Архив стихотворений Федора Сваровского

соревнования пауков
становятся все более популярны
во многих странах

Хироюки посетил уже
Новую Зеландию
Гавайи и Польшу

на соревнованиях
к сожалению, не всегда устанавливается
дружеская атмосфера

хозяева пауков
друг друга не жалуют
ведут себя сдержанно, но внутренне агрессивны

диктор сказал: где бы они ни поселились
пауки всегда начинают
плести паутину интриг

но это ли главное?
главное то, как серьезно Акико
следит за передвижениями Хироюки по миру

раннее утро, роса на деревьях
девушка в белой пижаме
в карту втыкает флажки

завтра уже
на работу
самолет вылетает ночью

но пока
6 часов вечера
кофе на улице
свежая рыба

широкий ассортимент раковин и ежей
сухие морские звезды
беспошлинная торговля

пиво
анисовая
смородиновый шербет
на решетке гриля горят креветки

в разговоре с двумя француженками
молодой человек в наколках пытается выдать себя
за экскурсовода

два рыбака
безжалостно
критикуют мореходные качества
стоящей на якоре белой английской яхты

греки орут за соседним столом
так что не слышно гудков
уходящего теплохода

Настя до слез
не готова вернуться в Москву

муж говорит:
посмотри

вот

большой
океанский лайнер
порт приписки – Нассау

видимо потому
его провожают
особенно тщательно

с украшенным лентами трапом
с разноцветными флагами
с полицейскими в белых рубашках

и мало того

с большим
духовым оркестром

в лагере подо Ржевом
Ковалев
майор из штаба генерала Голыхина
во время ужина нечаянно
заснул над планом боевых действий

снится ему
что Москву берут уже прямо сейчас
в феврале
что красноармейцы сложили оружие
и путь открыт
что, вот, он один из первых
не считая парашютистов, конечно
в расстегнутом полушубке
врывается в Кремль
стреляет туда-сюда из пистолета
как пьяный кричит
от восторга

а в подвале обнаруживается
знаменитый товарищ Ираклий
они с Малашенко
заводят его в какую-то комнату
тот плачет
обещает подарить свою
коллекцию старинных порнографических фото
грозит демоническим гневом
взывает к христианской совести
что толку?
Ковалев почему-то весь в слезах, соплях
и при этом не без удовольствия
стреляет мерзавцу в лицо

далее они гоняют по всему центру
каких-то чекистов

некоторые местные жители чекистам помогают
некоторые с удовольствием выдают поганцев
некоторые, нужно заметить
разбираются с беспомощными коммунистами сами

Ковалева мучает мысль, что нужно бы
конечно
побольше брать живьем
а потом судить
но в городе начинается практически
партизанская война

16 дней вылавливают каких-то снайперов
пулеметчиков каких-то идейных
человек по десять большевиков
по нескольку раз в день приходится ставить к стенке

офицеры устали
но подбадривают друг друга
говорят: с нами Бог

Малашенко позволяет себе заметить
куря:
неудобно вешать людей
под таким лозунгом
вроде, все верно
а все равно неудобно

митрополит местный, кстати, тоже сбежал
говорят, что с кем-то из красного начальства

день на 18-й
засыпающий на ходу
Ковалев везет бумаги в Кремль

в ставке генерала накурено
идет подсчет того и сего
обсуждаются вопросы глобальной важности
как там будет и что

доставив документы
майор поднимается на стену

вместо звезд
на скорую руку соорудили на башнях кресты
взорвали гробницу
осколки гранита так и валяются на мостовой

мумию сожгли
смешно сказать
на Лобном месте

трубы не дымят
до горизонта — одни костры
витрины везде побиты
какое безобразие – думает Ковалев —
свинство
мародерство
на улицах самосуд
трупы по два-три дня не убирают
при раздаче провизии
бывшие сотрудники милиции, солдаты
сбившиеся в банды
отнимают у людей хлеб

люди гоняются
за женами красных офицеров
и никто не в силах
это остановить

ужасный город — думает он –
изуродованная деревня

ничего не узнать
ничего непонятно
ничего не будет как прежде
никакого удовлетворения

тут внезапно Ковалев
вспоминает какую-то книжку
которую читал в детстве
что-то про сокровища
и путешествия:

влекомые жаждой наживы
герои отправляются в Перу, Аргентину
скачут по горам
спасают красивых женщин
и влюбляют их в себя
находятся на волоске от гибели
и не погибают
дерутся над пропастью
с разбойниками
и находят сокровища
делят их поровну
и возвращаются домой

и
возвращаются
домой

домой

домой – думает Ковалев

автомат бьется о камни
идти неудобно
оцарапанные колени

я
Бланко
Коневский

костер на перевале
трава выше головы
цветы
вдвое выше
моей головы

брикманото и брум
волосатые коровы
грязный сыр
питьевая вода в бутонах вьюнка

меня преследуют осы
Бланко боится змей

и на третий день — апогей

эти горы, покрытые снегом
и слева ослепительное
зеленое плато, куда не ступало даже копыто якмана

на скале
над тропой
курит на корточках
девочка лет восьми

платье с медведями и лосями
вдали нарезает по лугу пастушья собака
ветер

о, Шамастам
о, Вардария
о, золотистое в толстом стакане вино

потерявшемуся времени и земле
сердце мое отдано

и оно
бьется как вечный двигатель
в необычном для животного постоянстве

Вардария, Карпач’лук, Дистои и Шамастам

все, что было
осталось

осталось там
на 90-й струне
в закрывшемся Ц-27-м пространстве

а вот
однажды Калядин
перенесся во времени на 642 года
вперед

зашел во что-то типа магазина
и ничего не понял
не понял даже, что продается
а когда выходил
голодный
терзаемый жаждой
услышал, как двое разговаривают
у чего-то похожего на кассу

мужчина говорил женщине в спецодежде:
дашь био семнадцать
зэ три ка, а?
акцепт?

она отвечала:
дашь дуо
дашь даже био дуо

еще, говорит, было везде темно и холодно
а им не холодно там
хотя и одеты не по погоде

вот именно поэтому мы
обычные люди
дальше 2230-го
когда все случилось
не ходим

но, возвращаясь к Калядину
подчеркну:
деньги потрачены на переброс
впустую

1.
Копенгаген
1 июня 1969 года
как я сюда попал непонятно
приборы молчат
утро
тишина

в Кристиансхавне
открываются булочные
и я не знаю пока
как мне вернуться обратно

весь это день —
мой

приятные запахи
пирожки и лавка зеленщика
странное море
которое по каналам
течет как река

2.
мне кажется
я уже не знаю, когда
и кем был рожден
в голове стоят бесконечно сменяющиеся как вода
времена
города
местами поменялись «до этого» и «потом»

главное не задавать
опять
себе этот невозможный вопрос:
в каком году
находится мой настоящий дом?

3.
вернемся к реальности:
мы — местные хиппи
вместе со мной — две девчонки
они смеются
я навожу аппарат
и навсегда останавливаю их на плёнке

за ними
на крышу казармы
напротив
садится аист

вдруг Вибеке серьезно так говорит:
знаешь, называй меня лучше Джанис

и Карен — туда же:
ой
и меня, пожалуйста, тоже Джанис

четыре белых высоких робота
положат тебя в могилу

Элани Мехос
милый
прости –

говорит Казанал Иссык
(по мамлайскому обычаю древнему
последнее слово не должно быть слишком серьезным)

— ты любил мармелад и чай
карамелями услаждал язык

ты был такой
как и все мы
но лучше нас

вечный тебе покой
как говорится, каас да утас

спи, уважаемый
до воскресения тел
до конца Великой вселенской тьмы

пусть сейчас здесь пока лишь зола зола
а будет трава трава расти

в новом мире не будет зла
через восемь циклов отступит тьма

и добавлю:
по-мамлайски — Кулюк
по-самдейски — Шуслэ Ду Рион
по-кериодийски — Салолма Кут
и по-древнекенойски — Куу Дде Кравва

но мы-то знаем
что это одно
и тоже

пусть
твое пробитое легкое – вот эта моя рука
и твоя усталая печень – моя голова
а твое сердце остановившееся – это я сама

куда это Михаил Никитич едет?
какое непонятное место
по обочинам встречаются соседи

стоят на участках
выглядят несчастными

и даже эти двое — Рябов, Кислов
в жизни не видел более жизнерадостных козлов
а тут неподвижные стоят, не ржут

и Витя Могилюк тут как тут
весь грустный
хотя у него в пакете лежит улов

Улитин стоит
со своей вдовой
не здоровается как чужой

а потому что мертвые все
да и ты, прости, уже неживой —
объясняет внезапно
везущий Копцова конь

после этих слов
дядя Миша
чувствует холод, вонь

Пиночет
есть хищная птица
в огромной фуражке
в газете

Пиночет есть детство
конкретнее —
детский сад

колготки телесного цвета
а сверху трикотажные шорты
с аппликацией

гороховый суп
горшечная
изображения вишен, яблок
на дверцах шкафов

и еще точнее:
Пиночет —
это тихий час в старшей группе
16.20

воспитательница выходит

в этот же момент
на раскладушке поднимается
Паша Проскурин
он нас спасет

мощным
недетским жестом
он сбр-расывает одеяло

на лице его
страх
и восторг

Проскурин
произносит
страшным прекрасным
голосом:

«кто это?

это сама
жестокость

его

зовут

Пиночет»

приснилась Бразилия
шум прибоя
зеленые холмы и долины

мы с женой отправляемся в средневековый (???)
замок, в замке – большое кафе

берем коньяку
за столик подсаживаются три казака из ансамбля казачьей песни

только что из Египта с международного фестиваля «Ромашка», —
рассказывает атаман

жена говорит: допивай поскорее, пойдем
(шепотом): вот, неприятные, потные люди

индус-официант уже забрал мой коньяк и быстро допил
а минералку поставил на столик с грязной посудой

и мы
с облегчением удаляемся
какие красивые здесь холмы

потом неизвестно какими судьбами
я оказываюсь в квартире родителей

папа совсем переделал квартиру
теперь на балконе верстак и какие-то полки

в гостиной темно
я говорю: ты закрыл совершенно окно

он говорит: допускаю, что света немного
но на балконе будет моя мастерская

теперь я смогу обрабатывать доски
от трех с половиной до двенадцати метров длиной

я вдруг понимаю
что улетаю

я становлюсь неосязаемым, зыбким
меня качает

что же это со мной?

страшно подумать
что означает

этот бразильский сон

очень
Чхеидзе немало принял
после ехал с женой в такси
говорил:
уедем с тобой
в Аргентину
и всех заберем с собой
даже твою двоюродную тетку Нину

говорил:
не плачь обо мне Аргентина
Буэнос мой Айрес
я тебя не покину
что за воздух
что за желтые берега
этот бриз океанский

буду писателем, Вера
буду писать по-испански

а на утро рассказывает жене:
мне приснился такой интересный сон
прикинь
пою по-испански
на стадионе
толпа ликует
молодежь вся потная атакует
сцену

и я тонким красивым голосом
пою что-то вроде
корасон

пою
корасон

о, эти ламарзанские пироги
из-за вас бросают оружие готовые к бою враги
нежные
влажные
изнутри
и сухие снаружи

каждый житель пяти галактик
мечтает о вас на ужин
вы, пожалуй, вкуснее всего
вкуснее, чем жареные мозги
мармоанского угольного червя

вы удивляете 28 цивилизаций
от вас немыслимо отказаться
люблю вас
и я