Архив стихотворений Дона Аминадо

Мягкими хлопьями падает
Первый летающий снег.
Сердце больное не радует
Санок отчетливый бег.

Легкие, нежные венчики
Белых мистических роз…
Смехом встречают бубенчики,
Смехом встречают мороз.

Ты, как седая пророчица,
Снова приходишь, зима!
Сердцу болезненно хочется
Выведать тайну ума.

Ты не поможешь, суровая,
Только следы заметешь!
Сердце опутает новая,
Новая сладкая ложь.

С призраком веры таинственным
Нищих душой обручи!
Разве не мы об единственном
Плачем неслышно в ночи?..

Медленно небо бесстрастное
Розы роняет земле.
Вижу чело я прекрасное:
Алый венок на челе!..

Вижу родное, любимое
В пламенных розах лицо.
Туже и туже незримое
Темных предчувствий кольцо.

Нет! Не солжешь, не опутаешь
Сказкою зимнего дня.
Тщетно, пророчица, кутаешь
В светлые ризы меня!

Слышите, — стонут бубенчики
Имя родимое вслух!..
Легкие, нежные венчики —
Легкий, летающий пух.

Белые розы склоняются
Там, где могильная тьма…
Веснами зимы сменяются —
Вечная в сердце зима!..

Возник на топких берегах
Наперекор природе грозной.
Назначен путь ему в веках —
Сверкать, как свет сверкает звездный!

И вместе с ним пришла пора
Давно желанного рассвета
Железной волею Петра,
Мечтой венчанного поэта.

Сказал: «Да будет!» — и гранит
Затеплил блеск дотоле скрытый.
Руда певучая звенит —
Меж камней клад поет отрытый.

И город-призрак, город-сон
Растет на севере пустынном,
Как будто в сказке вознесен
Он мановением единым.

Как взмахом верного весла,
Порой смиряется стихия,
Так с новым городом росла
И крепла новая Россия!

И там, где прежде тишина
И ночь глубокая царила, —
Полоска узкая одна
Леса и степи озарила.

Благословенная Судьба
Победный путь нам предвещала
И в повелителя раба
Других народов обращала.

Так было свыше суждено —
И мы живем еще мечтами,
Что станет прежнее окно
Отныне светлыми вратами!

Здесь двух веков немая грань
Проведена чертой упорной.
Подхвачен снова клич: восстань!
Страною, жребию покорной!

На дерзкий вызов свой ответ
Даст вновь гранитная громада —
И вновь блеснет России свет
С высот родного Петрограда!

В эти дни, когда клики: «Осанна!»
Заглушаются криком: «Распни!»,
Позабытый рассказ Мопассана
Воскрешают невольно они.

Как далеко умел он провидеть,
Как обид не хотел он забыть!
Как он страстно умел ненавидеть,
Как безумно и нежно любить!

Горечь скорби душа сберегала,
Сладость мести таила она!
Страстным бунтом восставшего Галла
Эта жуткая книга полна!

И тому, кто тревожную совесть
Не распродал по сходной цене,
Пусть напомнит печальная повесть
О жестокой минувшей войне!

…И, как ныне, лихие драгуны,
Совершали набеги — тогда!
Как теперь полудикие гунны,
Обращали во прах города!

Вот один во враждующем стане —
Престарелый печальный аббат:
Лента крови на черной сутане,
Но священник трезвонит в набат!

Вам прекрасные девушки в Лилле,
Содрогаясь, расскажут о том,
Как их наглые швабы любили,
Как бросали солдатам потом!

И рубцы, и кровавые шрамы
Вам расскажут о муках людей,
Защищавших священные храмы,
Где кормили враги лошадей!

Не осталось у Франции милой
Бледных лилий, не смятых ногой, —
И рыдает поэт над могилой,
Над могилой ее дорогой!

Но души просветленной — «Осанна!»
Заглушить бесноватых: «Распни!»
…Слаще яда строка Мопассана
Для любви в эти жуткие дни!..

Царица гордая бушующих морей.
Легенда старая суровых капитанов!
Страна загадочных и сумрачных туманов,

В лесах из мачт и прихотливых рей —
Ты блещешь красными огнями фонарей
В пути бесчисленных гигантских караванов!

Соленых волн рассыпчатая пыль
Сверкает брызгами над всеми парусами.
Им бури грозные родными голосами

Всегда рассказывают пламенную быль
Про то, каких пространств касался острый киль,
Какими небеса смеялись небесами!..

Есть тайна вещая в безмолвных моряках
Для тех, чья родина — раскинутые степи.
Гремят всегда их якорные цепи,

Всегда огонь — в далеких маяках,
Тугой канат — в натруженных руках
И что-то детское, задорное в их кепи!

На их гербе — к прыжку готовый лев
Грозит дерзнувшего безумца окровавить:
Не даст легко он женщин обесславить —

Британских девушек с осанкой королев!
Кто испытал величественный гнев, —
Попытку дерзкую спешит скорей оставить!

…В машинном грохоте дымятся города.
Щетина труб венчает кровли зданий —
Эмблемой черною испытанных созданий,

Плодов упорного и мощного труда.
Веков истории проходит череда
В простых словах пленительных преданий.

…Как верный щит — британская скала
Стоит в плену бушующего моря,
И, с бурей волн рокочущею споря,

В глубоких гаванях звонят колокола:
Пусть знают путники, что затаила мгла
В пучине вод — пучину зла и горя!..

Пускай теперь осмелится пират
Направить бриг на грозные утесы.
Назад!.. — колокола немолчно говорят.
Вперед!.. — поет волна, — вперед, мои матросы!

Еще одна сожженная страница,
Где мир занес немые письмена!..
Из книги прошлого исторгнута она.

Легенд и снов пылает и дымится —
Легенд и снов живая вереница,
Каймою траурной навек окаймлена.

Старинный Реймс — зияющая рана!..
Шампанских лоз чудесная земля
Венчала здесь на царство короля.

Простая девушка — легенда Орлеана, —
В лучах любви явившаяся Жанна,
Чтоб славой вновь покрыть свои поля!

Не сил игрой, не знаком совпаденья
Отмечен был ее победный путь.
Но в душу Франции она пришла вдохнуть

Живую мощь по воле Провиденья —
Сама Весна, как символ возрожденья,
Весну полям растоптанным вернуть!

И мир хранил в своей душе, как чудо,
Как высшую от века благодать,
Воскресшей Франции ту девственную мать,

Простую девушку, пришедшую оттуда,
Где бедной ржи снопов желтела груда,
Чтоб лентой их цветной перевязать.

Мы свято чтим душою благодарной
Ее души величественный взлет,
Который нам расскажет водомет

Над полной снов муаровою Марной:
Кто слышал бред седой и легендарный, —
Лишь тот Любовь великую поймет!

Прекрасный Реймс! Быть может, для немногих
Собор твой был источником утех
У ног Мадонн задумчивых и строгих,

Где мог аббат простить печальный грех,
Где окрылить надеждой новой мог их…
Но сказкой чудною собор твой был для всех!

…И он горит, как драгоценный свиток
Легенд и снов, начертанных Судьбой.
Восходит к небесам не ладан голубой…

Вином причастия свинцовый стал напиток!..
Горит собор в огне позорных пыток
Под хохот варвара, идущего на бой!..

Сквозь лак асфальтовой культуры
Прорвался дремлющий дикарь.
Что фрак взамен звериной шкуры?
В нем — зверь неистовый, как встарь!

Кричал он долго миру — Гений!
«Германский гений-дань веков!» —
Неслись из всех сооружений
Псалмы пронзительных гудков:

Не я ль огнем своих заводов
Копчу и плавлю небеса?
Не мне ль восторженных народов
Поют о славе голоса?

Глядите! Тонкой паутиной
Повисли цепкие мосты!..
Во мне, во мне залог единый
Все побеждающей мечты!

Летят мои аэропланы,
И гордо реет цеппелин!
Что пред тобой другие страны,
Вселенной правящий Берлин?!

И все, что волей человека
Создать доселе суждено, —
Во мне от века и до века
Самой судьбой заключено!

Пропев пред целою вселенной,
Тевтон блестящий вынул меч,
Чтоб объявить Европу пленной
И рабству «Гению» обречь!..

Вперед! на женщин безоружных!
На города, где нет солдат!
Напор полков лихих и дружных
Не будет женщинами смят!

Вперед! Вперед! Пусть плачут бабы,
Больные хнычут старики!
Стрелять, воинственные швабы!
Рубить, блестящие полки!

Сквозь лак асфальтовой культуры
Прорвался дремлющий дикарь!
Что фрак взамен звериной шкуры?
В нем зверь беснуется, как встарь!..

У них был спор о тайне мира.
Один — мудрец. Другой — поэт.
Судьбой дана поэту лира.
Другому — опыт долгих лет.

И, убеленный сединами,
Мудрец смиренно изрекал:
— Не создан мир великий нами,
Но я в нем истину искал!

Я в книгу тайную природы
Свой погружал пытливый ум.
Бежали дни, тянулись годы
В плену величественных дум.

Весенней бабочки строенье,
Волны рокочущий прилив
Рождали новое сомненье,
Исканьем душу окрылив!

И понял я, что тайна мира,
Во всем сокрытая, — одна,
Она в безгранности эфира
И в малой капельке видна.

К земле ли взор опустишь тленной,
Измеришь мысленно ли высь, —
Один указан путь вселенной,
Один закон: живи! трудись!

— О, нет! — восторженный и праздный,
Ему ответствовал поэт, —
Не сможет труд твой безобразный
Пленить прекрасный этот свет!

Послушай мерные напевы
В прибрежном шуме тростника,
Взгляни в глаза прекрасной девы,
На краску крыльев мотылька!

Послушай море в час прибоя,
Как шепчут пенные струи!
Внимай, как небо голубое
Безумно славят соловьи!

И кто сильнее и чудесней
Певца пред смолкшею толпой?!
Весь мир живет одною песней!
Живи, поэт! Живи и пой!

— Поэт! не нами мир устроен!..

— Старик! Но тайна, тайна в чем?..
…Но в этот миг пришедший воин
Отсек им головы мечом!..

Кайзер сказал ей: «Амалия!
Главное в жизни — рожать!
Пусть распускается талия, —
Незачем нас поражать!..
Важно лишь то, что вещественно:
Важно солдат наплодить!
Также не мене существенно —
В церковь исправно ходить!..»
Полной восторга Амалии
Кайзер заканчивает речь:
«Кухня — предел! И — не далее!
Стряпать, мейн шецхен, и печь!»
Мига покоя не ведая,
Трудится верно жена:
Часто свой грех исповедуя,
Тут же рожает она.
Бисером туфли покойные
Шьешь повелителю ты!
Два подбородка достойные
Будят невольно мечты…
Все распускается талия,
Все добросовестней шнур!
Пусть себе пишут, Амалия,
Там про каких-то Лаур!..

Пожалуй, я и теперь соглашусь на мир, если они так хотят, но только чтобы мою империю и меня самого ни, ни, ни!.. Чтобы я и она оставались неприкосновенны.

Из последней речи, приписываемой кайзеру

Сначала кайзер их сказал: «Вселенная!
Таков мой максимум! Таков мой минимум!
Победа жалкая, обыкновенная
Увлечь не может мой великий ныне ум!»
Что ж делать!.. — кайзеру тогда ответили
Полки несметные, на бой идущие.
Штыки холодные покорно встретили
И пули, в воздухе про смерть поющие…
Была ль то мания его величия
Иль жажда подвига и приключения, —
Для них-то, собственно, ведь нет различия:
Идти! и кончено!.. Без исключения!..
Отбарабанили!.. и понемножку
Летят солдатики под пушек громами!
О, нервы кайзера!.. Он сыплет в ложечку, —
Что час, то натрами, что час, то бромами!..
А планы рушатся… И он в истерике
Кричит: «Послушайте! Эй, вы там, публика!..
Ну, так и быть уже! Пусть без Америки!..
Готов я сбросить вам полтинник с рублика!..»
Отдули кайзера — мое почтение!
И в хвост, и в гриву бьют, что называется…
Должно быть, лопнуло его терпение —
И с речью новою он обращается:
«Как, значит, бьете вы, в таком-де разе я
Готов к вам с новыми ужо-тко скидками!
Примерно, сколько же?» — «Да хоть бы Азия!..»
Изрядно мято, знать, по подмикитками!..
Но пуще прежнего гремит баталия.
Все пушки грозные в атаку пущены.
«Да, вот вам Африка! Ну, вот Австралия!..
(Усы не взвинчены, а вниз опущены!..)
Ну хоть Европу-то одну, по крайности,
Могу я взять себе по справедливости?!»
«Сие зависит все лишь от случайности!» —
Ему ответили не без игривости…
Летят солдатики, как та от кос трава,
Все дело кончилось пустой записочкой:
«Сидеть вам в домике. Ни шагу с острова.
А вот и пенсия: пивцо с редисочкой!..»

Еще одной империи не стало.
Республики плодятся, как грибы.
Хивинский хан низвергнут с пьедестала.
О, трижды хан! О, пасынок судьбы!..

Как некий смерч, мятущий по Сахаре,
Как некий дух, бушует Карахан.
В халате хорохорится в Бухаре
Во страхе — всебухарский хан.

И, царь царей, в каракулевых штуках
И в прочих экзотических вещах.
Весь ежится в предчувствиях и муках
Луна всех лун и всеперсидский шах.

А дальше — Индия! Раджи с магараджами!
Ах, и они не смогут устоять!..
И в книгах Ведды выскоблят ножами
И ижицу индусскую, и ять!..

Потом орда того же Карахана
Пройдет Памир, Иран и Гималаи
И, так как нет в Китае богдыхана,
Мгновенно переделает Китай.

Объявлен будет Будда вне закона
Нирвана будет вдруг отменена.
И в откровениях восточного циклона
Родится истина… и даже не одна!

И, к удивлению английских делегаций,
Привезших из Москвы поклон,
Настанет день — и будет Лига Наций!
И будет Трэд и будет Унион!

Германцы на улицах разгромленного Антверпена устраивают военные концерты.

Из газет

Играйте марш! Но самый бурный,
Такой, чтоб топот конских ног
С его прелюдией бравурной
Нигде соперничать не мог!
Играйте марш! Но полный гнева,
Такой, чтоб слышать не могли,
Как стонет женщина иль дева
Над телом, брошенным в пыли!
Играйте марш! Но марш победный,
Чтоб заглушить со всех сторон
Призыв рокочущий и медный,
Напевы жутких похорон!..
Чтоб дикий хохот сумасшедших
И тех, кто вынужден страдать,
Векам грядущим о прошедших
Не мог свой ужас передать!
И грянул марш!.. Гремели трубы,
Бил барабан, ревел гобой!
И в кровь окрашенные губы
Смеялись громко над судьбой!
Играйте марш! Всю мощь излейте!
Отвага — в робкие сердца!
Но, чу!.. Вы слышите?.. На флейте
Рыдает кто-то без конца…
Флейтист! Безумец! Флейта стонет,
Рыдает флейта среди труб!
Твоя мелодия не тронет
Того, кто дик, того, кто груб!
А ты заплатишь головою
За то, что в этот страшный час
Огонь, твоей душой живою
Всегда владевший, не погас!
Но флейта в звуках изливала
И скорбь, и жалость, и привет,
И на вопрос душа давала
Свой сострадающий ответ:
О всех, кто плачет в эти ночи,
О всех, кто страждет в эти дни,
О нежной девушке, чьи очи,
Смеясь, позорили они!..
О том, что сладкого возмездья
Наступят скоро времена,
О том, что кроткие созвездья
Увидит бедная страна!
…И как ни силились литавры
Разбить мелодию тоски, —
Сама судьба вплетала в лавры
Печальных лилий лепестки!..

1

Не нахвалится кулик
На свое болото.
Репюблик-то Репюблик,
А сырья — ни лота.

2

Говорил хамелеон,
Что синица-дура.
У кого-Наполеон,
А у нас… Петлюра!..

3

Все на свете пустяки,
А любовь — игрушки,
Подвезли большевики
К Тегерану пушки.

4

Нынче барышни мудрят,
Завтра ходят, сумны…
Про Ллойд Джорджа говорят,
Что он очень умный!

5

Мой миленок — что ранет,
А цена — полтинник.
Ходит Красин, ходит, свет,
Словно именинник!

6

Стала Катька говорить,
Ходит — руки в боки:
— С анжанером буду пить
Только файфоклоки!..

Пыль Москвы на ленте старой шляпы
Я, как символ, свято берегу.
…Буду плакать… Жгучими слезами
С полинявшей ленты смою пыль.

Lolo

Поэты писали о тяжких этапах,
О пыли на лентах, о лентах на шляпах,
О том, что на свете не все справедливо…
И было мне грустно, и было тоскливо.

Я думал о том, что душа позабыла,
Что все это верно, что все это было,
Что были дни гнева, и скорби, намести —
И падали шляпы… и головы вместе.

И головы с шумом катились по плахам,
И все это стало бессмысленным прахом:
Король и виконты, поместья и ренты,
Пророки, поэты, и шляпы, и ленты!..

Мы пишем в газетах, толпимся в подъездах,
Томимся в приемных, взываем на съездах —
То к сербам, то к чехам, то к чехословакам,
То даже к румынам, то даже к полякам.

Нам ставят условья. И чертят границы.
Но мы не согласны!.. Мы… важные птицы!..
Конечно, нас били на разных этапах.
Но все же не выбили пыли на шляпах!

И пыль эту смоем мы только слезами…
Чего ж вы глядите большими глазами?!
Вам кажется странным такое занятье?
В Европе — вы щетками чистили платье!..

О, вечная пропасть! Гранит и стихия!
Европа есть Марфа! Россия — Мария!
Христос и Антихрист! И лик и личина!
Не в этом, не в этом ли скрыта причина,
Что нас с нашей малою горсткою пыли
Ни в Гайт, ни в Булон, и ни в Спа не пустили?!

Не знаю. Возможно. Но сердцу тоскливо.
Ужасно, что в мире не все справедливо,
Что снова Терсит побеждает Патрокла,
Что дождь барабанит в оконные стекла,
Что нету зонта, чтоб дойти до этапа,
Что надо идти и что вымокнет шляпа…

А как пили! А как ели!
И какие были либералы!..

Чехов

У одной знакомой беженки,
У жеманницы, у неженки,
Растерявшей женихов,
Отыскал я томик свеженький
Иго-Игоря стихов.

Знай свисти себе, насвистывай
И странички перелистывай,
Упивайся и читай
Про веселый, про батистовый,
Гладко выглаженный рай.

В душу глянешь — вся изранена,
Вся печалью затуманена,
А уста должны молчать.
Вот тогда-то Северянина
И приятно почитать.

Слаще сладостной магнезии
Откровения поэзии,
Повествующей о том,
Как в далекой Полинезии
Под маисовым кустом

Не клянутся и не божатся,
Горьким горем не тревожатся,
Фиги-финики едят
И лежат себе, и множатся,
И на звездочки глядят.

Все мужчины — королевичи,
Или принцы, иль царевичи,
В крайнем случае князья.
А про женский род, про девичий
Лучше выдумать нельзя.

Очи синие, наивные.
Плечи белые, узывные.
Поглядишь — царица Маб.
И красоты эти дивные
Охраняет черный раб.

Ну не персик, ну не груша ли
Петербургский этот плод?!
Как мы жили! Как мы кушали!
Что читали, что мы слушали
У гранитов невских вод?!

Забирались в норки, в домики,
Перелистывали томики,
Золотой ценя обрез.
А какие были комики
И любители поэз!..

И порой я с грустью думаю,
За судьбой следя угрюмою,
Что она — итог грехов,
И что все явилось суммою,
Главным образом, стихов!

Тут — мужик, а мы — о грации.
Тут — навоз, а мы — в тимпан!..
Так от мелодекламации
Погибают даже нации,
Как лопух и как бурьян.

И встретились они.
И поняли без слов.

Апухтин

1

Буду ждать тебя в Люцерне,
Мой учитель, мой кумир.
В старой, сводчатой таверне
Нам дадут швейцарский сыр.

И к слезе его прозрачной
Я добавлю и свои —
Слезы жизни неудачной,
Слезы горестной любви.

Как одна с другою слита,
Ты поймешь ли, мой педант?..
Жду. Тоскую.
Джиолитта.
Отвечай мне poste-restant.

2

Хорошо. Придется взвесить.
Врозь ужасно тяжело.
Выезжаю ровно в десять.
Твой всегда влюбленный Лло.

3

Я свободна. С прежней силой
Пробудилась в сердце страсть.
Будьте добрым, милый, милый,
И не дайте мне упасть.

Если кровь седого галла
Не ушла из ваших вен,
Если любите хоть мало,
Приезжайте в Экс-ле-Бэн.

Неужели позабыты
Ночь, гондола?.. смятый бант?..
Жду. Тоскую.
Джиолитта.
Отвечайте poste-restante.

4

Хорошо. Без оговорок
Все прощу. Но взвесь. Пойми.
Выезжаю в десять сорок.
Обнимаю. Твой Мими.

5

Сэр! Прошу вас, помогите,
Напишите Джиолитте,
Что пора кончать роман.
Надоела.
Мильеран.

6

Cher monsieur, пишите сами.
Ибо, строго между нами,
Я уж дал ей атандэ.
Надоела.
Ваш Л. Д.

1

Надо быть злободневным!
Согласен.
Надо чувствам горячим и гневным
Дать естественный выход,
Чтоб Красин
Сразу высох от черной печали!..
И чтоб все,
Негодуя, читали!
Все, кто любит стихи об отчизне-
В этой жизни…

2

Надо помнить, что поздно
Иль рано
Будут все рифмовать
Мильерана.
Как когда-то хулители прозы
Находили, что розы
И слезы —
Это лучший шедевр Аполлона,
И писали об них
Неуклонно!..

3

Признаю. Обещаю. Клянуся.
Никакая отныне Маруся,
Никакой океан и приливы,
Никакие морские отливы,
И ни плечи, что гипса белее,
И ни губы, что вишен алее,
И ни взор, что острее рапиры, —
Не смутят арендованной лиры!..

4

Буду крепче, упорней и тверже,
Чем граниты, поросшие мохом.
Буду честно писать о Ллойд Джордже.
И со вздохом!..
Зараженный примером конфреров,
Вообще, —
Опущусь до премьеров,
Ибо мир,
Потрясенный грозою,
Любит ямбы, как сыр.
Со слезою!..

Когда массы поймут, тогда…

Из газетной статьи

Когда массы поймут… —
Это слаще признания,
Это слаще свидания,
Когда любят и ждут!

Когда массы поймут…
В этой строчке торжественной —
Рим и цезарь божественный,
И над Цезарем — Брут!

Когда массы поймут…
О, простор бесконечности,
О, дыхание Вечности,
Где уже не живут!

Когда массы поймут…
Это так утешительно.
Так легко и внушительно,
Как для лошади кнут!

Когда массы поймут…
Вместо сроков с отсрочками —
Три понятия с точками,
Три понятия тут!

Когда массы поймут…
Разрешенье от бремени
Вне пространства и времени,
Вне каких-либо пут!

Когда массы поймут…
О, веселые перышки,
О, газетные скворушки,
Что не сеют, не жнут!

Когда массы поймут…
То-долой, то — ура поют,
Глянь, возьмут — нацарапают,
А потом промакнут!..

Когда массы поймут…
Вот спасибо, утешили.
Черт ли, дьявол ли, леший ли —
Всем им будет капут.

Когда… массы… поймут!
Поколенья придут.
Поколенья пройдут.
От какой-нибудь малости
Лопнет ось. И в усталости
Закружится земля —
И ее подтолкнут,

И она упадет
В состоянии вялости.
И не будет земли,
И ни нас, и ни вас.
И ни масс… И тогда-с!.. —
Будет то, что для шалости

Было сказано тут,
Будет ясно доказано
То, что было нам сказано:
Когда массы поймут…

На каком основании я обязан вам верить,
Дорогой собутыльник и провидец в веках?
Я уже не желаю, не могу лицемерить.
У меня уже тоже седина на висках.

Стоит вам приложиться к дорогому сотэрну
И увидеть под пеплом огоньки папирос,
Вы теряете почву, отрицаете скверну
И плетете гирлянды, и, конечно, из роз!..

Вы твердите, что небо… — Небо будет в алмазах,
И что кровь человечества станет легка.
И во всех ваших клятвах, и во всех ваших фразах
Что-то есть, что похоже на мечты бедняка.

Вы всегда говорите об исполненных сроках,
Прожигаете скатерть папироской своей
И в каких-то неясных и туманных намеках
Обещаете радость воплощенных идей.

Почему это радость?! И кому эта радость?!
Ах, в блаженном сотэрне доказательства нет.
Но в бокале есть горечь, и в бокале есть сладость,
И в их вечном слиянии-вечный ответ.

Я прощаю вам речи о повергнутом хаме,
Но когда б только сила мне была суждена, —
Я бы всем оптимистам, исходящим стихами,
Не давал — ни сотэрна, ни другого вина!..

1

О, мелкий бес проклятого злорадства,
Смиряй души мучительную боль,
Дразни ее бравадой святотатства,
Которое хмельней, чем алкоголь!

2

Не Гегель я, не Кант и не Спиноза,
Чтоб рассуждать с величием тупым,
Когда растоптана единственная роза,
Согретая дыханием моим!..

3

Вулкан — в огне. Клокочущая лава
Растет и вырастает, как стена.
Георгия Великая держава!
К тебе моя любовь обращена!..

4

Ты первая почувствуешь восторги,
Которые — презрительны к судьбе —
Твои же воспаленные георги,
Готовили на Севере тебе!..

5

Отметить с благодарностью не кстати ль,
Что в мире не проходит ничего?!
Чхеидзе был наш первый председатель,
А Скобелев — и более того!..

6

О, светлые подсолнухи свободы,
О, семечки февральской суеты,
Из вас по ухищрению природы
Возникли настоящие цветы!..

7

Но все есть прах. И уж бегут лавины.
И ветер рвет кавказскую доху.
И снова обратятся георгины
В подсолнухов родную шелуху.

8

И притекут разрозненные страны.
Вернутся псы к блевотине своей.
«Они идут, цветные караваны!..» —
Как говорил писатель наших дней.