Усталость или отчужденье,
Или замучила жара,
Или в душе твоей смятенье —
Не разобрался я вчера.
В преувеличенном вниманье,
С которым слушала меня,
Определилось пониманье
Другому отданного дня.
В предупредительности явной
Сквозил — отчетлив не вполне —
Предмет твоей заботы главной,
Что адресована не мне.
Но перед сном и на рассвете,
Когда сходила тень с земли,
Вдруг смутные догадки эти
Лицо тревоги обрели.
Не заговор и не злодейство,
Но из разрозненных примет
Само собой слагалось действо
Последних трех с излишком лет.
Есть у тебя такое свойство:
Незримо, маленькой рукой
Творить большое беспокойство,
Внушая волю и покой.
Я видел степь
Я видел степь. Бежали кони.
Она подрагивала чуть
И элеватора свечу
Держала на своей ладони.
И зелень в синеву лилась,
И синь легла на все земное,
И устанавливалась связь
Меж степью, высотой и мною.
Та связь была, как жизнь, прочна.
И только туча дымной пыли,
Которую копыта взбили,
Была от нас отделена.
Я на то и рожден
Я на то и рожден, чтоб взрывать ноздреватые скалы,
Посылать на Чукотку бочонки медовые дынь.
Дело в том, что меня в городские сады не пускали, —
Потому-то я пью, выпиваю глазами озерную синь.
Для меня три столетья садовой скамьи не хватало,
И меня не видала дубов узловатых толпа,
Осужденного чахнуть в горбатых и пыльных кварталах,
Где тряпье и чужая яичная скорлупа.
Есть такие минуты, когда совершенно излишни
Все слова, все запасы богатого языка.
Добрый день, соловей! Добрый день, почти черные вишни!
Здравствуй, запах глубокий гвоздики и табака!
Я приехал в Осетию через год
Памяти матери
Я приехал в Осетию через год
После смерти твоей, через век,
Через вечность и через бездну невзгод,
Через множество гор и рек.
Я приехал, чтоб горе избыть
Среди этих снежных вершин.
Как могу избыть, как могу забыть,
Если с ним мы один на один.
Только в дружестве, на миру,
Глубоко в горах — то в тиши,
То на шумном людском пиру
Находил я приют для души.
Не забвение находил,
А причастность к общей судьбе,
И мне слышался шорох орлиных крыл,
Уносящих меня к тебе.
Я заброшен в эту эпоху
Я заброшен в эту эпоху,
В эту волглую полутьму,
В этот край, неугодный Богу
И подвластный ему одному.
Я заброшен судьбой или роком,
То ли другом, то ли врагом,
Между Западом и Востоком,
Между святостью и грехом.
Не в свою родившийся пору
И почтивший за благо нужду,
По зеркально-паркетному полу,
Как по минному полю, иду.
Кто смеет с ухмылкой тупою
Кто смеет с ухмылкой тупою
Шутить над моею судьбой!
Мне тяжко расстаться с тобою,
Мне тяжко остаться с тобой.
Для женщин несносна оттяжка,
Грядущего года число…
С тобой расставаться мне тяжко,
Остаться с тобой тяжело.
Идти ли привычной тропою,
Вступать ли с обычаем в бой?
Ну как я расстанусь с тобою,
Ну как я останусь с тобой!
Долго ворочаешься в постели
Долго ворочаешься в постели.
Разве нынче апрель на дворе?
Вместо воя степной метели
Слышен назойливый звон капели:
Дождь в декабре, дождь в декабре.
Дождь в декабре, как любовь под старость,
Как-то не вовремя, что-то не так…
Усталость? Нет, не сказать, чтоб усталость.
Странность? Или попал впросак?
Поздней любви звучит заклинанье:
Кто ты такой, кто ты такой?
Снова свиданье, снова признанье,
Снова смятенье и непокой.
Как совпадают: час непогоды,
И горевое житьё-бытьё,
И неурочное время природы —
Запоздалое время моё.
Не спишь, как будто в людях изверясь,
Как будто в шубе бредёшь по жаре.
Что за нелепица, что за ересь:
Дождь в декабре, дождь в декабре!
Как этому апрелю теплоты
Как этому апрелю теплоты,
Так миру не хватает доброты,
А чем же возместить ее нехватку,
В конце концов – кого призвать к порядку.
Все виноваты, а виновных нет.
За все, за всех в ответе ты, поэт.
И в этом состоит твое призванье –
Вернуть тепло и дать ему названье.
Сколько ни езжу, сколько ни лазаю
Сколько ни езжу, сколько ни лазаю,
Сколько ни плаваю по морям —
Увидеть хочу Европу и Азию,
Разноязычную землю разную,
Любезную и нелюбезную нам.
Но сам себя спрашиваю: ответствуй,
Свершил ли, бродя по маршрутам таким,
Самое долгое из путешествий,
Самое трудное из путешествий —
Путешествие к душам людским?..
Не то что на твоей руке
Не то что на твоей руке,
На сыромятном ремешке,
Зовется временем, — не это,
А то, что глубоко в тебе,
В твоей крови, в твоей судьбе,
Его невидимая мета.
В тебе – движение светил,
И шелестенье птичьих крыл,
И океана неуемность.
Тебе с пространством заодно
И чувство времени дано,
Его мгновенная огромность.
Скудеет времени запас,
И дорог день, и дорог час,
И возраста довлеет бремя,
И продолжается рассказ
О времени, вошедшем в нас,
О нас, впечатанных во время.
Уже смеялись небеса
Уже смеялись небеса,
А дождь не умолкал.
В веселом ритме полчаса
Бокалом о бокал
Он так звенел, как на пиру
Бокалы не звенят.
Я этот дождь с собой беру
Куда угодно, — в ад,
А может, в рай, ему везде
Вольготно и легко.
Он улыбнется резеде,
Ему мигнет левкой.
Он, ловко брючки подкатав,
Как в детстве, босиком
Трусцой, трусцой – среди купав,
Бряцая лозняком,
Он с солнцем затевает спор
И, отдохнув чуть-чуть,
Бежит опять во весь опор
И без оглядки – в путь.
Сомкнется за кормой вода
Сомкнется за кормой вода
И смоет рваный след,
И юные мои года
Вернут мне ярый свет.
И он ударит по глазам
С такою прямотой,
Что я уж не увижу сам
Красы великой той.
Я не увижу той красы,
Не разомкну уста
Наступят не мои часы
И не мои лета.
О, жизнь
О, жизнь – великий разводящий.
Я встречами не обделен,
Но чем я старше, тем все чаще
Вступает в действие заслон,
Что отторгает друг от друга
И отдаляет, как стеной,
Меня от дружеского круга
Людей общавшихся со мной.
Посреди раздумий, бреда
Посреди раздумий, бреда,
Просьб и жалоб без числа
Мне нужна твоя беседа,
Твой попрек, твоя хула.
Похвала твоя нужна мне,
Все приму – и гром и тишь,
Я взращу зерно на камне,
Если только повелишь.
Чтоб не пугала бездна ночи
Чтоб не пугала бездна ночи,
Так нужен малый огонек,
Догадка, светлячок, намек
На то, что в мире одиночеств
Есть связь, и нужно плыть туда,
Где есть душа, где есть дыханье,
И нам мигает в мирозданье
На нас глядящая звезда.
Люблю я сумеречный час
Люблю я сумеречный час.
Его раздумчивость воспета
В стихах не одного поэта.
Он держит полночь про запас.
В вечерний час пришло мне это:
Огонь небес давно б угас
И не блистали б краски лета,
Когда бы не сокрытый в нас
Невидимый источник света.
На сизом волжском перекате
На сизом волжском перекате,
Среди березовых широт,
Подчас так горло перехватит,
Так сердце немотой сожмет,
Что только в песне, только в песне
Ты радость выплеснешь свою,
В той, обращенной к поднебесью,
Которую весь век пою.
О чем лопочет дерево другом
О чем лопочет дерево другому,
Такому же, как и оно, живому?
О чем береза клену говорит?
А что ореху нашептал самшит?
Мы тщимся разгадать хотя бы слово
Лугов и рощ, подлесков и садов,
Но это слово племени иного
И чуждое созвучью наших слов.
Оно дыханье и оно шептанье,
Оно как трепет и оно как стон.
О чем кусты хотят на расстоянье
Другим кустам сказать, для нас, как сон,
НеобЪяснимо, если сон и вещий.
Но чувствую: душой хочу сберечь
То нежный, то суровый, то зловещий
Язык дерев, их потайную речь.
Неверный тающий рассвет
Неверный тающий рассвет,
А на поляне
Стоят, как башни давних лет,
Стога в тумане.
Они как пятна полутьмы
И полусвета.
По ним так внятно видим мы:
Уходит лето.
Не острова далеких стран
Влекут вниманье —
Как бы сгустившийся туман.
Стога в тумане.
Стога туманные стоят.
Они без линий.
Их цвет то сизо-лиловат,
То тесно-синий…
Они вблизи, они вдали,
На расстоянье,
Как выросшие из земли —
Стога в тумане.
Лето уходит
Еще песок сыпуч и светел,
Но все отчетливее звук.
Рыбачьи сети.
Ветер, ветер.
И моря гулкий полукруг.
Его соседство не наскучит,
Не надоест его простор.
С песчаной кручи —
Тучи, тучи
Ведут с водою долгий спор.
Как видно, на исходе лето.
На долгий пароходный зов
Нет ни ответа,
Ни привета, —
Лишь эхо из сырых лесов.
И так случаен, робок редок
След человека на песке,
И напоследок
Свищет лето
В еще зеленом лозняке.
О тебе я мечтаю
О тебе я мечтаю?
Я мечтаю тобою,
Я твоими глазами
На зеленую землю смотрю,
Одержимый тобою,
Оглушенный судьбою,
Я встречаю тебя,
Как встречают последнюю в жизни зарю.
На заре пламенеет
Стеною встающая греча
И ряды августовской росою обрызганных гряд.
Протяженностью в жизнь
Наша встреча, короткая встреча,
За пределы которой
Не может, не хочет проникнуть мой взгляд.
Ни вокзала,
Ни порта,
Ни аэродрома.
Провожать?
Никуда, никогда я тебя проводить не смогу.
Ты идешь мне на встречу.
Нас двое.
Мы вместе.
Мы дома —
На зеленой земле,
На одном на своем берегу.
Как мне на белом свете жить
Как мне на белом свете жить?
Хочу я всех людей сдружить,
Чтоб каждый, кто сейчас живет,
Не цифрой — сердцем брался в счет.
Чтоб даже с двух концов земли
Друг друга две души нашли,
Чтоб слышался из тишины
Душевной радиоволны
Далекий гул, знакомый звон,
Чтоб шла любовь со всех сторон…
Я знаю, как на свете жить:
Мне надо всех людей сдружить.
Всю ночь стучали яблоки по крыше
Всю ночь стучали яблоки по крыше
Тяжёлый август отдыхал в саду.
И где-то вдалеке, как в тёмной нише,
Не знаю кто держал в руках звезду.
Грозился уронить её, но медлил.
А между тем — порывами — вдали
Полоской сильно подогретой меди
Вставал рассвет, и шелесты земли
Сопровождали это полыханье
Все увеличивающееся , потом,
Как некий путник, придержав дыханье,
Входило утро суеверно в дом,
И, задержавшись малость на пороге,
Циновку света по полу влекло,
И шло по ней, свои босые ноги,
Как в воду, окунув в её тепло.
И утро стало днём, и день всё выше
Вздымался круто по уступам скал,
И только спелых яблок стук по крыше
Везде его неслышно окликал.
Когда я жду тебя, мне кажется
Когда я жду тебя, мне кажется, что время
Остановилось, тоже ждет тебя,
И это ожидание не бремя —
Проверка чувств моих.
Минуты торопя,
Догадка мне подсказывает: скоро
Она придет сюда…
Вот нарастает шорох,
Пружина двери вскрикнула легко.
Моей любимой слышу приближенье,
Но не по стуку каблуков —
По своему сердцебиенью.
Открылась дверь без скрипа, осторожно.
Ушло раздумье вместе с тишиной.
О чем сейчас я думал так тревожно?
Не помню. И не важно. Ты со мной.