Архив стихотворений Евдокии Ростопчиной

Есть в жизни дни без солнца, без веселья,
Туманные, как в осень небосклон,
Когда досуг наш грустный посвящен
Раздумию в уединенной келье;

Когда в виду и в мысли цели нет,
И мы не там, где быть бы нам хотелось,
И трауром душа с тоски оделась,
Как свернутый в ненастье вешний цвет.

В такие дни всем встречным развлеченьям
Бесспорно мы мгновенья отдаем;
В такие дни мы для других живем,
Не для себя, — простившись с наслажденьем.

И может быть, увлечены порой
Занятием каким иль разговором,
Мы вкруг себя посмотрим светлым взором,
И в смех друзей мы смех вмешаем свой.

Не скучно нам, не тяготит нас время,
Часы летят… и сердце лишь одно,
Неясною тоскою стеснено,
Не сотряхнет воспоминаний бремя.

Не скучно нам, а грустно!.. Мы таим
Напрасные, немые сожаленья,
И всё вдали рисуют нам виденья,
Что б быть могло, чего не возвратим!

___________________

См. также стихотворение Михаила Лермонтова «И скучно и грустно».

Примета скучных зимних дней,
Снегов, морозов предвещанье,
Двойные рамы здесь!.. Скорей
Пошлю я лету взор прощанья!

Теперь в окно издалека
Не слышу шум реки ленивой,
Лесные звуки, песнь рожка
И листьев шорох торопливый.

Двойные рамы вложены!..
И одиночества страданья
Еще живей средь тишины
Ненарушимого молчанья.

Отныне слеп и глух наш дом,
Нет с жизнью внешней сообщенья…
Он загражден — как будто в нем
Кто дал обет уединенья.

Под мертвой тяжестью зимы,
Без воздуха, в глуши печальной
Мне веет сыростью тюрьмы,
Затвором кельи погребальной.

И как здесь мрачно, как темно!..
Хоть солнце в небе загорится,
Сквозь стекла тусклые оно
Ко мне лучом не заронится.

Хоть улыбнется ясный день,
Гость мимолетный, запоздалый,
Он не рассеет мглу и тень
В моей светлице одичалой.

Ни щебетанье воробья,
Ни песни иволги пустынной
Достичь не могут до меня,
Чтоб сократить мне вечер длинный.

Со всей природою разрыв
Мне на полгода уготован,
И только дум моих порыв
Не замедлен и не окован.

Расстались мы!.. В степи далекой
Течет безмолвно жизнь моя…
В деревне скуке одинокой
Обречена надолго я…

Томит безрадостная доля
Стесненный ум, больную грудь;
Хочу рассеять грусть неволи
Хоть как-нибудь, хоть чем-нибудь!

Боюсь, сердечная тревога
Здесь развлеченья не найдет, —
А в праздной голове так много,
Так много страстных грез живет!..

Вдали от городского шума
Здесь ропот сердца мне слышней,
Свободней пламенная дума,
Мечта отважней и сильней…

Не сдержит здесь порыв желаний
Приличий, предрассудков цепь,
Не заглушит воспоминаний
Затишьем мертвым эта степь!..

Живую в душную могилу
Пусть схоронили в двадцать лет, —
В ней не убьют ни страсть, ни силу!..
Ей мил и люб, ей нужен свет!..

Там всё, чем сердце тайно билось,
Чем полон мир, чем жизнь светла,
И тот, к кому душа стремилась,
Кого в кумиры избрала…

А он?.. Минуты увлеченье
Давно забыл, быть может, он,
Как промелькнувшее виденье,
Как прерванный, неясный сон?..

Где ж помнить, что в пустыне далыюй
О нем тоскуют и грустят,
Что думы женщины печальной
Его зовут… к нему летят?..

Ему ль знать горечь сожалений
И об уехавшей мечтать,
Когда так много искушений
Его готово утешать?..

Кого теперь в блестящих залах
Его пытливый ищет взгляд?..
Кого на многолюдных балах
Он тайно ждет… кому он рад?..

Кому твердит он, с пылом страстным,
Любви привет, любви слова,
И для кого теперь опасным
Его прославила молва?..

Чье сердце робкое волнует
Полупризнаньем он теперь?..
Кого, прельщенный, очарует?
Кому твердит: «Люби и верь!..»

Хочу, хочу в тоске мятежной
Всё знать я: кем он дорожит,
И на кого он смотрит нежно,
И с кем всех дольше говорит…

Наряд чужой, наряд восточный,
Хоть ты бы счастье мне принес,
Меня от стужи полуночной
Под солнце юга перенес!..

Под красной фескою албанки
Когда б забыть могла я вдруг
Бал, светский шум, плен горожанки,
Молву и тесный жизни круг!..

Когда б хоть на день птичкой вольной,
Свободной дочерью лесов,
Могла бы я дышать раздольно
У Ионийских берегов!..

Разбивши цепь приличий скучных,
Поправ у ног устав людей,
Идти часов благополучных
Искать меж гордых дикарей!..

Как знать?.. Далеко за горами
Нашла б я в хижине простой
Друзей с горячими сердцами,
Привет радушный и родной!

Нашла бы счастия прямого
Удел, не знаемый в дворцах,
И паликара молодого
Со страстью пламенной в очах!..

1

Тучи черные собираются,
И затмилося солнце красное;
Думы мрачные крушат девицу
И волнуют в ней сердце страстное.

Скучно девице одиночество,
Она с радостью распростилася,
Ей без милого опостылел свет,
И тоска в душе вкоренилася.

Тучи черные разгуляются,
Засияет вновь солнце красное;
Не осушатся слезы девицы,
Не воскреснет в ней сердце страстное!

2

Темно-русые кудри милого,
Не достанется вами мне играть!
Очи светлые, очи ясные,
Я привета в вас не должна искать!

Взоры нежные, взоры страстные,
Не при мне огнем вы пылаете!
Уста милые, сладкогласные,
Вы не мне «люблю» восклицаете!

Ловкий молодец, ненаглядный мой,
Не видать тебя горемычной мне!
Разлучили нас бури лютые,
Ты один теперь на чужой стране!..

3

Дайте крылья мне перелетные,
Дайте волю мне, волю сладкую!
Полечу в страну чужеземную
К другу милому я украдкою!

Не страшит меня путь томительный,
Я помчусь к нему, где бы ни был он.
Чутьем сердца я доберусь к нему
И найду его, где б ни скрылся он!

В воду кану я, в пламя брошусь я!
Одолею всё, чтоб узреть его,
Отдохну при нем от кручины злой,
Расцвету душой от любви его!..

Поверь, мой друг, — взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Запишут наши имена!

А. Пушкин

Когда настанет день паденья для тирана,
Свободы светлый день, день мести роковой,
Когда на родине, у ног царей попранной,
Промчится шум войны, как бури грозный вой;
Когда в сердцах славян плач братьев притесненных
Зажжет священный гнев и ненависть к врагу,
Когда они пойдут на выкуп угнетенных,
На правый божий суд, на кровную борьбу;
Когда защитники свободы соберутся,
Чтоб самовластия ярмо навек разбить,
Когда со всех сторон в России раздадутся
Обеты грозные «погибнуть иль сгубить!» —
Тогда в воинственный наряд он облачится,
Тогда каратель меч в руке его сверкнет,
Тогда ретивый конь с ним гордо в бой помчится,
Тогда трехцветный шарф на сердце он прижмет, —
И в пламенных глазах зардеет огнь небесный,
Огнь славолюбия, геройства, чувств святых…
Всю душу выскажет взор строгий, но прелестный,
Он будет страх врагам и ангел для своих,
Он смело поведет дружину удалую,
Он клятву даст, и жизнь и кровь не пощадит
За дело правое, за честь, за Русь святую…
И полетит вперед — «погибнуть иль сгубить!»

А я? Сокрытая во мгле уединенья,
Я буду слезы, страх и грусть от всех таить,
Томимая грозой душевного волненья,
Без способа, без прав опасность с ним делить.
В пылу отчаянья, в терзаньях беспокойства
Я буду за него всечасно трепетать
И в своенравии (безмолвного) расстройства
Грустить, надеяться, бояться, ожидать.
Я буду дни считать, рассчитывать мгновенья,
Я буду вести ждать, ждать утром, в час ночной
И, тысячи смертей перенося мученья,
Везде его искать с желаньем и тоской!..
Или во храм святой войдя с толпой холодной,
Среди веселых лиц печальна и мрачна,
Порывам горести предамся я свободно,
Никем не видима, мольбой ограждена…
Но там, но даже там вдруг образ незабвенный,
Нежданный явится меж алтарем и мной…
И я забуду храм, мольбу, обряд священный
И вновь займусь своей любимою мечтой!

Но если грозный рок, отмщая за гоненья,
Победу нашим даст, неравный бой сравнить,
С деспотством сокрушить клевретов притесненья
И к обновлению Россию воскресить;
Когда, покрытые трофеями и славой,
Восстановители прав вольности святой
Войдут в родимый град спокойно, величаво,
При кликах радости общественной, живой,
И он меж витязей явится перед строем,
Весь в пыли и крови, с (зазубренным) мечом,
Покрытый лаврами и признанный героем,
Но прост, без гордости в величии своем,
И имя вдруг его в народе пронесется,
И загремит ему хвала от всех сторон,
Хвала от сограждан!.. Как сердце в нем забьется,
Как весел, как велик, как славен будет он!..

И я услышу всё, всем буду наслаждаться!..
Невидима в толпе, деля восторг его,
Я буду медленно блаженством упиваться,
Им налюбуюся… и скроюсь от него!

Мне говорили: «Чуден снежный!»
Мне говорили: «Он могуч.
Двуглав и горд, и с небом смежный, —
Он равен лету божьих туч!»

Мне говорили: «Умиленье,
Восторг на душу он нашлет, —
И с пылкой думы вдохновенье
Он словно пошлину возьмет!..»

Мне говорили: «Ежедневно,
Ежеминутно стих живой,
Как страстный зов, как гимн хвалебный
В груди раздастся молодой!..»

Но я, — я слушала, сердилась, —
Трясла упрямо головой, —
Молчала… мненьем не делилась
Своим с бессмысленной толпой…

Но я, напутным впечатленьям
Презрительно смеялась я;
И заказным их вдохновеньям
Чужда была душа моя!..

Но жалким, низким я считала,
Пройдя назначенную грань,
Вдруг, как наемный запевала,
Петь и мечтать природе в дань.

И зареклась я пред собою,
И клятву я дала себе
Кавказа дикой красотою
Дышать без слов, наедине.

Эльбрус предстал. Я любовалась,
Молчанья клятву сохраня;
Благоговела, восхищалась,
Но песней не слагала я!

Как пред красавицей надменной
Поклонник страсть свою таит, —
Так пред тобой, Эльбрус священный,
Весь мой восторг остался скрыт!..

Эльбрус, Эльбрус мой ненаглядный,
Тебя привет мой не почтил, —
Зато как пламенно, как жадно
Мой взор искал тебя, ловил!..

Зато твоим воспоминаньем
Как я богата, как горжусь!..
Зато вдали моим мечтаньям
Все снишься ты, гигант Эльбрус!..

Дорожная дума

Дорогой, ночью, любо мне
Проехать город неизвестный
И при таинственной луне
Окинуть взглядом вид окрестный,
Дома, с их кровлею смешной,
С убранством странным, запоздалым,
И церкви с маковкой златой,
В богатстве, ныне обветшалом,
И хаты низкие мещан
Архитектуры произвольной,
Где русской лени Богом дан
Насущный хлеб да сон привольный.
Но если вдруг передо мной
Вдали блеснет, как луч денницы,
Огонь ночной в окне светлицы, —
Туда я взор вперяю свой;
И долго с любопытной думой
Гляжу на светлое окно,
И мне сдается, — вот оно
Сейчас отворится без шума…
И я увижу: там сидит,
Склонившись томной головою
Над тонкой прядью кружевною,
С румянцем пламенным ланит,
И с светло-русою косою
Краса-девица! И она,
Как незабвенная Светлана,
Под простотою сарафана
Свежа и прелести полна.
И верно, заданным уроком
Спешит бедняжка в поздний час?
И верно, из прелестных глаз
От скуки, в бденье одиноком
Или, быть может, от мечты,
Мечты заветной, сокровенной,
Струятся слезы?.. И смятенно
Она глядит: средь темноты
Не наблюдает ли за нею
Взор строгой матери тайком?..
С улыбкой хитрою своею
Не спрятана ли за углом
Ее коварная подруга,
Чтобы подметить, чтоб прочесть
В глазах ее, что в сердце есть
У ней зазноба… что без друга
Она и плачет и грустит?
Но тихо все!.. но все молчит!
Она одна, — и вот уныло
Она запела. Голос милый
И страхом и тоской дрожит;
И сердца нежного волненье,
И сердца томного печаль
Находят в песни утоленье
И с песнью той стремятся в даль.

«Потуши очей сияние,
Погаси огонь ланит…
Тщетно, тщетно упование
Счастье близкое сулит!

Тщетно смотришь ты в два зеркала
И на картах ворожишь;
Тщетно ходишь по обителям,
И постишься, и грустишь.

Нет, не скоро сны исполнятся,
Сны заветные твои,
И сменятся думы черные
Сладким трепетом любви!

Нет, не скоро рок обрадует
Встречей жданною тебя,
И настанет сердцу бедному
Дней безоблачных заря!

Но храни в душе терпение,
Верь и жди… Люби и пой!
Знай, есть в небе провидение,
Здесь есть друг… и мир с тобой!»

(Отрывок)

Дитя, вопросами своими,
Молю, мне сердце не пытай!
Боюсь, что, соблазнившись ими,
Проговорюсь я невзначай!

Боюсь, что для тебя нарушу
Я тайну грустную свою, —
Как в старину, — больную душу
Перед тобой в слезах пролью…

Нет, нет! я гордого молчанья
Навек дала благой обет…
Не лучше ль утаить страданья,
Которым исцеленья нет?..

Не лучше ль смело любопытных
И посторонних обмануть,
Тоску и боль мучений скрытных
Запрятать в ноющую грудь?..

Не лучше ли предстать на бале
С улыбкой, в полном торжестве,
Чем жертвою прослыть печали
И на зубок попасть молве?..

Увидя раннее крушенье
Своей надежды и мечты,
Поверь, — умно искать забвенья
В чаду и шуме суеты!..

Вариньке Жихаревой

Что мне до прелести румянца молодого?
Что в правильных чертах, в роскошной красоте?..
Не говорят они ни сердцу, ни мечте,
Под оболочкой их нет отблеска святого. —
Земные прелести, — без зависти на вас
Я брошу беглый взор оценки беспристрастной,
Воздам хвалу, — пройду, — и память о прекрасной
Во мне изгладится тотчас. —

Но если встречу я умильную головку,
Воздушный, стройный стан, взгляд умный и живой,
В движеньях, в поступи небрежную сноровку,
И длинных локонов рассыпавшийся рой, —
Тогда любуюсь я пленительным виденьем,
Духовной красоты понятны чары мне, —
И долго мне потом небесным привиденьем
Лик милой девушки мерещится во сне.

Душа болит, душа болит…
Болит по общим нашим ранам,
Тоска-печаль голодным враном
И грудь и сердце мне щемит.

В какой семье, в каком дому
Нет нынче плача, слез, стенаний?
Где не найдешь в годину брани
Хотя по гробу одному?

Одни под пулею в бою
Иль от штыка бесстрашно пали,
Геройской смертью развязали
Присягу честную свою.

Другие с язвой и чумой
Вступили смело в бой неравный,
Больных спасая, смертью славной
Запечатлели подвиг свой.

И, все с молитвой на устах
За нашу мать, за Русь родную,
Все смерть прияли роковую
И улеглись в своих гробах.

Мир вам, отечества сыны!..
Внемли, о боже, их моленья,
Пусть эти жертвы примиренья
Нам будут свыше сочтены!

Пусть луч их славы неземной
Блестит зарей нам беззакатной,
Пусть наши слезы благодатной
На Русь ниспошлются росой!

Душа болит, душа болит,
Болит но общим нашим ранам,
Тоска-печаль голодным враном
И грудь и сердце мне щемит.

Зима. Не правда ли, нет мочи
Мороз и стужу выносить?
Вам длинны суточные ночи
И рады время вы убить?
Окутайтесь в меха собольи,
Оденьтесь в дымку и атлас,
На бал пора!.. Там ждет раздолье,
Там ждут все упоенья вас!

Но не забудьте, что в избушке
Нет дров и часто хлеба нет;
Что там к озябнувшей старушке
Малютка жмется, — свой обед
С утра вымаливая криком;
Что наги, холодны они;
Что жертвы бедности великой
Еще беднее в зимни дни!

Живем мы, право, в век железный!
Безумной роскоши вампир
Сосет всех нас, — и бесполезно
На роскошь ропщет целый мир:
По всей Европе все сословья
Беднеют нынче с каждым днем,
Лишь богатеют на здоровье
Игрок с банкиром да с жидом.

Легко у них нажито злато
И проживается легко, —
У выскочек спесь торовата
И гордость метит высоко.
Соблазна духом одержимой
Толпе их в пагубу пример;
И, хвастая щедротой мнимой,
Свет сыплет деньгами без мер.

О! горе, горе поколеньям,
Меж коих золото кумир!
Так было встарь, когда паденьем
Народов оглушался мир:
Когда горела Ниневия,
Языческий кончался Рим
И разрушалась Византия,
Развратом отравясь своим!

Так будет с жалкими странами,
Где алчут жаждой тленных благ,
Где нищий зависти глазами
На богача глядит как враг;
Где все наперерыв стремится
Блеснуть и нашуметь собой,
Скорей на счет других нажиться, —
Хоть бы нечестною рукой!

Бог им судья!.. Но их путями
Мы, — добровольные слепцы, —
Зачем, куда идем мы, — сами
Своей погибели творцы?
Пора прозреть, пора очнуться
И, вспомнив о судьбе детей,
G кровавым плачем оглянуться
На разоренье всех семей!

Вельможа русский! Ты обязан
Беречь добро крестьян своих!
Их жребий с нашим тесно связан, —
Ответ дадим мы и за них.
С твоей усадьбой заложенной
Ты заложил и дедов прах!
А мы — тщеславные их жены —
Виновны в мужниных долгах.

Нас, женщин, соблазняет мода:
У нас кружится голова;
Тягло работало два года,
Чтоб заплатить нам кружева;
Мы носим на оборке бальной
Оброк пяти, шести семей…
Блеск этой роскоши печальной —
Грех против бога и людей!

На полках наших этажерок
Как много дряни дорогой, —
Альбомов, чашек, бонбоньерок,
К нам завезенных новизной!
От тряпок сундуки ломятся
В загроможденных кладовых…
Беда слугам… домы пылятся,
Жизнь тает в мелочах пустых!

И что нам в том?.. Или мы краше?
Иль мы счастливей и милей?
Иль мир прочней над кровлей нашей
И на душе у нас светлей?
Гордясь мишурной обстановкой,
Избегнем ли судьбы угроз?
Или под штофной драпировкой
Поменьше льется женских слез?

Поверьте мне, — и не сердитесь.
Я говорю вам от души! —
Как вы богато ни рядитесь
И как ни будьте хороши, —
Не знать вам радости сердечной,
И не видать вам ясных дней,
Пока идет наш век беспечный
Стезей беспутною своей;

Пока, гонясь за наслажденьем,
За бурной страстию одной,
Мужчина смотрит лишь с презреньем
На счастие в любви святой!
Пока духовное начало
Корысти в дань приносит он
И над святыней идеала
Глумится, — буйством озлоблен!

Так сбросим же с плечей надменных
Безумно дорогой убор
И тяжесть тканей позлащенных, —
Весь этот блеск, весь этот вздор!
Ценой ненужных безделушек
Накормим нищих и ребят,
Оденем зябнущих старушек, —
И жив да будет меньший брат!..

Не просыпайся, не волнуйся,
Душа безумная моя!
В напрасной неге не любуйся
Всеобновленьем бытия.

Пусть тайно чуя близость Мая,
Все твари им оживлены,
Пусть всем пришла весна младая, —
Тебе нет дела до весны!

Твоя весна уж миновалась,
Твой Май отцвел, твой Май прошел,
Зимой ты вечной увенчалась,
День вечной тьмы тебе пришел!

Отныне будут непонятны
Природы чары для тебя…
Живи печалью благодатной,
Лишь в прошлом жизни блеск любя.

Нет, не любовь в гостиной позлащенной
У франта модного с кокеткой раздушенной
Им оживляет ум, слегка волнует кровь,
Досуг их веселит приманкой незаконной
И цель тщеславную даст жизни пустозвонной…
Нет! это прихоть, — не любовь!

И не любовь в приволье жизни шумной
У ног наемницы, в горячности безумной
Обманов пьяная находит молодежь.
От пира вновь на пир рой юношей несется,
Из рук их золото, вино в бокалы льется…
Нет! не любовь то, а кутеж!

Но если вдруг, — испытанные оба
Житейскою грозой и света меткой злобой,
Сойдутся, сблизятся два сердца невзначай,
Друг в друге все найдут, чего уж не искали.
О чем всю жизнь свою напрасно лишь мечтали,
И на земле завидят рай, —

Но рай запретный им и недоступный;
Когда они срослись тоскою совокупной,
И в страсти пламенной помолодели вновь,
И тайная их страсть растет в борьбе, в отпоре,
Не выльется в словах, не заблестит во взоре, —
Вот мука, счастье и любовь!

В альбом Я. П. Полонского

Здорово иногда, хоть волей, хоть неволей,
От жизни городской урваться в глушь лесов,
Забыть счет дням своим и мерный ход часов,
Тревогам и трудам нежертвуемых болей,
С своею мыслию, с собой наедине
Сосредоточиться, прервать совсем на время
Наш быт искусственный, стряхнуть заботы бремя,
Природы жизнию простою жить вполне…
Дышать всей негою дней летних или вешних,
Укрыться в зелени, под листвою густой,
Ленясь, блаженствуя, лежать в траве сырой,
Под песнью птиц лесных, под шум гармоний внешних
И внутренних. Тогда душа, проснувшись в нас,
Под общий, дивный строй подладится невольно,
И ей легко, свежо, отрадно и раздольно,
И с ней вселенная заговорит тотчас, —
Умей лишь понимать!.. Имей лишь слух да око,
От самого себя на время отрекись
И в созерцание, в молитву претворись, —
Близка поэзия, до веры недалеко!
Сначала по складам, потом смелей читай
В предвечной хартии, во книге мирозданья;
И радуйся дарам святого пониманья.
Но к мертвым письменам свой взор не обращай,
Не распечатывай ни писем, ни журналов…
Забудь и свет и век!.. Лишь изредка открыть
Поэтов избранных дозволено, — чтоб жить
В высоком обществе бессмертных идеалов.
И сердцем освежась, и отдохнув душой,
Мыслитель и поэт вернется в шум столичный
К начатому труду, к своей борьбе обычной
Сильней, могучее, бойцом, готовым в бой!

Анахронизм

Тебе, развенчанной богине,
Тебе поклон мой и привет, —
Поэзия… кому уж ныне
Презрительно смеется свет!
Пусть храм твой смертными покинут,
Пусть твой треножник опрокинут,
Но, староверкой прежних дней,
Тебя, в восторге убеждений,
О, мать высоких песнопений,
Я песнью чествую своей!

Тебя, кормилицу родную
Своих младенческих годов,
Отринул как игру пустую
Век положительных умов.
Ты отжила, ты устарела,
Свои ты песни все отпела, —
Твердят они, махнув рукой.
И молодое поколенье,
Не признавая вдохновенья,
Пошло дорогою иной…

Зачем им прелесть идеала,
Блистательных примеров власть,
Все то, что душу возвышало,
Зачем им песнь, зачем им страсть?
Зачем Ромео, Ивенгое?..
Не имут веры уж в героя!
Герой — бродяга иль бобыль!
Давайте кисть им с мрачной краской —
И отвратительные сказки
Они нам выдадут за быль!

Любовь, восторги, доблесть, гений
Насмешкам их обречены;
Язык и слог для их творений
Самоуправных не нужны!
Тщету искусства возглашая
И парадоксы облекая
В набор нескладный чуждых слов,
Они, потешники народа,
Из грязи вылепя урода,
Его включают в сонм богов!

Их проза вялая вступает
С тобой надменно в дерзкий бой,
И самохвально прославляет
Свою победу над тобой.
Поднявши знамя пользы мнимой,
Она с гордыней нестерпимой
Тебя за суетность корит;
И в честь естественности жалкой,
О вечного огня весталка! —
Тебя за ложь стыдом клеймит!

Отвергнут блеск имен великих,
Прочь Данте, Байрон и Омир!..
Умам зоилов полудиких
Чужд дивный строй бессмертных лир!
Ты хочешь ли быть признан ими? —
Карикатурами смешными,
Поэт, усей свой честный труд!
Терситом выставь человека
И, угождая вкусу века,
Шутов ему представь на суд!

Но минет срок их ослепленья,
Пройдут для них раскола дни,
Краснея за свои сужденья,
Прозрев, опомнятся они!
Тогда, к святилищам забытым
С златым тельцом своим разбитым
Придут они, прося богов…
А ты, отверзи им объятья,
Не помяни слепцов проклятья,
Прости смирившихся сынов!

Смотрю на беглые листы,
На эти все изображенья,
Где живо видно проявленье
Артиста творческой мечты:
Как много типов разнородных,
Смешных, печальных, важных лиц,
Фантазий, фарсов, небылиц
Близ идеалов благородных!
Где простофили глупый смех,
Где злой иронии улыбка,
Здесь заблужденье иль ошибка,
Там хитрость, и порок, и грех…
Ужели мысль одна и та же
Их поняла, их создала
И средь толпы всегда на страже
Их пестрый ряд подстерегла?
И все живут! И все трепещут
Своею истиной для нас,
Все яркой краской резко блещут,
Один другому напоказ.
Хвала, художник и мыслитель,
Хвала тебе за дивный труд!
Твои созданья не умрут —
Им человечество ценитель;
В них верно схвачен человек,
В них отразился свет и век.
Протей, — ты жизнью многосложной,
Многостороннею живешь;
Сегодня старец осторожный,
А завтра юноша тревожный,
Ты сам себя воссоздаешь!

Ребенок был когда-то, — помню я,
Мечтательный и хиленький ребенок,
Сиротка, сросшийся с самых пеленок
С печальною изнанкой бытия.
Других детей лишь изредка встречая,
Он рос один, — то кроток и угрюм,
То резв и смел: печать тревожных дум
Была на нем, заране предвещая
Тяжелую судьбу… Немудрено! —
Ласк матери ему ведь не дано!

Бывало, под вечер, в тенистый сад
Бежит дитя простором освежиться,
Промеж цветов улечься, притаиться
И жадной грудью пить их аромат.
Так страстно божий мир оно любило,
Так сердце билось в нем! Так взор его
Ловил, искал… не зная сам чего,
Так много в нем уж было жизни, силы
И пылкости!.. О бедное дитя!
Оно вполне уж жило, не шутя!

О бедное дитя!.. Не только жить, —
Оно уже страдать могло, и слезы
Горячие на лилии и розы
Тайком роняло часто, объяснить
Само себе не могши их причины…
Особенно тоска брала его
Под сумерки, когда вокруг него,
Торжественно сливаясь в гул единый,
Колоколов несчетных звон гудел
И день, кончаясь тихо, вечерел.

И чудный гул, и многовещий звон
Ребенка слух и душу поражали,
Как будто к жизни дальней призывали,
К борьбе его: вперед стремился он!
Грядущее с насмешкой и угрозой
Страшилищем вставало перед ним
И зеркалом загадочным своим
Сулило скорбь, страданье, горе, слезы…
И понимал гость жизни молодой,
И трепетал пред мрачною судьбой.

Наитие таинственной тоски
И страха и какого-то волненья
Сходило, как немое откровенье,
К нему на душу… Были глубоки
И тяжки в нем развития порывы.
Дитя, дитя!.. Не думай, не желай,
О тайном, неизвестном не гадай!
Но где?.. Томясь мечтой своей тоскливой,
Оно уже как женщина грустит,
И молится, и плачет, и дрожит!

А время шло, ребенок вырастал,
И девушкой пригоженькой явился,
И в женщину потом уж превратился,
И жизнь, прямую жизнь земли узнал.
Но знанье то досталося недаром
Страдалице! Без сил, утомлена,
Из трудной школы вырвалась она,
Из битвы, где так долго, с мощным жаром
Она боролась… Что же спасено? —
Лишь сожаленье грустное одно!

Предчувствие сказало правду ей, —
Тоска и грусть свое сдержали слово:
Ее стопам был труден путь терновый,
Душе ее труднее меж людей!
Все, чем она безумно дорожила,
На полпути отстало от нее, —
Терзали или предали ее
Почти все те, кого она любила.
Обман и ложь нашла она во всем, —
Опоры и любви ни в ком, ни в чем!

С привязчивой душою рождена,
Привычки цепь она легко носила, —
Судьба ее из края в край водила,
И по мытарствам маялась она.
Где б ни пришлось, хоть на день, поселиться,
Мечта ее сопутствовала ей, —
И все места казались ей милей,
Приютней… Но нигде ей водвориться
Но довелось: какой-то злобный рок
Не жить, — пытаться жить ее обрек!

И вот опять она, в вечерний час,
Одна в саду тенистом и пространном,
Пришла сказать прости местам желанным,
Где сердцем ожила… И вещий глас
Колоколов, к молитве призывая,
Напомнил ей, где будет дан покой
Больным сердцам, — где минет сон земной
И снова жизнь начнется, жизнь другая…
И как дитя опять она грустит,
И молится, и плачет, и дрожит…

На лавровый венец поднесенный мне земляками в саду виллы Д’Эсте в Тиволи

Посвящается русским, спутникам моим в этот день

Не мне, друзья, не мне венец лавровый…
Такая честь не подобает мне!
Дар вашей дружбы я принять готова,
Им радуюсь в душевной глубине,
Но, как символ таинственно-высокий,
Мне чужд сей лавр!.. мне до него далеко!

Смотрите, где мы!.. Вот стоят палаты
Старинные, чудесные… и в них
Когда-то двор державный и богатый
Торжествовал пиры князей своих, —
Род д’Эсте угощал своих клевретов, —
Воителей, художников, поэтов.

И вспомните, чии стопы ходили
По сим аллеям!.. чей здесь глас звучал,
Чьи песни здесь Элеонору чтили.
Здесь страстный Тассо жил, любил, мечтал!..
Не мнится ль вам, что под лавровой сенью
Мы встретимся с его туманной тенью?

Скажите: там, меж тополей шумящих,
Как будто шорох — не слыхали вы?
Меж мраморных фонтанов, здесь блестящих,
Вы не видали облик головы?
О! тише!.. Воздадимте в умиленье
Страдальцу и певцу благоговенье!

Что я пред ним?.. Что я в стране сей славной?
Дитя сует и баловень мечты, —
Поэт полупустой и легконравный,
Любящий бал, наряды и цветы…
Лишь женщина, во всем значенье слова!
Не мне, друзья, не мне венец лавровый!

Он мирен был, он светел был,
Мой день уединенный;
Он благодатно освежил
Мой дух изнеможенный.

Я дома провела его,
Вдали людского шума,
И мне не было без него
Ни пусто, ни угрюмо.

Сначала заняли меня
Минувшего преданья —
Дневник дней лучших бытия,
Мои воспоминанья…

Потом был гость, — но не чужой,
Желанный, сердцу милый;
Правдив, как духовник святой,
Он верен, как могила!

И наконец осталась я
Одна, пред книгой новой.
О эта книга!.. для меня
Как много в ней родного!

Усопший друг ее сложил,
Ее певал в изгнанье,
И тайну ей препоручил
Таланта и страданья…

Дивяся, восхищалась я
Блестящим вдохновеньем
И провела остаток дня
С высоким наслажденьем.

Я тихо плакала над ней,
Над песнию унылой, —
Но слезы те, — от них светлей!
В них страсть, в них мощь, в них сила!..

И вот пора идти ко сну:
Прильнувши к изголовью,
Молясь о милых, я засну
С молитвой и любовью.

Но прежде, горних дум полна,
За этот день блаженный
Благодарить творца должна
Душою умиленной!