Солнце разлилось по спелым вишням,
Сверкая радостно и томя.
Своим мечом — сиянием пышным —
Землю ударило плашмя.
И стали дали великолепней,
Чем светом луны опаленный лед…
Мой дух восторженный, окрепни
И славь царя, победный лет!
Весенние аккорды
Склонились на клумбах тюльпаны,
Туманами воздух пропитан.
Мне кажется, будто бы спит он,
Истомой весеннею пьяный.
Луна, альмадинов кровавей,
Над садом медлительно всплыла
И матовый луч уронила
На тускло мерцающий гравий.
Иду у реки осторожно…
Боюсь Водяного — утопит.
Томления кубок не допит,
Но больше мечтать — невозможно…
Птица упала
Птица упала. Птица убита…
В небе пылают кровавые зори.
Из изумруда, из хризолита
В пурпуре света пенится море.
В небе сиянье, в небе прощенье,
К грезам весенним дорога открыта…
Пена морская мрачною тенью
Бьется о берег. Птица убита.
Триолет
«Люблю», — сказал поэт Темире,
Она ответила: «И я».
Гремя на сладкострунной лире,
«Люблю», — сказал поэт Темире…
И все они забыли в мире
Под сенью дуба у ручья.
«Люблю», — сказал поэт Темире…
Она ответила: «И я».
Газэлла
Скакал я на своем коне к тебе, о любовь.
Душа стремилась в сладком сне к тебе, о любовь.
Я слышал смутно лязг мечей и пение стрел,
Летя от осени к весне к тебе, о любовь.
За Фебом рдяно-золотым я несся вослед,
Он плыл на огненном руне к тебе, о любовь.
И в ночь я не слезал с коня, узды не кидал,
Спеша, доверившись луне, к тебе, о любовь.
Врагами тайно окружен, изранен я был,
Но все стремился к вышине, к тебе, о любовь.
Истекши кровью, я упал на розовый снег…
Лечу, лечу, казалось мне, к тебе, о любовь.
Сонет
Любовь Николаевне Борэ
В залив, закатной кровью обагренный,
Садилось солнце. Матовый кристалл
Луны оранжевой медлительно всплывал,
Дробясь и рдея в зыби вод бессонной.
Рукою опершись о пьедестал
Богини мраморной, с улыбкой благосклонной
Красавица внимала, как влюбленный
Слова признанья нежно ей шептал:
«Прелестней Вас в златых полях едва ли
Аркадии божественной встречали
Или в садах счастливых гесперид!
Сладчайшие сулите Вы надежды»…
Она ж в ответ, склонив с усмешкой вежды:
«Тот часто лжив, кто складно говорит!»
Романс
Амур мне играет песни,
Стрелою ранит грудь —
Сегодня я интересней,
Чем когда-нибудь!..
Стыдливые румяна
Зажгла на щеках любовь.
Мне, право, как-то странно
Ее услышать вновь…
Под музыку я танцую
На берегу реки,
В холодные струи
Бросаю свои венки…
Монаха и святотатца,
Я всех теперь обниму, —
Готова отдаться
Все равно кому!
Звучат любовные песни,
Глаза застилает муть…
Сегодня я интересней,
Чем когда-нибудь!..
Триолеты
1. ВЛЮБЛЕНИЕ
Амур пронзил меня стрелою,
Не знаю я, что делать мне
Куда ни гляну — вижу Хлою…
Амур пронзил меня стрелою,
Моей любви никак не скрою,
Сгорая в сладостном огне.
Амур пронзил меня стрелою,
Не знаю я, что делать мне.
2. ОТВЕРГНУТАЯ СТРАСТЬ
Отвергнута любовь поэта…
Ах, Хлоя, бессердечна ты!
В моих глазах не стало света,
Отвергнута любовь поэта…
От ароматного букета
Остались вялые цветы…
Отвергнута любовь поэта…
Ах, Хлоя, бессердечна ты!
3. СЧАСТЛИВЫЙ ПРИМЕР
Воркуют голуби премило
Меж зеленеющих ветвей.
Весна объятья им открыла…
Воркуют голуби премило,
Любовь их нежно истомила,
Они спешат отдаться ей.
Воркуют голуби премило
Меж зеленеющих ветвей…
4. УТЕШЕНИЕ
Что плакать о любви несчастной,
Когда огонь в крови горит!
Весной веселой и прекрасной
Что плакать о любви несчастной…
Зовут к забаве сладострастной
Меня наперсницы харит.
Что плакать о любви несчастной,
Когда огонь в крови горит!
Луна взошла совсем как у Вэрлена
Луна взошла совсем как у Вэрлена:
Старинная, в изысканном уборе,
И синие лучи упали в море.
«Зачем тобой совершена измена»…
Рыдал певец, томясь в мишурном горе,
И сонная у скал шуршала пена.
Ранняя весна
Зима все чаще делала промахи,
Незаметно растаяли снега и льды.
И вот уже радостно одеты сады
Пахучими цветами черемухи.
В зелени грустит мраморный купидон
О том, что у него каменная плоть.
Девушка к платью спешит приколоть
Полураспустившийся розовый бутон.
Ах, ранняя весна, как мила мне ты!
Какая неожиданная радость для глаз:
Проснувшись утром, увидеть тотчас
Залитые веселым солнцем цветы.
На острове Цитере
Волны кружевом обшиты
Сладко пламенной луны.
Золотые хризолиты
Брызжут ввысь из глубины.
На прибрежиях зеленых
Ждут влюбленных шалаши.
О желаньях утоленных
Напевают камыши.
Смуглый отрок, лиру строя,
На красавиц целит глаз.
Не успела глянуть Хлоя,
Как стрела ей в грудь впилась…
Волны, верные Венере,
Учат шалостям детей.
Не избегнуть на Цитере
Купидоновых сетей!
Сонет-послание
Игорю Северянину
Я долго ждал послания от Вас,
Но нет его и я тоской изранен.
Зачем Вы смолкли, Игорь Северянин,
Там в городе, где гам и звон кирас?
Ночь надо мной струит златой экстаз,
Дрожит во мгле неверный лук Дианин…
Ах, мир ночной загадочен и странен,
И кажется, что твердь с землей слилась.
Звучит вдали Шопеновское скерцо,
В томительной разлуке тонет сердце,
Лист падает и близится зима.
Уж нет ни роз, ни ландышей, ни лилий;
Я здесь грущу, и Вы меня забыли…
Пишите же, — я жду от Вас письма!
Мечтательный пастух
Пролог
Мне тело греет шкура тигровая,
Мне светит нежности звезда.
Я, гимны томные наигрывая,
Пасу мечтательно стада.
Когда Диана станет матовою
И сумрак утренне-глубок,
Мечтою бережно разматываю
Воспоминания клубок.
Иду тогда тропинкой узенькою
К реке, где шепчут тростники,
И, очарован сладкой музыкою,
Плету любовные венки.
И, засыпая, вижу пламенные
Сверканья гаснущей зари…
В пруды, платанами обраменные,
Луна роняет янтари.
И чьи-то губы целомудренные
Меня волнуют слаще роз…
И чьи-то волосы напудренные
Моих касаются волос…
Проснусь — в росе вся шкура тигровая,
Шуршит тростник, мычат стада…
И снова гимны я наигрываю
Тебе, тебе, моя звезда!
Я вспомнил о тебе, моя могила
Я вспомнил о тебе, моя могила,
Отчизна отдаленная моя,
Где рокот волн, где ива осенила
Глухую тень скалистого ручья.
Закат над рощею. Проходит стадо
Сквозь легкую тумана пелену…
Мой милый друг, мне ничего не надо,
Вот я добрел сюда и отдохну.
Старинный друг! Кто плачет, кто мечтает,
А я стою у этого ручья
И вижу, как горит и отцветает
Закатным облаком любовь моя…
Моей тоски не превозмочь
Моей тоски не превозмочь,
Не одолеть мечты упорной;
Уже медлительная ночь
Свой надвигает призрак чёрный.
Уже пустая шепчет высь
О часе горестном и близком.
И тени красные слились
Над солнечным кровавым диском.
И всё несносней и больней
Мои томления и муки.
Схожу с гранитных ступеней,
К закату простираю руки.
Увы – безмолвен, как тоска,
Закат, пылающий далече.
Ведь он и эти облака
Лишь мглы победные предтечи.
Меня уносит океан
Меня уносит океан
То к Петербургу, то к Парижу.
В ушах тимпан, в глазах туман,
Сквозь них я слушаю и вижу —
Сияет соловьями ночь,
И звезды, как снежинки, тают,
И души — им нельзя помочь —
Со стоном улетают прочь,
Со стоном в вечность улетают.
Памяти провалы и пустоты
Памяти провалы и пустоты.
Я живу… Но как же так? Постой
… Чайка ловко ловит нечистоты
Из волны лазурно-золотой.
Проглотив какую-нибудь пакость,
Весело взметает в синеву…
Малоутешительно — однако
Никаких сомнений — я живу!
Черная кровь из открытых жил
Черная кровь из открытых жил —
И ангел, как птица, крылья сложил…
Это было на слабом, весеннем льду
В девятьсот двадцатом году.
Дай мне руку, иначе я упаду —
Так скользко на этом льду.
Над широкой Невой догорал закат.
Цепенели дворцы, чернели мосты —
Это было тысячу лет назад,
Так давно, что забыла ты.
Джон Вудлей
Турецкая повесть
1
Право, полдень слишком жарок,
Слишком ровен плеск воды.
Надоели плоских барок
Разноцветные ряды.
Все, что здесь доступно взору —
Море, пристань, толкотня,
Пять бродяг, вступивших в ссору,
Черт возьми, не для меня!
Что скучней — ходить без дела,
Без любви и без вина.
Розалинда охладела.
Генриэтта неверна.
Нет приезжих иностранцев,
Невоспитанных южан,
Завитых венецианцев,
Равнодушных парижан.
И в таверне, вечерами,
Горячась, входя в азарт,
Я проворными руками
Не разбрасываю карт.
Иль прошла на свете мода
На веселье и вино,
Ах, крапленая колода!
Ах, зеленое сукно!
2
Что, синьор, нахмурил брови?
Горе? Вылечим сейчас!
Наша барка наготове,
Поджидает только вас.
Джон глядит: пред ним, в халате,
Негр, одетый, как раджа.
«Госпожа прекрасно платит,
Пылко любит госпожа.
Будь влюбленным и стыдливым,
Нежно страстным до зари,
Даже морю и оливам
Ни о чем не говори,
И всегда в карманах будут
Звякать деньги, дребезжа,
И тебя не позабудут
Ни Аллах, ни госпожа.
Лишь заря окрасит тополь,
Наш корабль отчалит вновь,
Поплывем в Константинополь,
Где довольство и любовь.
Если будешь нем и страстен,
Будешь славой окружен!»
И промолвил: «Я согласен»,—
Зажигая трубку, Джон.
3
Зобеида, Зобеида,
Томен жар в твоей крови,
Чья смертельнее обида,
Чем обманутой любви.
Ты с шербетом сладким тянешь
Ядовитую тоску,
Розой срезанною вянешь
На пуху и на шелку.
Ах, жестокий, ах, неверный,
Позабывший честь и сан,
Где ты нынче, лицемерный,
Обольстительный Гассан,
Где корабль твой проплывает,
Волны пенные деля,
Чье блаженство укрывает
Неизвестная земля?
«Я ли страстью не палима,
Я ли слову не верна?» —
«Госпожа!— Пред ней Селима
Низко согнута спина.—
Госпожа, исполнен строгий
Вами отданный приказ,
Ожидает на пороге
Джон Вудлей — увидеть вас».
4
Нынче Джон, дитя тумана,
Краснощекий малый Джи,
Носит имя Сулеймана,
Кафешенка госпожи.
Взоры гордые мерцают,
И движенья горячи,
Возле пояса бряцают
Золоченые ключи.
Сладкой лестью, звонким златом
Жизнь привольная полна.
… Лишь порой перед закатом
Над Босфором тишина.
Ах, о радости чудесной,
Сердце, сердце, не моли,
Вот из Генуи прелестной
Прибывают корабли.
Прибывают, проплывают,
Уплывают снова вдаль.
И душой овладевает
Одинокая печаль.
Безнадежная тревога
О потерянной навек
Жизни, что из дланей Бога
Получает человек.
Еще мы говорим о славе
Еще мы говорим о славе, о искусстве
И ждем то лета, то зимы.
Сердцебиению бессмысленных предчувствий
Еще готовы верить мы.
Так, кончить с жизнию расчеты собираясь,
Игрок, лишившийся всего,
Последний золотой бросает, притворяясь,
Что горы денег у него.