Архив стихотворений Эвариста Парни

Ампанани

Младая пленница! не проклинай войну;
Забудь отечество: не ты, но я в плену!
Твой взор мне столько ж мил, как первый луч денницы.
Но что! ты слезы льешь сквозь длинные ресницы?

Вайна

Жаль друга, государь!

Ампанани

А где же он?

Вайна

Убит,
Иль может быть, в сию минуту он бежит.

Ампанани

Я заменю его.

Вайна

Ах, другу нет замены!
Зри слезы, царь мои.

Ампанани

Они мне драгоценны!
Что хочешь ты сказать, небесна красота?

Вайна

Он целовал меня и в очи и в уста
Спал на груди моей… он в сердце и поныне.

Ампанани

Довольно: я хочу покорствовать судьбине;
Но, Вайна, вот покров: сокрой им от меня
Ты прелести свои!

Вайна

Пускай пойду, стеня,
Дражайшего искать средь трупов убиенных
Или скитаться с ним в пустынях отдаленных.

Ампанани

Ступай, куда тебя звезда твоя ведет;
Да будет милая хранима небесами!
Да проклят тот, кому желание придет
Похитить поцелуй, уступленный с слезами!

Надеясь облегчить свой горестный удел,
Бежал я милых мест, неверной украшенных,
Но в вечном сумраке лесов уединенных,
Среди безмолвия — спокойствия не зрел.
Безвестною стезей достиг горы вершины,
Рассекшей облаков молниеносный свод,
Отколь пленяет вид безбрежные равнины
Необозримых вод,
Вдали слиянных с небосклоном.
Здесь царствует зима — в ущелья диких гор
Свирепым дует Аквилоном.
Там в низовых лугах встречает лето взор:
Зефир играющий чуть зелень их лобзает;
От зноя пажить засыхает,
И дремлет тихий бор.
Я вижу в сих полях следы опустошенья:
Потоком пламенным гора обнажена;
Томится дерево — не слышно птичек пенья;
Повсюду мрачная в пустыне тишина.
Все мертво, все молчит, — и ты, воспоминанье,
Исчезни с образом изменницы моей.
Умри, мятежное желанье!
Иль будь непостоянным с ней.
Не кроет мрачная дубрава
Неблагодарной красоты:
Повсюду милые черты
Для сердца моего отрава!
И вздохи томные волнуют грудь мою!
И слезы жаркие, уединенный, лью!
Благие небеса, страдальцу дайте силы
Навек из памяти изгладить образ милый
И пламень страсти угасить,
Владеющий досель душою…
Ах! Должно б сердцу разлюбить
С изменой друга роковою.

Под бременем тоски жестокой удручен,
Излил я жалобы, растерзанный страданьем.
Иду — и вновь очарованьем
От размышленья увлечен:
Сребристые ручьи, у ног моих рождаясь,
Игриво резвятся в струях.
Потом стремительно в потоки превращаясь,
В свирепых падая волнах,
Опустошение и страх несут в долину;
Разлившись, наконец, в отлогих берегах,
Усиливают волн кипящую стремнину
И с шумом ринувшись быстрей,
В необозримости теряются морей.
Утесы гордые я вижу пред собою,
Которых к небесам возносится чело,
И время древностью седою,
Где оттиск зрим веков, — гранит их облекло.
Обозревая вкруг величия картину,
Мой любопытный взор поспешно увлечен
С потока на поток, с пучины на пучину, —
И вдруг… недвижим, поражен!
Природа! Власть твою в местах сих постигаю;
Пустынной дикостью твоею я пленен;
Величье в смелости трудов твоих встречаю;
И в ужасе самом… восторжен, изумлен!

Вот в сем убежище, уединен от света,
Остаток дней моих желал я провести;
Здесь думал сладкое спокойствие найти
И образ позабыть бесценного предмета, —
Но имя милое невольно я твердил,
И эхо дальнее внимало за горою;
Его ж на камне сем я трепетной рукою
С моим сплетя, изобразил.
Здесь странник некогда, еще под свежим мхом,
Увидит имена истертые со вздохом
И скажет так: он пламенно любил
И пел в пустыне сей любви своей мученья;
Я с ним печаль его делил
И повторял… его же вдохновенья.

«Как звать тебя, чудак? Кто ты?» — «Я бог Амур!»
«Обманывай других! Ты шутишь, балагур!»
«Ничуть! Свидетель бог! Амуром называюсь!»
«Быть так! Но кто тебе дал странный сей убор?» —
«Кто дал? Весь божий свет! Обычай, город, двор».
«Какой бесстыдный взгляд! Нахальность! Удивляюсь!»
«Простак! Невинности уж нынче негде взять!»
«Куда ты дел свой лук, колчан, светильник, стрелы?»
«На что они, без них могу торжествовать!
Упорных больше нет! Мужчины стали смелы!»
«Какой переворот!.. А где же твой покров?»
«Хватился!.. Потерял». — «О жалкий из богов!
Но что? Ты весь в шерсти! С козлиными ногами,
С гремушкой! Маскою! В дурацком шушуне!
Зачем такой наряд? Пожалуй, объяснися!»
«По милости его весь мир подвластен мне!»
«Ты царь?» — «Я бог!» — «Не мой!» — «Всевечный! Отвяжися!»

Когда б с сих пор мы убегали
В любви, о друг мой, от людей,
Когда бы даже дни не знали
О сладких таинствах ночей!
С сих пор пусть из груди твоей
Малейший вздох не вылетает;
Меня увидя, не красней,
Пускай любовь себя скрывает;
Пускай небесный голос твой
В слух боле не влетает мой,
Пусть взор о неге позабудет
И мысль рассеянее будет.
Но ах, красавица моя!
На что я дал сии советы?
Вперед раскаиваюсь я;
Мне дороги любви приметы:
Я в них все счастье нахожу.
Нет! не старайся притворяться,
Все ложь, я сам себе скажу —
Но все нельзя мне не бояться.

Навек постыл
Будь, образ милой,
Что изменила,
Кого любил!
Мы прятать станем
Слезу очей:
Подобно ей,
И мы обманем!
Прекрасный вид
В расцвете силы
Сердечку милой
Так сильно льстит.
Пуста несметно,
Ты безответна
К моим мольбам.
К обману падка,
Быть хочешь сладкой
Другим очам.
Ей огорчений
Не жаль моих;
От чар своих
Ты в упоенье,
Года пройдут
И дар нездешний
С собой возьмут,
Любовь поспешно
Прочь унесут.
Уход тревожный!
Надежду гнать!
Ах, изменять
Уж невозможно!
Тогда при всех,
Роняя смех,
И рад ужасно,
Мимо идя,
Промолвлю я:
«Она была прекрасна!»

Ты помнишь ли, чудесная плутовка,
Ту ночь, когда счастливою уловкой
Обманут Аргус, стороживший дом,
К тебе в объятья я попал тайком.
От поцелуев защищала алый
Свой рот напрасно ты на этот раз;
И только к кражам приводил отказ.
Внезапный шум ты в страхе услыхала,
Смогла далекий отсвет увидать,
И позабыла ты про страсть в испуге.
Но изумление заставило опять
В моих руках сердечко трепетать.
Я хохотал над страхами подруги:
Я знал, что в это время стережет
Восторги наши бог любви Эрот.
Твои видя плач, он попросил Морфея,
И тот у Аргуса, врага услад,
Мгновенно притупил и слух и взгляд,
Раскрыв крыло над матерью твоею,
Аврора утром раньше, чем бывало,
Теченье наших прервала забав,
Амуров боязливых разогнав.
Им смехом ты невольным обещала
Свиданье новое под вечерок.
О, боги! Если бы я только мог
Владеть и днем, и полночью моею, —
То юный провозвестник дня позднее
Нам возвещал бы солнечный восход.
А солнце, в легком беге устремляясь
И обликом румяным улыбаясь,
На час-другой взошло б на на небосвод!
Имели б времени амуры боле,
И сумрак ночи длился дольше бы тогда,
Моих мгновений сладостная доля
Среди одних утех была б всегда.
И в сделке мудростью руководимый, —
Я четверть отдал бы моим друзьям,
Такую ж часть — моим прекрасным снам,
А половину — отдал бы любимой!

«О жребий смертного унылый!
Твой путь, — Зевес ему сказал, —
От колыбели до могилы
Между пучин и грозных скал;
Его уносит быстро время;
Врага в прошедшем видит он;
Влачить забот и скуки бремя
Он в настоящем осужден;
А счастья будущего сон
Все дале, дале улетает
И в гробе с жизнью исчезает:
И пусть случайно оживит
Он сердце радостью мгновенной —
То в бездне луч уединенной:
Он только бездну озарит.
О ты, который самовластно
Даришь нас жизнию ужасной,
Зевес, к тебе взываю я:
Пошли мне дар небытия».

В стране, забвенной от природы,
Где мертвый разрушенья вид,
Где с ревом бьют в утесы воды,
Так говорил Зпимесид.
Угрюмый, страшных мыслей полный,
Он пробегал очами волны,
Он в бездну броситься готов…
И грянул глас из облаков:
«Ты лжешь, хулитель Провиденья,
Богам любезен человек:
Но благ источник наслажденья;
Отринь, слепец, что в буйстве рек,
И не гневи Творца роптаньем».
Эпимесид простерся в прах.
Покорный, с тихим упованьем,
С благословеньем на устах,
Идет он с берега крутова.
Два месяца не протекли —
На берег он приходит снова.
«О небеса! вы отвели
Меня от страшной сей пучины;
Хвала вам! тайный перст судьбины
Уже мне друга указал.
О, сколь безумно я роптал!
Не дремлют очи Провиденья,
И часто посреди волненья
Оно являет пристань нам;
Мы живы под Его рукою,
И смертный не к одним бедам
Приходит трудною стезею».
Умолк — и видит: не вдали
Цветет у брега мирт зеленый,
На брата юного склоненный,
И бури ветви их сплели.
Под тенью их он воздвигает
Лик Дружбы, в честь благим богам.

Проходит год — опять он там;
Во взорах счастие пылает;
Гименов на челе венок.
«И я винил в безумстве рок!
И я терял к бессмертным веру!
Они послали мне Глисеру;
Люблю, о сладкий жизни дар!
О! как мне весь перед богами
Излить благодаренья жар?»
Он пал на землю со слезами;
Потом под юными древами,
Где Дружбы лик священный был,
Любви алтарь соорудил.

Свершился год — с лучом Авроры
Опять пришел он на утес,
И светлые сияли взоры
Святым спокойствием небес.
«Хвала вам, боги; вашей властью
Узнал в любви и в дружбе я
Все наслажденья бытия;
Но вы открыли путь ко счастью.
Проклятье дерзостным хулам,
Произнесенным в исступленье!
Наш в мире путь — одно мгновенье,
Но можем быть равны богам».
И он воздвиг на бреге храм,
Где все пленяло простотою:
Столбы, обитые корою,
Помост из дерна и цветов,
И скромный из соломы кров,
Под той же дружественной сенью,
Где был алтарь сооружен…
И на простом фронтоне он
Изобразил: Благотворенью.