего вулкана
Вот эта, например, несется — ах!
Как радостно, то в брызгах, то каскадом,
Вначале бедный прорывая путь,
Затем увлечена долины ладом,
Вбирает ширь, как юность воздух в грудь,
И умирает в море, но живет
Возобновлением. И мы, конечно,
В огромной жизни, временной и вечной,
Похожи на нее: река и род.
Вот крестьянин с граблями, с лопатой
Вот крестьянин с граблями, с лопатой.
На зеленом чуть, ли не черны
С бледно-серой выцветшей заплатой
Темно-синие его штаны.
Я сейчас хотел бы пейзажистом
Быть: люблю Пуссена и Коро.
Вьется ласточка на синем фоне мглистом,
Вдруг переходящем в серебро.
И от солнца, уж и так богатый,
Сказочно усиливает цвет
Лист зеленовато-желтоватый,
Но такой в искусстве краски нет.
Как камешек по льду
Как камешек по льду
Дзинь-дзинь и затих
Мне кто-то Изольду
Назвал и других…
Волшебные звуки
Волшебных имен…
На муки разлуки
И я обречен…
И слышу Диану
Я слухом вторым,
Подобно Тристану
И многим другим.
Сила любви, сила страдания
Сила любви, сила страдания
Все же сильней
Всеотрицания —
Вот что я вывел из жизни твоей.
Не помню
Зло,
Как ни служил ему,
С детства немилому.
Что же, пора
В школу добра,
Раз для головеньки
Дивной и глаз
Нужен я новенький,
Как на заказ.
Чайка
Пересекая падающим путь,
Охотницы божественная форма
Не опоздает в воздухе нырнуть
За крохами взлетающего корма,
И даже пальцы длинные толкнув,
Из них добычу вырывает клюв.
И долго продолжается игра,
И что-то родственное ты у чайки
Уже улавливаешь, как сестра.
И правда: в этих быстрых, без утайки,
Без страха, без оглядки воровской
Охотницах — есть общее с тобой.
Коснулся ветер платья и волны
Среди залюбовавшихся прохожих.
Один я знаю, сколько глубины
В глазах твоих и грации, похожих
По смелости и строгой красоте
На легкий тот полёт, на крылья те.
Вечерами
Вечерами
Фонарями
Города с горы моей
Я любуюсь, забывая,
Что шагает боль живая
Под лучами тех огней.
Сердце, в прожитое глядя,
Не забудь, но Бога ради,
Отпусти врагам моим
Зло, испытанное нами,
И любуйся всеми днями
Жизни сквозь вечерний дым,
Как любуюсь я огнями
Города с его скорбями
Где-то под окном моим.
Измученный, счастливый и худой
Измученный, счастливый и худой
Подснежник расплавляется весной.
Он весь — изнеможение и нега.
И так его негрубы лепестки,
Как умирающие хлопья снега,
Как выражение твоей руки.
Все, что себя любить повелевает
За чудо слабости и чистоты,
Власть надо мной твою напоминает —
Как ты сильна, как беззащитна ты!
Почти упав, почти касаясь льда
Почти упав, почти касаясь льда,
Над ним тем легче конькобежец реет;
Почти сорвавшись, на небе звезда
Тем ярче в ту минуту голубеет.
И ты, от гибели на волосок,
Мечтая пулей раздробить висок,
Опомнился на миг один от срыва —
И что ж? Душа, могильная вчера,
Как никогда сегодня терпелива,
И жизнь вокруг неистово щедра.