Все представляю в блаженном тумане я:
Статуи, арки, сады, цветники.
Темные волны прекрасной реки…
Раз начинаются воспоминания,
Значит… А может быть, все пустяки.
… Вот вылезаю, как зверь, из берлоги я,
В холод Парижа, сутулый, больной…
«Бедные люди» — пример тавтологии,
Кем это сказано? Может быть, мной.
Злой и грустной полоской рассвета
Злой и грустной полоской рассвета,
Угольком в догоревшей золе,
Журавлем перелетным на этой
Злой и грустной земле…
Даже больше — кому это надо —
Просиять сквозь холодную тьму…
И деревья пустынного сада
Широко шелестят: «Никому».
О нет, не обращаюсь к миру я
О нет, не обращаюсь к миру я
И вашего не жду признания.
Я попросту хлороформирую
Поэзией свое сознание.
И наблюдаю с безучастием,
Как растворяются сомнения,
Как боль сливается со счастием
В сиянии одеревенения.
Зеленою кровью дубов и могильной травы
Зеленою кровью дубов и могильной травы
Когда-нибудь станет любовников томная кровь.
И ветер, что им шелестел при разлуке: «Увы»,
«Увы» прошумит над другими влюбленными вновь.
Прекрасное тело смешается с горстью песка,
И слезы в родной океан возвратятся назад…
«Моя дорогая, над нами бегут облака,
Звезда зеленеет и черные ветки шумят…»
Я разлюбил взыскующую землю
Я разлюбил взыскующую землю,
Ручьев не слышу и ветрам не внемлю,
А если любы сердцу моему,
Так те шелка, что продают в Крыму.
В них розаны, и ягоды, и зори
Сквозь пленное просвечивают море.
Вот, легкие, летят из рук, шурша,
И пленная внимает им душа.
И, прелестью воздушною томима,
Всего чужда, всего стремится мимо.
Ты знаешь, тот, кто просто пел и жил,
Благословенный отдых заслужил.
Настанет ночь. Как шелк падет на горы.
Померкнут краски, и ослепнут взоры.
Эоловой арфой вздыхает печаль
Эоловой арфой вздыхает печаль
И звезд восковых зажигаются свечи
И дальний закат, как персидская шаль,
Которой окутаны нежные плечи.
Зачем без умолку свистят соловьи,
Зачем расцветают и гаснут закаты,
Зачем драгоценные плечи твои
Как жемчуг нежны и как небо покаты!
Тяжелые дубы, и камни, и вода
Тяжелые дубы, и камни, и вода,
Старинных мастеров суровые виденья,
Вы мной владеете. Дарите мне всегда
Все те же смутные, глухие наслажденья!
Я, словно в сумерки, из дома выхожу,
И ветер, злобствуя, срывает плащ дорожный,
И пена бьет в лицо. Но зорко я гляжу
На море, на закат, багровый и тревожный.
О, ветер старины, я слышу голос твой,
Взволнован, как матрос, надеждою и болью,
И знаю, там, в огне, над зыбью роковой,
Трепещут паруса, пропитанные солью.
И пение пастушеского рога
И пение пастушеского рога
Медлительно растаяло вдали,
И сумрак веет. Только край земли
Румянит туч закатная тревога.
По листьям золотым — моя дорога.
О сердце, увяданию внемли!
Пурпурные, плывите корабли
И меркните у синего порога!
Нет, смерть меня не ждет и жизнь проста
И радостна. Но терпкая отрава
Осенняя в душе перевита
С тобою, радость, и с тобою, слава!
И сладостней закатной нет дорог,
Когда трубит и умолкает рог.
Забудут и отчаянье и нежность
Забудут и отчаянье и нежность,
Забудут и блаженство и измену, —
Все скроет равнодушная небрежность
Других людей, пришедших нам на смену.
Жасмин в цвету. Забытая могила…
Сухой венок на ветре будет биться
И небеса сиять, все это было,
И это никогда не повторится!
Мы пололи снег морозный
Мы пололи снег морозный,
Воск топили золотой
И веселою гурьбой
Провожали вечер звездный.
Пропустила я меж рук
Шутки, песни подруг.
Я – одна. Свеча горит.
Полотенцем стол накрыт.
Ну, крещенское гаданье,
Ты, гляди, не обмани!
Сердце, сердце, страх гони –
Ведь постыло ожиданье.
Светлый месяц всплыл давно,
Смотрит, ясный, в окно…
Серебрится санный путь…
Страшно в зеркало взглянуть!
Вдруг подкрадется, заглянет
Домовой из-за плеча!
Черный ворон, не крича,
Пролетит в ночном тумане…
Черный ворон – знак худой.
Страшно мне, молодой, —
Не отмолишься потом,
Если суженый с хвостом!
Будь что будет! Замирая,
Робко глянула в стекло.
В круглом зеркале – светло
Вьется дымка золотая…
Сквозь лазоревый туман
Словно бьет барабан,
Да идут из-за леска
Со знаменем войска!
Вижу – суженый в шинели,
С перевязанной рукой.
Ну и молодец какой –
Не боялся, знать, шрапнели:
Белый крестик на груди…
Милый, шибче иди!
Я ждала тебя давно,
Заживем, как суждено!
Закрыта жарко печка
Закрыта жарко печка,
Какой пустынный дом.
Под абажуром свечка,
Окошко подо льдом.
Я выдумал все это
И сам боюсь теперь,
Их нету, нету, нету.
Не верь. Не верь. Не верь.
Под старою сосною,
Где слабый звездный свет —
Не знаю: двое, трое
Или их вовсе нет.
В оцепененьи ночи —
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
И вытекшие очи
Глядят в окрестный мрак.
На иней, иней, иней
(Или их вовсе нет),
На синий, синий, синий
Младенческий рассвет.