Не страшно умереть
… … а страшно
со смертью пренье преть всечасно,
кидаться, угорев, на брашна,
змею в груди угрев. Напрасно
оглядываться вспять, впопятно,
на три-четыре-пять, на пятна
былого на стене. Прекрасно
пытать: «А что же не напрасно?»
Но ангелы легко на кончик
иглы вспорхнут, и колокольчик
за ними, как слеза, вспорхнется,
и воспарит, и задохнется.
Кто забыт и что забыто
Кто забыт и что забыто?
И о чем кого знобит?
У разбитого корыта
Ты и сам сидишь разбит.
Глохнет звук, едва завытый,
без начала и конца,
огонек полузабытый
озаряет пол-лица.
Достаточно пройти
Достаточно пройти
четыре остановки,
чтоб вымерзла трава
и замерли слова.
Достаточно сползти
за край своей сноровки,
чтоб не вылазил ямб
из недорытых ям.
Но уличного чада
достаточно ли для
того, чтоб замолчала
и обмерла земля?
Rien de Rien
«Нет — ни о чем.
Не — пожалеть ни о чем».
Ни о потерянной сумке с ключом
к отныне запретной двери.
Ни о письме, чьи обрывки ручьем
сплавлялись к Двине или Свири.
Ни о зарницах, о птицах ночных,
весной отлетевших на север.
Ни о сплошных недоснившихся снах,
на твой оседающих сервер.
Ладно — алчны, ладно — жадны
Ладно — алчны, ладно — жадны,
ладно — впулившись в себя.
Почему мы так нещадны,
и жалея, и любя?
Самых ближних, самых близких
жалом слов как свистом пуль
— как бродягу без прописки
расшалившийся патруль.
Два стихотворения на смерть Ежи Гедройца
Все исчерпывается
Все исчерпывается,
исчерчивается, как лед коньками,
и колется, как стекло.
Все истачивается,
истаптывается под башмаками
и как будто уже утекло.
Все истощается — и почва, и толща
океанских вод.
И ты источаешь без страха и молча
свой постепенный уход.
Роняй, роняй, потом не подберешь
Роняй, роняй, потом не подберешь
вчерашний сон и предпоследний грош,
вчерашний зной и сон предгрозовой,
хоть волком взвой и застони совой.
Залей, завей веревочкой беду
у журавлей пролетных на виду,
у аиста, что вдруг притормозил
и, как слезу, ребенка изронил.
Роешь коренья
Эта песенка петая
Эта песенка петая
под колючки ежу.
По вчерашней погоде одетая,
промерзаю, потею, дрожу.
Эта петая песенка
дикобразу под дых.
Не ищу по погоде ровесника,
непогод очевидца младых.
Петую-перепетую
насвищу под иглу.
На тебя я, погода, не сетую,
отыщу себя в пятом углу.
Пустота
Пустота —
что прыжок с моста,
и пустот —
что пчелиных сот.
Сосчитай до ста,
до двухсот, трехсот,
зерна не оста-
вил на зерне осот.
Но о том зерне,
умершем в стерне,
что не погибнет,
знает лишь стерня,
к которой сорняк
в агонии выгнут.
Богоматерь моя
Играй, играй, тальяночка
Выкурю последнюю
Рок ли грозит
А дело было в августе
Эпиграф к рецензии
Не нечаянно шли в начальники
за идей чистоту печальники,
за голов пустоту заботчики,
пистолета в затылок наводчики…
Косая собачья будка
Косая собачья будка
да чахлая незабудка
одна под колком ограды.
Да мы и этому рады.
А там подальше за домом
глухо рокочущим громом
гремят, но не рядом войны.
Да мы и этим довольны.
И страдавша, и погребенна
И страдал, и на мгновенье
усомнился — всё как мы.
Значит, Боговоплощенье
— не концепция, не мненье,
не идея, и умы
ничего тут не прибавят,
не убавят ни на грош,
на весь свет себя ославят
и галерку позабавят
да услышат: «Что ж ты врешь!»
Задраенной бойницей
Задраенной бойницей
покой не нарушается земной,
подраненною птицей
между молчанием и тишиной
хромая, опирая
свой вес на уцелевшее крыло,
достигну двери рая,
куда не вхоже зло.
На снежной границе
На снежной границе к столбу приморозив ресницы,
к стеблям прошлогодней вероники и повилицы,
сквозь слезы слежу перелетные птиц вереницы
и глупые ставлю вопросы, как Петька Чапаю.
Не встроясь в табло менделеевское элементов,
не слушаясь мания магов, ментов и ни мэтров,
подпрыгну повыше своих же полутора метров
и об лёд коленки, и локти, и лоб расшибаю.
Я список кораблей
В Находке, в тесноте,
где дружку друг сминали,
на нарах вспоминал ли
о гласных долготе
и иволгах в лесах
— о самой высшей мере,
что вымерла в Гомере,
в ахейских парусах…
Не надо слов
Не надо слов. Не надо?
Куда же их девать?
А в брюхо чемодана,
поглубже под кровать.
Не надо вздохов, выдох
чтоб не был ах и ох,
на бедах и обидах
замкни глубокий вдох.
И ничего — ни плакать,
ни примеряться в гроб,
идти вперед, как лапоть,
соломинка и боб.
А на тридцать третьем году
А на тридцать третьем году
я попала, но не в беду,
а в историю. Как смешно
прорубить не дверь, не окно,
только форточку, да еще
так старательно зарешё-
ченную, что гряда облаков
сквозь нее — как звено оков.
Шерри-Бренди
Что с тобою? Что с тобою? Что с тобой?
— говорит прибой прибою вперебой.
Что ты, что ты… Что ты, что ты… — А что ты?
— так пустоты сводят счеты пустоты.
Этот шелест, этот шорох, этот шум —
то ли прелесть, то ли порох — трах и бум.
Эти страхи по рубахе, по рублю,
эти строки-белобоки обрублю.
Этот узкий, тесный, русский, тихий стон
— убоюсь ли этих гуслей, этих струн?