Подняла я на солнце ладонь
И гляжу через тонкую кожу.
Пять теней омывает огонь, —
Кровь на огненный веер похожа.
Вот он — жизни тоскующий жар,
Древний сок, не насытивший духа!
Этой юной ладони пожар
Вспомню ль я, когда буду старухой?
Огневая моя колыбель,
Кровь моя, холодей и не сетуй! —
Уж давно голубая свирель
Ворожит над прохладою этой.
Грехи
Грехи — поводыри слепых,
А я — недвижная, но зрячая,
И не туманит кровь горячая
Раздумий медленных моих.
Что делать тем, кто тишь на дне
Хранит, как влагу первородную,
Для грубой нивы непригодную,
Кого баюкают во сне
Не руки душные любовника,
А дикая звезда Арктур,
Чей рот для поцелуя хмур
И горче ягоды терновника!
Прости, что я тебе жена,
Что расплескала, нерадивая,
Усладу, не испив до дна
Что жизнь моя неторопливая
Просторна слишком для любви…
Забудь, не мучай, не зови!
Мысли умницы
Мысли умницы,
Благоразумницы,
А тело брезгливое,
А сердце несчастливое, —
Вот она — судьба неторопливая,
Как избавиться?
Взять бы да расправиться
С красотой лукавою
С тихой павою,
Позабавить себя новою забавою!
Кланялась гулящим,
Людям пропащим —
Примите изменницу,
Развяжите пленницу,
Угостите зельем и меня смиренницу!
Крикнули: — Монашка,
С такими-то тяжко.
Проходи, не спрашивай,
Знай себе докашивай
Злую лебеду, —
С нами соберешь её в аду!
Высокомерная молодость
Высокомерная молодость,
Я о тебе не жалею!
Полное пены и холода
Сердце беречь для кого?
Близится полдень мой с грозами,
Весь в плодоносном цветении.
Вижу, — с блаженными розами
Колос и тёрн перевит.
Пусть, не одною усладою —
Убылью, горечью тления,
Смертною тянет прохладою
Из расцветающих недр, —
Радуйся, к жертве готовое,
На остриё вознесённое,
Зрей и цвети, исступлённое
Сердце, и падай, как плод!
Босоногий мальчик смуглый
Босоногий мальчик смуглый
Топчет светлый виноград.
Сок стекает в жёлоб круглый.
В тёмных бочках бродит яд.
Наклонись-ка! Не отрада ль
Слышать ухом жаркий гул,
Словно лавы виноградарь
С кислой пеной зачерпнул!
Над сараем зной и мухи.
Пусть. Ведь сказано давно:
Были дни и ночи сухи —
Будет доброе вино.
День прошёл, да мало толку
День прошёл, да мало толку!
Потушили в зале ёлку.
Спит забытый на верхушке
Ангел, бледный от луны.
Золотой орешек с ёлки
Положу я под подушку, —
Будут радостные сны.
В час урочный скрипнет дверца, —
Это сон войдет и ляжет
К изголовью моему.
— Спи, мой ангел, — тихо скажет.
Золотой орешек-сердце
Положу на грудь ему.
Засыпаю рано, как дети
Засыпаю рано, как дети,
Просыпаюсь с первыми птицами,
И стихи пишу на рассвете,
И в тетрадь, между страницами,
Как закладку красного шёлка,
Я кладу виноградный лист.
Разгорается золотом щёлка
Между ставнями. Белый батист
Занавески ветер колышет,
Словно утро в окно моё дышит
Благовоньем долин
И о новой заре лепечет.
Встать. Холодной воды кувшин
Опрокинуть на сонные плечи,
Чтобы утра весёлый озноб
Залил светом ночные трещинки.
А потом так запеть, — чтобы песни потоп
Всех дроздов затопил в орешнике!
Над жизнью маленькой
Над жизнью маленькой, нехитрой, незаметной
Качала нежность лебединое крыло.
Ты стала матерью, женой старозаветной…
Из тёплой горницы сквозь ясное стекло
Следишь испуганно за тучей грозовою,
Ползущей медленно и верно, как судьба.
Ты молишь: — Господи, невинны пред Тобою
Младенец мой, и муж, и я, твоя раба, —
Спаси и сохрани нас ласковое чудо!..
Но чудо близится в стенаниях, в огне,
И гневный серафим спускается оттуда,
Неся два пламени, как крылья на спине.
На домике твоём убогую солому
Зажёг он, пролетев, и голос из огня,
Подобно музыке и медленному грому,
Воззвал: «Идите все погибнуть за Меня!»
И встал огонь и дым свечою многоцветной
Над жизнью маленькой, нехитрой, незаметной.
Прими же, Господи, и этот бедный дым
С великим милосердием Твоим!
Яблоко, протянутое Еве
Яблоко, протянутое Еве,
Было вкуса — меди, соли, жёлчи,
Запаха — земли и диких плевел.
Цвета — бузины и ягод волчьих.
Яд слюною пенной и зловонной
Рот обжёг праматери, и новью
Побежал по жилам воспалённым,
И в обиде Божьей назван — кровью.
Не голубые голуби
Не голубые голуби
Спускаются на проруби
Второго Иордана, —
И рамена Крестителя
Доспехами воителя —
Не мехом сжаты ныне.
Горит звезда железная,
Пятиугольной бездною,
Разверстою пустыней.
Над голой кожей зябкою
Лишь ворон чёрной тряпкою
Взмахнет и отлетает.
Новокрещён морозами,
Дрожит младенчик розовый,
Дрожит и замерзает.
И всё ж
И всё ж!.. Приплыв к иному берегу,
Как молодость забыть, друзья?
Над садом лунную истерику
И вдохновенье соловья.
Ещё не жизнь, — а томный зуд,
Еще не полное цветение,
Когда все нервы в знойный жгут
Скрутило девичье томление.
Но песнь любви, что наизусть
Все пели, — слушаю, как новую.
Ах, в свой черед, пусть каждый, пусть
Упьется — тысячевековою!
С севера
С севера — болота и леса,
С юга — степи, с запада — Карпаты,
Тусклая над морем полоса —
Балтики зловещие закаты.
А с востока — дали, дали, дали,
Зори, ветер, песни, облака,
Золото и сосны на Урале,
И руды железная река.
Ходят в реках рыбы-исполины,
Рыщут в пущах злые кабаны,
Стонет в поле голос лебединый,
Дикий голос воли и весны.
Зреет в небе, зреет, словно колос,
Узкая, медовая луна…
Помнит сердце, помнит! Укололось
Памятью на вечны времена.
Видно, не забыть уж мне до гроба
Этого хмельного пития,
Что испили мы с тобою оба,
Родина моя!
Рвануло грудь, и подхватила
Рвануло грудь, и подхватила,
Запела гулкая свирель.
Я видела, как уронила
Былые руки на постель.
Я видела, как муж, рыдая,
Сжал тело мёртвое моё.
И всё качнулось, в свете тая.
Так вот оно — небытиё!
Вздохнуть хотела бы — нет дыхания,
Взглянуть хотела бы — забыла взор.
Как шумы вод — земли восклицания,
Как эхо гонятся вслед рыдания,
Костяшки слов, панихиды хор.
И вопль, как нож: ах, что же это!
Вопль без ответа,
Далёко где-то.
И вот по воздуху по синему —
Спираль, развернутая в линию,
Я льюсь, я ширюсь, я звеню
Навстречу гулкому огню.
Меня качают звоны, гуды,
И музыки громόвой груды
Встречают радостной грозой
Новорождённый голос мой.
Проходят мимо неприявшие
Проходят мимо неприявшие,
Не узнают лица в крови.
Россия, где ж они, кричавшие
Тебе о жертвенной любви?
Теперь ты в муках, ты — родильница.
Но кто с тобой в твоей тоске?
Одни хоронят, и кадильница
Дымит в кощунственной руке.
Другие вспугнуты, как вороны,
И стоны слыша на лету,
Спешат на все четыре стороны
Твою окаркать наготу.
И кто в безумьи прекословия
Ножа не заносил над ней!
Кто принял крик у изголовия
И бред пророческих ночей?
Но пусть. Ты в муках не одна ещё.
Благословенна в муках плоть!
У изголовья всех рождающих
Единый сторож есть — Господь.
Шатается по горенке
Шатается по горенке,
Не сыщет уголка
Сестрица некрещёная,
Бессонная тоска.
Присядет возле ног моих,
Колени обовьет,
Бормочет мне знакомый стих
И всё поёт, поёт.
И руки бесприютные
Всё прячет мне на грудь,
Глядит глазами смутными,
Раскосыми чуть-чуть.
В чистом домике печаль
В чистом домике печаль,
Я живу, бедна грехами.
И о том, чего не жаль,
Говорю и лгу стихами.
Пусть певучий этот щит,
Неправдивый и лукавый,
Дольше сердце защитит
От лихой, людской расправы!
Если ж выдаст боль и дрожь
Голос, чересчур звенящий, —
Пусть ему поверят, — что ж!—
Ведь и он не настоящий.
Сестре
Как много на лице зажглось
Смешных веснушек золотистых!
И ландыша фарфор душистый
В девичьем узелке волос.
Прикрыв рукою загорелой
Глаза, ты в поле смотришь, вдаль…
Морщинкой детскою, несмелой
У милых губ легла печаль.
А там, в полях, устав от зноя,
Пылит дорогу чей-то конь,
И мимо, мимо… Солнце злое
Льёт белый, медленный огонь.
Запомню этот деревенский
Горячий день, весну и даль,
И нежных губ, еще не женских,
Еще бесслезную печаль.
Вторая неделя поста
Вторая неделя поста,
А здесь уж забыли о стужах.
В деревьях сквозит чернота,
И голубь полощется в лужах.
А в милой Москве ещё снег,
Звон великопостный и тихий,
И санок раскидистый бег
В сугробах широкой Плющихи.
Теперь бы пойти на Арбат
Дорогою нашей всегдашней!
Над городом галки кричат,
Кружат над кремлёвскою башней.
Ты помнишь наш путь снеговой,
Счастливый и грустный немножко,
Вдоль старенькой церкви смешной, —
Николы на Куриих Ножках?
Любовь и раздумье. Снежок.
И вдруг, неожиданно, шалость,
И шуба твоя, как мешок…
Запомнилась каждая малость:
Медовый дымок табака, —
(Я к кэпстану знаю привычку), —
И то, как застыла рука, —
Лень было надеть рукавичку…
Затоптан другими наш след,
Счастливая наша дорожка,
Но имени сладостней нет, —
Николы на Куриих Ножках!
Болезнь
Покрой мне ноги тёплым пледом,
И рядом сядь, и руку дай,
И будет с ласковым соседом
Малиновый мне сладок чай.
Пускай жарок, едва заметный,
Гудит свинцом в моей руке, —
Я нежности ветхозаветной
Прохладу чую на щеке.
Все меньше слов, все меньше силы,
Я вздохом говорю с тобой,
И словно воздух льется в жилы,
Невыразимо голубой!
Алексей — с гор вода
Алексей — Человек Божий, с гор вода. Календарь, 17 марта
Алексей — с гор вода!
Стала я на ломкой льдине,
И несёт меня — куда? —
Ветер звонкий, ветер синий.
Алексей — с гор вода!
Ах, как страшно, если тает
Под ногой кусочек льда,
Если сердце утопает!