Архив стихотворений Игоря Жданова

Обложила тоска,
и достойного выхода нет.
Всё сижу и вздыхаю: —
О, слава! О, юность! О, старость!
У меня появился
один осторожный поэт.
«Вы подправьте слегка, — говорит, —
я в долгу не останусь.
Я нигде не учился,
я в рифме и слоге грешу…»
Не печатают, значит,
ты мастер, берись и спасай де… —
Я смогу, — говорю, —
я такое тебе напишу, ­
Моментально прославят,
а может быть, — даже посадят.
Я отдам тебе, малый,
космический свой неуют,
Только ты берегись:
заплюют, забранят, затаскают.
Осторожные люди
плохие стихи издают,
Осторожные дяди
их робко в печать пропускают.
Типовые квартиры —
родня типовых гаражей…
Без претензий и прав
пропаду добровольно в глубинке.
Осторожные девочки
ищут доходных мужей,
Слава Богу, что я
не котируюсь больше на рынке.
Я живу без обузы,
к последней дороге готов, ­
Беспристрастен к себе,
невнимателен к лести и чуши.
Осторожные кошки
обходят бродячих котов,
Осторожные черти
не трогают вольные души.

Не хватило голосу металла,
Сердцу — ласки, юности — тепла,
Сень победы на меня не пала,
Но и тень позора не легла.
Новые плывут над миром тучи,
Новый свет летит во все края,
Только память — островок плавучий,
Жизнь моя и родина моя.
Здесь все те,
Кто не дошёл до цели,
Чьи дороги вдруг оборвались,
Все, кто был со мною, уцелели,
А кого любил — не отреклись.
Здесь живут надежды и утраты,
Свищут рощ истлевших соловьи,
Все мои восходы и закаты,
Все земные возрасты мои.
Верю в гены, верю в перемены
И в слова на каждом языке…
Дайте лишь дожить аборигеном
На моём плавучем островке.

Все девочки играют в мам,
Потом из них выходят мамы.
Я не гурман по части драм,
Но мне закатывают драмы.

Играет женщина в жену,
Политик — в бомбы и ракеты,
Играют мальчики в войну,
Играют в гениев поэты.

Зовётся праздником гульба,
Рядится страсть в святые чувства,
Над всеми тешится судьба,
Над всем возносится искусство.

В чины играют дураки,
Вопит старьё, что вечно ново,
Играют боги в поддавки,
Играют черти в подкидного.

Сверкает лужа, как река,
Толкует опыт: всё без толку!
Сваляет умный дурака
И ухмыльнётся втихомолку.

I

Ненаписанные драмы
Были в старые века…
Дождь и ночь в оправе рамы
Портового кабака.
Острый холод родниковой
Этой ночи роковой,
Громкий гомон бестолковый
За стеною боковой.
Как всегда, идёт растрата —
Убыль временно живых…
Он сидит — и плащ измятый
В чёрных пятнах дождевых.
Доконала непогода,
Не хватило на винцо, —
Он кольцо сегодня продал,
Обручальное кольцо.
По рукам пошла подруга,
Близких нету никого, —
Непорочная супруга
Лишь у бога одного.
И убогий, и влюблённый,
И властитель, и вассал —
Все живут приговорённо,
Хоть бы кто-нибудь восстал!..
Чад и гам соседних комнат, —
Сотрясается кабак.
Он не струсит, он припомнит,
Он восстанет,
только — как?
Порох высыпан на полку,
Пуля круглая в стволе…
Долго мокла треуголка
В чёрной луже на столе.

II

Было так.
Теперь другое:
Друга чувствуешь плечом,
И общественность в покое,
Не оставит нипочём.
Есть милиция, порядок,
Адвокаты и печать.
За поступок, если гадок,
Должен каждый отвечать.
Что кричать — судьба коварна!
Вздёрни волю на дыбы,
А стрельба непопулярна.
Даже в собственные лбы.

«…Смотри, царевна!
Ты будешь плакать обо мне»

Смердит поверженный дракон,
Кощей дымится серным прахом.
— Вставай, царевна!
Выйди вон!
Конец и снам твоим, и страхам.
Я не проситель, не холуй, —
Зачем ломаешь брови гневно?
Всё было — даже поцелуй.
Прощай!
Я спас тебя, царевна.

Стрела, отпущенная ввысь,
Пошла винтом, звеня напевно.
И ты за мною не вяжись:
Я не люблю тебя, царевна.

О, взгляд!
Пером ли описать!
Коса, как хвост свирепой львицы…
Моё призвание — спасать,
Твоя профессия — томиться.

Ступай!
На свете много троп.
Влюбляй, жени — кому охота.
А то ложись в хрустальный гроб
И жди другого идиота.

Ночью грянул грохот медный,
Или это снилось мне? —
Появился всадник бледный
На таком же скакуне.
Оба — словно из тумана,
Он — в доспехе, конь — в броне.
Им без башенного крана
Ни за что б не влезть ко мне.
Я тянусь за папиросой,
Но звучит команда:
— Встать!
Есть решенье: три вопроса
Сходу можете задать.
Мне до лампочки, конечно,
Но приказ — всегда приказ…
— А курить не надо, грешный:
Не положено при нас… —
Надо ж!..
Мысли в переплясе,
Так и ходят, подбочась.
Дай спрошу о смертном часе…
Да пошёл он — смертный час!
Дай спрошу про бой последний,
Кто — кого, мол, из двоих…
Но, пожалуй, это бредни —
Наше дело, а не их.
А про девушку Тамару,
Что, допустим, не верна, —
Брякнет он — и с пылу, с жару
Крякнусь прямо из окна…
Я тянусь за папиросой,
Заоконный свет погас…
— Поскорее. Есть вопросы? —
— Есть один:
который час?

Что останется — пусть догорает,
Кто уходит — того не верну.
Время в скверные игры играет,
Словно ветер, шатаясь в бору.
Не беру я на веру удачу
И не пробую на зуб успех,
Если сдача — так полная сдача,
Если смех — ослепительный смех.
Отыграется всё, отзовётся,
Встанет всё на места, не спеша, —
Словно зимнее солнце в колодце,
Не пропала, не смёрзлась душа.
Ты смеялась, ты всё нарушала. —
Уходи. Только память не тронь:
Там, в золе, обещанье пожара,
А под пеплом сохранней огонь!

Ночь над миром, прохлада и мгла,
Так прозрачно от вишен в саду!
Пролетающий филин с крыла
Отряхнул голубую звезду.
Только липы куда-то бредут,
Повернулись лицом на рассвет,
Только падает в тинистый пруд
Метеора стремительный след.
Ночь вместилась, как в раме, в окне,
Лунным дымом ползёт за края, —
Вся природа сегодня во мне,
Весь в природе, пожалуй, и я.
Хорошо, что бессмертия нет:
Тем острей и понятнее жизнь…
Повернувшись лицом на рассвет,
За мгновение это держись.

Не учите детей доброте,
Подрастут — и научатся сами…
Люди, люди!..
Вы нынче — не те,
Вы — портреты мундирные в раме.
Но к ответу никто не готов:
Сами все вороваты и гадки,
Сами в детстве давили котов,
Били птиц из ружья и рогатки.
Сами дрались до хруста в костях:
Было мало вам
санок и салок, ­
Синева якорей на кистях,
И хвостатые туши русалок.
Каждый был весельчак и буян,
А на деле — парнишка толковый, ­
И припрятанный снится наган,
И нашедший его участковый…
Оглянись на себя посмотри, —
Как гуляли,
как смачно курили!
Самодельные те финкари
Не всегда безобидными были.
Не учите детей убивать:
Может быть, убивать не придётся.
Научите лишь страх унимать,
Брать барьеры, седлать иноходца.
Не учите парадным словам,
Суете и фальшивым улыбкам,
Скучной лжи,
иллюзорным правам,
Редкой правде — и вечным ошибкам.
Не пугайтесь их драк и затей,
Лишь от тихоньких ждите подвоха, ­
Ничему не учите детей —
Пусть наступит другая эпоха.

Холод, холод в домике незрячем,
Пауки и плесень по углам,
Кот ушёл куда-то по кошачьим,
Неотложным, видимо, делам.
Как солдат на ледяном привале,
Я живу, опомнившись едва:
Женщины мои отгоревали,
Чай остыл,
и кончились дрова.
Тёмен неуют
и непросторен,
Но зато свободен от молвы, —
Я три дома на Руси построил,
Нынче — не приклонишь головы.
Выпить водки —
день рожденья справить,
Кот вернётся — окрестить Балдой…
Вот ведь знал,
что даже не поздравят,
А обижен, словно молодой.
Ночь пройдёт,
я выползу из дома
На простор, на утренний ледок,
Рупь на пиво выпросит знакомый,
Пьяный с понедельника дедок.
Не гадаю, сколько мне осталось,
Прошлых не зачёркиваю лет:
Сорок семь —
не возраст и не старость,
Если я по-прежнему поэт.

Ничего не случилось,
Только детство ушло.
В. Соколов

1

Жизнь!
Ты что же такое
Сотворила со мной?
Трону сердце рукою —
Там и холод, и зной.
Трону память за плечи —
Отстранится она:
— Ты о чём, человече?
Я тебе не нужна.
Плыл я бурной рекою, —
Берег спрятан в туман.
Жизнь!
Ты что же такое?
Или просто обман?

2

Это кофий-ратафий,
Это меч кладенец,
Это всех биографий
Изначальный конец.
Это сумерки в поле
И луна над рекой,
Это вольная воля,
И покой, и покой.
И предчувствие встречи,
И разлука навек,
Это ты, человече,
Это ты, человек!
Это свежесть фиалок,
Это душный жасмин,
Хороводы русалок,
Как туман — за овин.
Влажный запах поганок
Возле серых осин,
Выпь — вопящий подранок
В хляби мшар и трясин.
Это скалы и льдины,
Это море и твердь,
Это свист соловьиный,
Заклинающий смерть,
До потери желаний,
До утраты мечты,
На изломе, на грани
Пустоты, пустоты…

3

Я врагов не считаю —
Я друзей хороню.
О другом не мечтаю,
Никого не виню.
Ничего мне не надо
В пору вспыхнувших вьюг,
Кроме стылого сада
И озябших зверюг.
С ветки птица слетела
Поклевать у крыльца,
Это счастье предела,
Это радость конца.
Опрокинулись в кадки
Три холодных луны,
Три осенние кладки
Мировой тишины.
Только мёрзлые листья,
Только белая жуть.
Ничего тут от истин,
И от Бога — ничуть.
Юность, зрелость и старость —
Всё прозрачно до дна.
Что сбылось, что осталось? —
Тишина, тишина…

М. П. Полковниковой

Июль в разгаре, падают плоды,
С войною к нам пока никто не прётся, —
А мне соседка не даёт воды
Из своего закрытого колодца.
Я понимаю: у неё беда —
Сбежал мужик и дочь не выдать замуж.
И всё-таки. При чём же тут вода?
Не жадничай! Хоть полведра, а там уж…
А там уж я окрестным мужикам
Поставлю водку — каждому по банке,
Литой стакан заходит по рукам, —
Долой кирзу, разматывай портянки!
И за лопаты, и за топоры, —
Про чёрта вспоминая неустанно,
Сруб заглубим… И знаешь, в те поры
Я упрекать тебя ни в чём не стану.
Растут сады, доходы, города,
За мир весь мир и даже полководцы…
Когда иссякнет у тебя вода,
Без спроса пей из моего колодца!

Такой уж день нелепый выпал,
Я — будто у себя украл:
Пить не хотелось мне, а выпил,
Врать не хотелось, а соврал.

Мне не мечталась та дорога,
Которой шёл на поводу,
И всё же шёл
и ставил ногу,
Как ставят лошади на льду.

А эта Кланя
или Клава, —
Свежа, румяна, как со сна,
Была смешлива и лукава
И мне до родинки ясна.

Она себя преподносила,
Как будто яблоко-ранет, —
И это всё меня взбесило,
И не хватило сигарет.

Была щелястая терраса, —
Вилась по стёклам повитель, —
И стук щеколд, и кружка кваса,
И высоченная постель.

И всё. И не было разврата,
Лишь трепет нежности в крови,
Тоска моя, моя растрата,
Целуй, но душу не трави.

Если над миром
Последняя грянет беда,
Конные статуи,
Стройся в четыре ряда!
Бронзовых вас
Наберётся едва легион, —
Войско бессмертных,
Созвездие стран и времён.
Бронзовы лица,
Сердца бронзовеют в груди, —
Я б Дон-Кихота
Увидеть хотел впереди.
Рыцарь-скиталец,
Печальней, чем сам Россинант,
А ординарец —
Прославленный бардом Роланд.
Правофланговым
Поскачет батыр Салават,
С левого фланга
Кричат: — Бонапарту, виват! —
В центре поставить,
Чтоб приняли первый удар,
Всех прогрессивных
Царей, чернецов и бояр.
Дайте Чапаю
Над ними командную власть,
Чтобы случайно
В какие уклоны не впасть.
Медному всаднику
Можно доверить наган,
Хоть понимаю,
Что бражник он был и буян:
Как-нибудь сдержим
Монарший неистовый пыл, —
Всё ж мореплаватель,
плотник —
Окно прорубил.
Чтоб Македонский
Не выкинул снова чего,
Взять к Дон-Кихоту
Начальником штаба его.
А Боливару —
Он скачку и ветер любил, —
Взвод королей —
Обеспечивать фланги и тыл.
Быть трубачом,
Я надеюсь, доверите мне,
К этому времени
Буду и я на коне…
Пёстрое войско,
Смешение рас и племён, —
Много,
но всё же
Неполный один легион.
Эй, подтянись!
Наступает последний парад!
Поэскадронно,
Вперёд!
И ура!
И виват!

Ты моя — как бы ни было плохо,
Дальше нет и не будет границ,
Ты моя — до последнего вздоха,
До прощального взмаха ресниц.
Ах, пути эти были б короче,
Если б встреча случилась скорей.
Я люблю
эти жёлтые ночи,
Эти дачи в чаду фонарей.
Стылый мрак опустевшего сада,
Дом, фрегатом идущий ко дну,
И медлительный звон листопада,
И медальную эту луну.
И в уюте случайного крова,
На последнем моём берегу,
Я простое и тихое слово
Для тебя, для одной, берегу.