Собрание редких и малоизвестных стихотворений Льва Озерова. Здесь мы сохраняем тексты, которые ищут реже, но они дополняют картину его поэтического наследия и подходят для детального изучения творчества. Больше известных текстов — на главной странице поэта.
* * *
Ветер бесцветен
Ветер бесцветен? Хочет он в лицах
Весь мир показать изнутри и извне.
Ветер зеленый, если он в листьях,
Ветер багряный, если в огне.
Вишневый сад белеет в темноте
Вишневый сад белеет в темноте.
Вишневый сад. А времена не те.
Вишневый сад. Забыли человека.
Стучит топор. Прошло всего полвека,
А век не тот. В надзвездной высоте
Летит земной детеныш по орбите.
Следите, как летит он! И — не спите!
Вишневый сад белеет в темноте.
Голуби
Бревенчатый дом. За оградою,
В просветах листвы, меж ветвей,
Упиваясь весной и радуясь,
Мальчишка гонял голубей.
Пушистые, белые, скорые,
Под небом кружились светло.
Я думал о детстве, которое
Без голубей прошло.
Что думать! За холодом-голодом
Пропал, простыл его след.
Теперь никаким золотом
Не вернешь его — нет…
Тревожные годы. Молчишь. Листвой
Деревья шумят о своем.
…Мы сразу, минуя мальчишество,
Задумчивыми растем.
Дом на Мойке 66/2
Здесь князь Мещерский, выходя на Мойку,
Мог видеть пролетающую тройку.
И думалось: не с неба снег летит,
А — искрами — летит из-под копыт.
А коренник какой! А пристяжные!
Не на Сенную, а в миры иные
Летят, казалось… Мог увидеть князь
На старых индевелых окнах вязь,
Но он спешит к Исаакию. Погода
Заказана была к началу года
Такая: снег, морозец, тишина.
Конечно, пунш и речь про времена
Грядущие, когда родные внуки
Властям послужат, воинству, науке.
Да, да! Он этот тост произнесет,
Семьдесят первый привечая год.
Он видит золото Адмиралтейства,
И что-то в нем такое от злодейства:
Наверно, не сияла б как игла,
Когда б под нею не клубилась мгла.
«О чем, бишь, я,— подумал князь,— не надо!»
Вздымалась перед князем колоннада.
«Устои сильные…» — подумал он.
Морозцем в этой мысли укреплен.
Пройдет столетье,— князь подумал снова,—
И укрепится давняя основа.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
А впрочем, кто мне скажет?..»
Да! Кто ему скажет?..
Есть убедительно-державный жест
Есть убедительно-державный жест
У Ленина, не только в дни торжеств,—
В любой беседе, утром или ночью,—
Жест, звездному подобный многоточью.
Жест — не приказ, не зов, не назиданье.
Жест, как виток ракеты в мирозданье.
Как предам эту боль
Как предам эту боль, эту адову муку злословью!
Сам скажу себе тихо к исходу несносного дня:
Я не только люблю, я борюсь со своею любовью,
Я хочу одолеть ее — одолевает меня.
Лучше быть возлюбленной поэта
Лучше быть возлюбленной поэта,
Чем женою старого дипломата,
Но еще лучше
быть возлюбленной старого дипломата,
Если этот дипломат — поэт Федор Тютчев.
Любовь ответственна
Любовь ответственна. А если не она,
То что ж ответственно на этом свете:
Призванье? Долг? Работа? Дружба? Дети?
Нет, все они, соединясь, сполна
Ушли в нее, как в море, без остатка,
Они любовью все поглощены,
Они невыразительно-бледны
Без любящего сердца и сильны
Его ревнивой силой. Молвить кратко:
Все, что со мной, и все, что но со мной,
Любовь в себя вбирает непреложно,
А потому и нежно и тревожно
Ответствует бедой, или виной,
Или возмездьем на мои деянья.
Ответственность ее так велика,
Что ни судьба, ни служба, ни строка
Не обойдутся без ее вниманья.
Многословие
Многословие — род недуга,
А народ изъясняется кратко:
Ищешь друга без недостатка?
Ты рискуешь остаться без друга.
На берегу морском лежит весло
На берегу морском лежит весло
И больше говорит мне о просторе,
Чем все огромное взволнованное море,
Которое его на берег принесло.
Надпись на книге
Лирика. Три звездочки. Это не коньяк.
Это я буланого тороплю коня.
Это я желанную радость тороплю.
— Приходи, побудь со мной, я тебя люблю!
— Помни, помни, помни, — обращаюсь к ней.
С нею нелегко мне, без нее трудней…
Лирика. Любовь моя, вновь живи, дыши!
Вновь душа открыта для другой души.
Это звезды колются, воздух звенит,
Это колокольцы льются в зенит.
Это винограда тугая гроздь,
Это я хозяин,
А ты мой гость.
Накормлю, напою, песню спою.
Заходи, пожалуйста, в книгу мою!
Начальный жестокий период любви
Начальный жестокий период любви…
Как хочешь, как можешь его назови,
Но только не мукой и вовсе не сном,—
Скорее бессонницей, морем вверх дном,
Сумятицей, смутой, весенней грозой,
Не новою вехой и не полосой,
А временем года — не пятым — шестым,
Где снега завалы — черемухи дым,
Где сани скрипят — голосят соловьи,
Где свищут метели — долдонят ручьи,
И все говорит тебе: здравствуй, живи!
…Начальный жестокий период любви.
Немо горит в окне огонек
Немо горит в окне огонек;
Звезды немы.
Где мы, когда человек одинок?
Где мы?
Где мы, когда он, уставясь во тьму,
Ищет совета?
Где мы, чтоб вовремя выйти к нему,
Ждущему где-то?
Сколько раз мы с тобою клялись
В чуткости к другу?
Что же ты далью счел эту близь,
Спрятал за спину руку?
Взял да забился в свой уголок,
Пишешь поэмы…
Где мы, когда человек одинок,
Где мы?..
* * *
Старухи с письмами поэтов…
Поэзия
Старухи с письмами поэтов,
С тетрадками их сочинений,
Поэтов, что глядят с портретов,
Как чудо памятных мгновений.
Старухи — бывшие красотки,
Наяды, леды и лилеи,—
На фоне сада и пролетки,
Беседки и конца аллеи.
Им посвящались мадригалы,
Им жарко целовали руки
Художники и генералы.
И вот теперь они старухи.
Теперь они пенсионерки.
Порой приходится им худо.
Все продано: и этажерки,
И медальоны, и посуда.
Но сбереженные тетради
Стихов, не путая с вещами,
Они народу, чести ради,
Своей России завещали.
Нет, не свет зажигается в окнах
Нет, не свет зажигается в окнах,
Наполняются медом они,
И звенят световые волокна,
И цепочкой горят огни.
То, что было в окнах огнями,
Стало звездами в небесах.
Что ты делаешь, сердце, с нами?
Как об этом всём написать?
Где начало стихотворений?
В громе площади? В тишине?
Мастерская преображений
Круглосуточная во мне.
Там огонь и вода ждут встречи,
Там гора сойдется с горой,
Там в обрывках обычной речи
Я ловлю гармонический строй.
Перед началом работы
Я посреди двора
Стою в начале дня.
Весенняя пора
Торопит и меня.
Зовет меня к себе
Верстак — рабочий стол.
А я ищу в ходьбе
Свой ритм — вот он пришел.
Вот я его схватил —
Служи не только мне!
В избытке вешних сил
Скажи об этом дне.
Забот и дел — гора.
Стою я в час весны
Не посреди двора,
А посреди страны.
По обе стороны стола
По обе стороны стола —
Сидим вдвоем,
И тенью боль моя легла
На лбу твоем.
Как ни таись, как ни таи —
Вдвоем всегда,
И на плечи легла мои
Твоя беда.
Поэзия не позабыта
Поэзия не позабыта,
Хотя в кастальскую струю
Не окунает конь копыта,—
Он ест овес свой деловито
У самой бездны на краю.
И на прогулке и в бою
Поэзия не позабыта,
Она не порожденье быта —
Прикосновенье к бытию.
Прошла гроза
Прошла гроза. Дымился лес,
Густой, просмоленный и едкий,
И дым, приподымая ветки,
Как бы тянул их до небес.
И вот под мглистой синевою
Литых стволов звенела медь.
Теперь-то скрытым за листвою
Промокшим птицам и греметь…
И на внезапном коромысле
Гора и тополя повисли,
И вверх взлетели взгляд и мысль,
И листья к небу прикасались.
И для того гроза, казалось,
Чтоб вся земля тянулась ввысь.
С далеких лет тоска по мастерской
С далеких лет тоска по мастерской —
Как зуд в костях, как жажда и как голод.
Бредет бродяга со своей тоской,
Работы просят руки, звонок голос,
Поет душа, но где он, твой верстак,
Любой зазубриной любим до боли?
Не мастер ты, всего лишь так, мастак,
Любитель, обожатель, но не боле.
А мастер кто? С младенчества, с утра
На стол кладет он набожные руки,
И прежде чем сказать себе: «Пора!» —
Уже он слышит правильные звуки
Колес и шелест приводных ремней.
О, мастерская! Я с любым поспорю,
Что вездесущая тоска по ней
Сильнее, чем по дому и по морю.
Тверские льны стоят до небосклона
Тверские льны стоят до небосклона,
Как будто подпирают небосклон.
Зеленая волна — земное лоно —
Бежит ко мне, бежит со всех сторон.
И черное пятно рубахи потной,
Как солнце посреди голубизны.
Воистину бессмертные полотна —
Цветут вокруг меня тверские льны.
Туман над прудом высветлен закатом
Туман над прудом высветлен закатом,
Упали в воду кроны, купола,
И не удержишь восхищенным взглядом
Секунды, что была и вот ушла.
А переменчивость воды и неба,
Листвы и облаков так велика,
Что этот миг — он есть и словно не был —
Уже мерцает мне издалека
Звездой ли ранней, огоньком ли малым.
Все зыбко, все так смутно в этот час,
Что вечер, нам сиявший сине-алым,
Кромешной тьмой окутывает нас.
Он сам плывет в тумане клочковатом,
И, вероятно, трудно плыть ему,
И вся земля, привыкшая к утратам,
Со мною вместе вдвинута во тьму.
Ты что там надумала
Ты что там надумала! Что там наворожила!
Размолвка, неведенье, ссора, два шага назад.
И все успокоенное снова разворошила,
И в неизвестность устремлены глаза.
Ты истомилась! Давай помолчим немного.
Дни, как песчинки, слеживаются в гранит.
Это в тебе говорит пройденная дорога,
Это непройденная говорит.
Душу не смею отдать людскому злословью.
Знаю, что тленье бывает дольше огня.
Я не могу над моею подняться любовью,
Потому что любовь моя выше меня.
У памятника
Старик тунгус, приехавший на съезд,
Задет лучами праздничного света.
Он теплый бублик на морозе ест
И ходит не спеша вокруг поэта,
Который шляпу комкает в руке.
Старик глядит на памятник высокий
И на родном тунгусском языке
Тихонько шепчет пушкинские строки.
____________ Стихи Александра Пушкина
Услышанный в детстве когда-то мотив
Услышанный в детстве когда-то мотив,
За мною бредет он, и прост и красив.
Но как повторить его? Я не умею.
Мотив — как издевка над жизнью моею.
Мотив — как молитва бродячей судьбы.
Я слышал его из какой-то избы.
Старуха мне пела, согретая печью,
И песня казалась не песней, а речью.
А речь не запомнилась — смутная речь,
Которую не удалось мне сберечь.
Не помню. В мученье мне это звучанье.
Какое-то скорбное воспоминанье!
Быть может, я думаю, душу смутив,
Во мне прояснится неясный мотив,
Быть может, услышу в последний мой час:
Возник — просиял — вразумил — и погас.