Архив стихотворений Горация

Противна чернь мне, чуждая тайн моих,
Благоговейте молча: служитель муз —
Досель неслыханные песни
Девам и юношам я слагаю.
Цари внушают подданных стаду страх,
А бог Юпитер грозен самим царям:
Гигантов одолевший, все он
В трепет движеньем бровей приводит.
Один — бывает — шире других в бразды
Сажает лозы; родом знатней, другой
Сойдет искателем на поле;
В славе иль доблести тот поспорит;
Толпой клиентов будет мной сильней, —
Но без пристрастья жребьем решает Смерть
Судьбу и знатных и ничтожных:
Выкинет урна любое имя.
Над чьей безбожной шеей повиснул меч,
Изъят из ножен, вкус усладить тому
Не сможет пир и сицилийский:
Сна не вернут ему птичек песни
Иль звон кифары. Сон не гнушается
Лачугой скромной сельского жителя,
Реки тенистого прибрежья,
Зыблемых ветром лощин Темпейских.
А кто доволен только насущным, тем
Совсем не страшен бурного моря шум,
Когда свирепый вихрь нагонит
Гед, восходя, иль Арктур, склоняясь;
Иль град, побивший лоз виноградных цвет;
Земли обманы: ливень, — когда шумят
Деревья, — жгучий зной созвездий,
Холод чрезмерный зимы суровой.
Уж рыбы чуют — водный простор стеснен,
Камней громады ввергнуты в моря глубь;
И вновь рабы спускают глыбы:
Смотрит подрядчик и сам хозяин,
Земли гнушаясь. Сходит, однако, Страх
Тотчас туда же, злые Угрозы вслед
И черная за ним Забота,
В крепкой ладье ль он, верхом ли едет.
Итак, ни красный мрамор, ни — ярче звезд —
Одежды пупрур мук не смягчал моих,
Ни лучший виноград, ни также
Мазь Ахемена… Зачем же стану
Я в новом стиле ввысь громоздить мой зал
С будящей зависть дверью? Зачем менять
На хлопотливые богатства
Мирные нивы долин Сабинских?

Пер. Н. С. Гинцбурга

Кто в день тяжелый, древо, садил тебя
И посадив, рукою преступною
Взрастил потомкам на погибель
И на позорище всей округе, —
Сломил тот, видно, шею родителя
И в час ночной Пенатов святилище
Залил невинной кровью гостя;
Изготовлял он и яд колхидский,
И делал все, что только есть низкого,
Раз им в моих пределах посажено
Ты, древо гадкое, чтоб рухнуть
Так, без причин, на главу владельца.
Предусмотреть не может никто из нас,
Чего беречься должен он в каждый миг,
Моряк-пуниец лишь Босфора
Трусит, других тайных бед не чуя.
А воин — стрел и парфов отбега вспять,
Цепей же — парфы и римской доблести.
Меж тем нежданная погибель
Схитила многих и многих схитит.
Я Прозерпины царство суровое
Чуть не узрел, Эака, что суд творит,
И край, блаженным отведенный…
Там на лесбийской играя лире,
На безразличье дев Сафо плачется,
Но ты, Алкей, ты с плектром из золота,
Поешь звончей тяготы моря,
Бегства тяготы, тяготы брани.
Обоим вам в священном молчании
Дивятся тени, с большею жадностью
Внимает все ж толпа густая
Песнь про бои, про царей сверженье.
Что дива в том, коль уши стоглавый пес
Забыл под эту песнь настораживать,
И жалами не водят змеи,
Что в волосах Евменид таятся,
Коль Прометей и с ним отец Пелопа
Забвенье муки в звуках тех черпают,
И Орион на боязливых
Рысей и львов не ведет охоты?

О том, что мыслит храбрый кантабр и скиф,
От нас пучиной Адрия, Квинт Гирпин,
Отъединенный, ты не думай
И не волнуйся о нуждах жизни,
Довольный малым… Юность нарядная
С красою вместе быстро уносится,
И старость высохшая гонит
Резвость любви, как и сон беспечный.
В цветах весенних вечной нет прелести;
Сияет разно лик луны пламенный.
Зачем же душу ты терзаешь
Думой, что ей не под силу будет?
Пока есть силы, здесь вот под пинией
Иль под чинарой стройной прилечь бы нам
В венках из роз душистых, нардом
Тело свое умастив сирийским,
И пить! Ведь Эввий думы гнетущие
Рассеет быстро. Отрок, проворнее
Фалерна огненную влагу
Ты обуздай ключевой водою!
А ты из дома, что в стороне стоит,
Красотку Лиду вызови, — пусть она
Спешит к нам с лирой, косы наспех
В узел связав на манер лаконский.

Если б как-нибудь за измену клятвам
Пострадать тебе привелось, Барина,
Почернел бы зуб у тебя, иль ноготь
Стал бы корявым.
Я поверить мог бы тебе, но только
Поклянешься ты и обманешь, тотчас
Ты пышней цветешь и с ума сводишь
Юношей толпы.
Материнский прах ничего не стоит
Обмануть тебе и ночное небо,
И безмолвье звезд, и богов лишенных
Смерти холодной.
Это все смежно для Венеры, Нимфы
С ней смеются тут, да и сам жестокий
Купидон, точа на бруске кровавом
Жгучие стрелы.
А тебе меж тем поколенье юных
Вновь растет рабов, и не могут бросить
Толпы старых дом госпожи безбожной,
Хоть и страдают.
В страхе мать дрожит пред тобой за сына
И старик скупой; молодые жены
За мужей своих пред твоим трепещут
Жадным дыханьем.

Ты готов со мной в Гады плыть, Септимий,
И к кантабрам плыть, непривычным к игу,
И в край диких Сирт где клокочут глухо
Маврские волны.
Лучше пусть меня приютит под старость
Тибур, что воздвиг гражданин Аргосский, —
Отдохну я там от тревог военных
Суши и моря.
Если ж злые в том мне откажут Парки,
Я пойду в тот край, для овец отрадный,
Где шумит Галез, где когда-то было
Царство Фаланта.
Этот уголок мне давно по сердцу,
Мед не хуже там, чем с Гиметтских склонов,
И оливы плод без труда поспорить
Может с венафрским.
Там весна долга, там дает Юпитер
Смену теплых зим, и Авлон, что Вакху
Плодоносцу люб, зависти не знает
К лозам Фалерна.
Тот блаженный край и его стремнины
Ждут меня с тобой, там слезою должной
Ты почтишь, скорбя, раскаленный пепел
Друга-поэта.

Она покуда шеей покорною
Ярмо не в силах вынести тесное,
В труде равняясь паре, или
Тяжесть быка, что взъярен любовью.
Ее мечты — средь луга зеленого,
Где телке любо влагой проточною
Умерить зной или резвиться
В стаде телят в ивняке росистом.
К незрелым гроздьям брось вожделение:
Придет пора, и ягоды бледные
Лозы окрасит в цвет пурпурный
Пестрая осень в черед обычный.
Свое получишь: время жестокое
Бежит, и ей те годы придаст оно,
Что у тебя отнимет: скоро
Лалага будет искать супруга
И всех затмит; за робкой Фолоею
Хлориду даже, что ярче месяца
Сияет белыми плечами,
Споря красою с книдийцем Гигом,
Который, если он замешается
В девичий круг, то длинными кудрями
И ликом женственным обманет
Даже того, кто пытлив и зорок.

Ксантий, не стыдись, полюбив служанку!
Вспомни, что раба Брисеида также
Белизной своей покорила снежной
Гордость Ахилла.
Также и Аякс, Теламона отпрыск,
Пленной был склонен красотой Текмессы;
Вспыхнул и Атрид посреди триумфа
К деве плененной
Вслед за тем, как вождь фессалийцев славный
Разгромил врагов, и как смерть героя
Гектора дала утомленным грекам
Легче взять Трою.
Может быть, тебя осчастливит знатный
Род Филлиды вдруг; может быть, затмила
Царскую в ней кровь лишь судьбы немилость, —
Кто это знает?
Не могла бы быть, из презренной черни
Взятая, такой бескорыстной, верной,
Если бы была рождена Филлида
Матерью низкой.
Рук ее, лица, как и ног точеных
Красоту хвалю я без задней мысли;
Подозренья брось: ведь уже пошел мне
Пятый десяток!

Не вечно дождь на жнивы колючие
Из низких льется туч, и до Каспия
Колышут бури гладь морскую,
Как и не вечно, — не каждый месяц, —
Друг Валгий, верь мне, — в дальней Армении
Недвижен лед иль рощи дубовые
Гаргана стонут от Борея,
Ясени ж наши листву теряют.
Лишь ты один о Мисте утраченном
Все горько стонешь, с памятью милою
Не расставаясь на восходе
Веспера ни на его закате.
Не все же годы Нестор оплакивал
Смерть Антилоха, сына любимого;
Не вечно слезы лили сестры
Или родители по Троиле.
Уйми же слезы, брось свои жалобы!
Не лучше ль спеть про новые Августа
Трофеи славные, поведав
О неприступных Нифата высях
И о реке, что в Мидии вольною
Не будет больше, вместе с подвластными
Отныне Риму племенами,
И о лишенных простора скифах.

Крисп Саллюстий, «враг подлого металла,
Коль не блещет он в блеске умной траты»,
Пользы в деньгах нет, коли они зарыты
В землю скупцами.
Будет Прокулей жить в веках грядущих,
Нежного отца заменив для братьев,
Вознесет его на нетленных крыльях
Вечная слава.
Алчность обуздав, будешь ты скорее
На земле царем, чем к далеким Гадам
Ливию придав и рабами сделав
Два Карфагена.
Жажде волю дав, все растет водянка,
Теша блажь свою, коль болезни сущность
Не оставит жил и с ней вместе недуг
Бледного тела.
Пусть сидит Фраат на престоле Кира!
Отучая чернь от понятий ложных
И с ней врозь идя, не узрит счастливца
В нем Добродетель.
Ведь она и власть, и венец надежный,
И победный лавр лишь тому дарует, —
Кто бы ни был он, — кто глядит на злато
Взором бесстрастным.

Времен Метелла распри гражданские,
Причина войн, их ход, преступления,
Игра судьбы, вождей союзы,
Страшные гражданам, и оружье,
Неотомщенной кровью залитое, —
Об этом ныне с полной отвагою
Ты пишешь, по огню ступая,
Что под золою обманно тлеет.
Пусть не надолго мрачной трагедии
Примолкнет Муза, — лишь обработаешь
Дела людей, займись вновь делом
Важным, надевши котурн Кекропа, —
О Поллион, ты — щит обвиняемых,
При совещаньи — помощь для курии,
Тебя триумфом далматинским
Увековечил венок лавровый…
Слух оглушен рогов грозным ропотом,
Уже я слышу труб рокотание,
Уже доспехов блеск пугает
Всадников строй и коней ретивых.
Уже я слышу глас ободряющий
Вождей, покрытых пылью почетною,
И весть, что мир склонился долу,
Кроме упорной души Катона.
Кто из богов с Юноной был афрам друг
И, не отметив, в бессильи покинул их,
Тот победителей потомство
Ныне Югурте приносит в жертву.
Какое поле, кровью латинскою
Насытясь, нам не кажет могилами
Безбожность битв и гром паденья
Царства Гесперии, слышный персам?
Какой поток, пучина — не ведают
О мрачной брани? Море Давнийское
Разня какая не багрила?
Где не лилась наша кровь ручьями?
Но, чтоб, расставшись с песнью шутливою,
Не затянуть нам плача Кеосского,
Срывай, о Муза, легким плектром
В гроте Дионы иные звуки.

К Плотию Нумиде, возвратившемуся из Испанского похода

Фимиамом и струнами
И закланьем тельца, жертвою должною,
Ублажим мы богов за то,
Что Нумиду они к нам из Испании
Невредимым доставили.
Всех лобзая друзей, больше чем Ламия
Никого не лобзает он,
Помня, что при одном дядьке взросли они,
Вместе в тогу оделися.
Ныне белой чертой день сей отметим мы!
Пусть амфоры чредой идут,
Пляшут ноги пускай, словно у салиев.
Пусть в фракийском питье наш Басе
Дамалиде не сдаст, жадной до выпивки;
Пир украсят пусть груды роз,
Плющ живучий и с ним лилия бледная.
Все стремить взоры томные
К Дамалиде начнут, но Дамалида лишь
К полюбовнику новому
Будет жаться тесней, чем неотвязный плющ.

Альбий, ты не тужи, в сердце злопамятно
Грех Гликеры нося, в грустных элегиях
Не пеняй, что она младшего возрастом
Предпочла тебе ветрено.
Ликорида, чей лоб сужен изысканно
К Киру страстью горит; Кир же Фолоею
Увлечен; но скорей, впрямь сочетаются,
Козы с волчьим отродием,
Чем Фолоя впадет в любодеяние.
Так Венере самой, видно, уж нравится,
Зло шутя, сопрягать тех, что не сходствуют
Ни душою ни внешностью.
Вот и мне довелось быть, когда лучшая
Улыбалась любовь, скованным с Мирталой,
Что бурливей была моря вдоль выступов
И изгибов Калабрии.

К тени Архиты, философа и математика из Тарента

Моря, земли и песков измеритель несчетных, Архита,
Скудные ныне тебя покрывают
Горсти ничтожного праха у брега Матинского мыса,
Пользы тебе никакой не приносит
То, что эфира обитель исследовал ты и все небо
Мыслью обегал, на смерть обреченный.
Пал и Пелопа отец, хоть и был сотрапезник бессмертных,
Умер Тифон, к небесам вознесенный,
Умер Минос, посвященный Юпитером в тайны; владеет
Орк Пантоидом, вернувшимся в Тартар,
Хоть доказал он щитом, снятым в Герином храме, что жил он
В пору Троянской войны, утверждая,
Будто лишь кожа да жилы подвластны безжалостной смерти.
Сам же он был знатоком не последним
Истин, сокрытых в природе, по-твоему. Но по дороге
К Ночи уходим мы все и к могиле.
Фурии многих дают на потеху свирепому Марсу,
Губит пловцов ненасытное море,
Старых и юных гробы теснятся везде: Прозерпина
Злая ничьей головы не минует.
Так и меня потопил в Иллирийских волнах буреносный
Нот, Ориона сходящего спутник.
О мореплаватель, ты мне песку хоть летучею гордостью
Кости прикрой и главу, не скупися:
Я ведь могилы лишен. За это пускай все угрозы
Евр от Гесперии волн направляет
К рощам Венуэйи, ты ж невредим оставайся: награды
Пусть на тебя справедливый Юпитер
Щедро прольет и Нептун, святыни Тарента хранитель.
Грех совершить ни во что ты не ставишь?
Может ведь это и детям твоим повредить неповинным,
Суд по заслугам с возмездием строгим
Ждет и тебя: не пребудут мольбы мои без отмщенья,
Жертвы тебя не спасут никакие.
Пусть ты спешишь, — не долга ведь задержка: три горсти
Брось на могилу мою, — и в дорогу!

Реже по ночам в запертые ставни
Раздается стук молодежи дерзкой,
Чтоб прервать твой сон, и покой свой любит
Дверь на пороге,
Что она легко покидала прежде.
Стала слышать ты реже все и реже:
«Сна лишен тобой я, — ужель спокоен,
Лидия, сон твой?»
Увядая, ты по лихим повесам
В свой черед всплакнешь в уголке безлюдном
Под напев ветров, что ярятся пуще
Под новолунье;
И в тот час, когда любострастья пламень,
Что в обычный срок кобылицу бесит,
Распалит тебя, ты возропщешь, плача,
В горьком сознаньи,
Что и плющ и мирт лишь в красе зеленой
Ценит молодежь, предавая воле
Спутника зимы — ледяного ветра
Листья сухие.

Мой Икций, ты ль счастливой Аравии
Сокровищ жаждешь, страшной войной грозишь
Царям непокоренной Савы,
Цепи куешь для ужасных мидян?
Какая дева иноплеменница,
Когда в бою падет ее суженый,
Тебе послужит? Что за отрок
Чашником будет твоим, кудрявым,
Из свиты царской, стрелы привыкнувший
Метать из лука отчего? Можно ли
Сказать, что Тибр не возвратится,
Что не встечет вспять река на горы,
Коль ты, скупивший книги Панетия
И вместе с ними мудрость Сократову,
Нам посулив благое, хочешь
Их обменять на испанский панцирь?

Кто душою чист и незлобен в жизни,
Не нужны тому ни копье злых мавров,
Ни упругий лук, ни колчан с запасом
Стрел ядовитых,
Будет ли лежать его путь по знойным
Африки пескам, иль в глуши Кавказа,
Иль в стране чудес, где прибрежье лижут
Волны Гидаспа.
Так, когда брожу я в лесу Сабинском
Без забот, с одной только песней к милой
Палате моей, — с безоружным встречи
Волк избегает.
Равного ж ему не кормили зверя
Давний леса, не рождала даже
И пустыня та, что всех львов питает
Грудью сухою.
Брось меня в страну, где весны дыханье
Не способно жизнь возрождать деревьев,
В тот бесплодный край, что Юпитер гневно
Кроет туманом;
Брось меня туда, где бег солнца близкий
Знойностью лучей обезлюдил землю, —
Лалаги моей разлюблю ль я голос
Или улыбку?

Пой Диане хвалу, нежный хор девичий,
Вы же пойте хвалу Кинфию, юноши,
И Латоне, любезной
Зевсу, богу всевышнему!
Славьте, девы, ее, в реки влюбленную,
Как и в сени лесов хладного Алгида,
Бора на Эриманфе,
В кудри Крага зеленого.
Вы же, юноши, все славьте Темпейский дол,
Аполлону родной Делос и светлого
Бога, рамо чье лирой
И колчаном украшено.
Пусть он, жаркой мольбой вашею тронутый,
Горе войн отвратит с мором и голодом
От народа, направив
Их на персов с британцами!

Вар, к которому обращена эта ода, вероятно Квинтилий Вар

Вар, дерев никаких ты не сажай раньше священных лоз
В рыхлой почве, вблизи Тибура рощ, подле стен Катила;
Трудным делает Вакх тем, кто не пьет, жизненный путь; нельзя
Едких сердца тревог прочь отогнать, кроме вина, ничем.
Кто же службу в войсках станет, хмельной, иль свою бедность клясть?
Кто не славит тебя, Вакха-отца, сладкой Венеры чар?
Пусть никто не прейдет меры в питье: Либер блюдет предел.
Бой кентавров возник после вина с родом лапифов, — вот
Пьяным лучший урок; Вакх, не щадя, диким фрайкийцам мстит:
То, что можно свершать, то, что нельзя, узкой межой они
Делят, жадные пить. Я же тебя, бог, не дерзну пытать
Против воли твоей; таинств твоих, скрытых от всех плющом,
Я толпе не предам. Радостный бог! Грозных тимпанов звон,
Рог фригийский сдержи, — с ними идут рядом: Любовь к себе
И Тщеславье с пустой, поднятой вверх, меру презрев, главой,
И Болтливость, кому вверенных тайн, словно стеклу, не скрыть.

К неизвестной нам Тиндариде, которую Гораций считает как бы второй Еленой

Проворный Фавн привык свой Ликей менять
На мой Лукретил дивный и отводить от коз
Жар жгучий летнего полудня,
Или же ветер, дождем грозящий.
Сойдя с дороги, самки пахучего
Козла по лесу бродят бестрепетно,
Ища то тмин, то земляничник,
И не боясь ни змеи зеленой,
Ни злобы волка, коз похитителя,
Лишь, Тиндарида, нежной свирели звук
Долины огласит и горы
Устики с их некрутым подъемом.
Храним богами я, — моя набожность
И песнь им любы! — Здесь в изобилии
Прольются на тебя из рога
Щедрого сельских даров богатства.
В долине тихой здесь от жары уйдешь
И песню мне споешь на тесский лад
Про Пенелопу и Цирцею,
Что по Улиссу тоской томились.
В тени и в мире будешь лесбийское
Вино здесь пить: здесь с Марсом Семелы сын
Не заведет бранчивой ссоры;
Здесь перед Киром дрожать не будешь,
Боясь, чтоб дерзкий, в ревности, слабую
Тебя не тронул дланью несдержанной
И не сорвал с кудрей плетенья
Иль неповинных ни в чем покровов.