Архив стихотворений Дона Аминадо

Эстрада затянута плюшем и золотом.
Красуется серп с историческим молотом.
Тем самым, которым, согласно теории,
Весьма колотили по русской истории.

Сидят академики с тухлой наружностью,
Ядреные бабы с немалой окружностью,
Курносые маршалы, чуть черноземные,
Степные узбеки, коричнево-темные.

Фомы и Еремы, тверские и псковские,
Столичные лодыри, явно московские,
Продольные пильщики, крепкие, брынские,
Льняные мазурики, пинские, минские,

Хохлы Николая Васильича Гоголя,
И два Кагановича, брата и щеголя…

Я раскладывал пасьянсы,
Ты пила вприкуску чай.
Дядя Петя пел романсы —
«Приходи и попеняй»…

Тетя Зина Жюль Ромэна
Догрызала пятый том.
Старый кот храпел блаженно
И во сне вилял хвостом.

Колька перышком царапал,
Крестословицы решал.
А над крышей дождик капал,
А в углу сверчок трещал.

И хотя порой сжималось
Где-то сердце много крат,
В общем, жизнь утрамбовалась,
Утряслась, как говорят.

Что там дальше, неизвестно…
Вероятнее всего,
Мы пасьянс закончим честно,
Неизвестно для чего.

И порой, и то с конфузом,
Вспомнив дедов и папаш,
Средним вырастет французом
Этот самый Колька наш.

Довольно описывать северный снег
И петь петербургскую вьюгу…
Пора возвратиться к источнику нег,
К навеки блаженному югу.

Там молодость первая буйно прошла,
Звеня, как цыганка запястьем.
И первые слезы любовь пролила
Над быстро изведанным счастьем.

Кипит, не смолкая, работа в порту.
Скрипят корабельные цепи.
Безумные ласточки, взяв высоту,
Летят в молдаванские степи.

Играет шарманка. Цыганка поет,
Очей расточая сиянье.
А город лиловый сиренью цветет,
Как в первые дни мирозданья.

Забыть ли весну голубую твою,
Бегущие к морю ступени
И Дюка, который поставил скамью
Под куст этой самой сирени?..

Забыть ли счастливейших дней ореол,
Когда мы спрягали в угаре
Единственный в мире латинский глагол —
Amare, amare, amare?!

И боги нам сами сплетали венец,
И звезды светили нам ярко,
И пел о любви итальянский певец,
Которого звали Самарко.

…Приходит волна, и уходит волна.
А сердце все медленней бьется.
И чует, и знает, что эта весна
Уже никогда не вернется.

Что ветер, который пришел из пустынь,
Сердца приучая к смиренью,
Не только развеял сирень и латынь,
Но молодость вместе с сиренью.

1

Блажен, кто вовремя постиг,
В круговорот вещей вникая,
А не из прописей и книг,
Что жизнь не храм, а мастерская.

Блажен, кто в этой мастерской,
Без суеты и без заботы,
Себя не спрашивал с тоской
О смысле жизни и работы.

2

Но был воистину блажен
Лишь тот, кто в жажде совершенства,
Меж четырех укрывшись стен
От слишком шумного блаженства,

Вкушал нехитрые плоды,
Не пил лекарственной полыни
И старых циников труды
Читал лениво по-латыни.

Лето пахнет душным сеном.
Сливой темною и пыльной,
Бледной лилией болотной,
Тонкостанной и бессильной.

Испареньями земными,
Тмином, маком, прелью сада.
И вином, что только бродит
В сочных гроздьях винограда.

А еще в горячий полдень
Лето пахнет лесом, смолью.
И щекочущей и влажной
Голубой морскою солью.

Мшистой сыростью купальни,
Острым запахом иода
И волнующей и дальней
Синей дымкой парохода.

Уже обрызганная кровью,
Упала роза на гранит.
Уже последнею любовью
Пылают астры. Сад молчит.

Он отшумел. Он умирает.
Дом заколочен. В доме тьма.
И у балкона ветр играет
Обрывком женского письма.

И, чуя гибели предтечу,
Сентябрьский тлен и смертный прах,
Тревожно ласточки щебечут
На телеграфных проводах.

А сад в бреду. Он умирает.
Дом заколочен. В доме тьма.
И ветер злится и играет
Обрывком женского письма.

Воскресают слова,
Точно отзвук былого.
Зеленеет трава,
Как в романе Толстого.

Раздвигается круг,
Где была безнадежность.
Появляется вдруг
Сумасшедшая нежность.

Этак взять и нажать
На педаль или клавиш,
И кого-то прижать,
Если даже раздавишь!

Что с того, что стрелой
Краткий век наш промчался…
Даже Фет пожилой,
Как мальчишка, влюблялся.

Даже Виктор Гюго,
С сединами рапсода,
Не щадил никого,
В смысле женского рода.

Этак вспомнишь и зря,
Повздыхаешь, понятно.
Вообще ж говоря,
Просто вспомнить приятно.

Декабрьский воздух окна затуманил.
Камин горел.
А ты в стекло то пальцем барабанил,
То вдаль смотрел.

Потом ты стал, как маятник, болтаться.
Шагать. Ходить.
Потом ты просто начал придираться,
Чтоб желчь излить.

Ты говорил, что пропасть между нами-
Вина моя.
Ты говорил роскошными словами,
Как все мужья.

Ты вспоминал какие-то ошибки
Прошедших дней.
Ты говорил, что требуешь улыбки,
Не знаю, чьей.

Ты восклицал, куда-то напряженный
Вперяя взгляд:
— Как хороши, как свежи были жены…
Лет сто назад!

Пришла зима. Ударили морозы.
И ты сказал:
«Как хороши, как свежи были розы»…
И замолчал.

Но я тебе ни слова не сказала.
Лишь, вопреки
Самой себе, молчала… и вязала
Тебе носки.

Играй нам, веселый шарманщик!
В домах этих радости нет…
Баюкай, бродячий обманщик,
За несколько звонких монет!

Ты видишь — мы стали добрее:
Как много летит серебра!
Мы чувствуем раны острее
И лечим их ложью добра!

От горестей стали мы старше!
Нас крепким вином напои,
Играй нам веселые марши
И грустные вальсы твои!

Гляди — из раскрывшихся окон
Один за другим, чередой,
Мелькает девический локон,
А рядом печально-седой…

Всем хочется ложью минутной
Купить своим душам покой.
Играй же, шарманщик беспутный,
Играй же, забавный такой!

Ты — вольный, не связанный цепью
Из маленьких звеньев любви!
Ты звал свою родину степью,
А мы… Вот монета! Лови!

Тревожные мысли! Не жальте!
Вернутся, вернутся они!
Как много монет на асфальте
Звенит в эти грустные дни!..

Звенит суеверная плата
За счастье в далеком краю!
За мужа, за сына, за брата,
Быть может, погибших в бою!..

…Играй нам, веселый шарманщик!
В домах наших радости нет…
Баюкай, бродячий обманщик,
За несколько звонких монет!..

Грохочут в ночи и летят поезда —
И рельсы охвачены дрожью.
А в небе далекая светит звезда
Над ветром взволнованной рожью.

И черный бросает во тьму паровоз
Свой свист и глухой и протяжный.
Горящие искры взметнувшихся роз
Росой поглощаются влажной.

Все дальше, и мимо немых деревень,
Минуя родные пригорки, —
Туда, где вдали занимается день
Неведомый, жуткий и зоркий!

Здесь высятся грудой живые тела —
Сплетенные братские руки.
И ловит пугливая, чуткая мгла
Их сонного шепота звуки.

И теплые вздохи родимой земли
Дарит им проснувшийся клевер.
В сердца нам отвагу, отвагу всели,
Наш грустный, задумчивый Север!

Солдатик! Товарищ! Ты видишь? Смотри
На узкую солнца полоску!
За эти деревни! За трепет зари!
За эту немую березку!

Медвяные запахи спеющей ржи
Ты вспомнишь, почувствуя порох!
Свой остро отточенный меч обнажи
С мечтой о далеких просторах!

Вбери же, впитай в эту мощную грудь
Все тени, все запахи ночи!
Быть может, тяжелый и длинный твой путь
Покажется легче, короче!..

И в час, когда крепко вонзятся клинки,
Горячей обрызганы кровью,
Ты вспомнишь поля и на них васильки-
И вспыхнешь великой любовью!

…Грохочут в ночи и летят поезда —
И рельсы охвачены дрожью,
И в небе далекая светит звезда
Над ветром взволнованной рожью!..

Гремят торжественные клики,
Молчанью мудрому уча.
Я имя нежной Вероники
На стали вырезал меча.

Иди! — сказали — и подъемлю
И опускаю острие —
За эту горестную землю,
За сердце детское твое!

И знаю: враг себя, наверно,
Как я, мечом опоясал.
И чье-то имя суеверно
На светлой стали написал.

Настанет час! Мы кровью свежей
Поля немые обагрим!..
И, может быть, одни и те же
Слова со вздохом повторим!

Сквозь мглу последнего тумана
Блеснут в расширенных очах
Два изменивших талисмана
На верных жребию мечах!

До свиданья, мой нежно любимый,
До свиданья, мой светлый жених!
Собери эти слезы и вымой
Раны в жарких слезинках моих!

Сразу скрылося солнце за тучу,
Сразу спряталось счастье от нас.
Не сердись на меня, что я мучу
И тебя, и себя в этот час!

Это сердце всегда было радо
Твоему покоряться уму.
Ты печально промолвил: «Так надо!»
Я не смела спросить: «Почему?»

Обовью эти мощные плечи!
Не отдам эти кудри врагу!
Ты уходишь? Так надо?.. Я свечи
Пред старинной иконой зажгу!

Буду жарко молиться, чтоб злую
Отвратила погибель гроза,
А потом горячо поцелую
Дорогие, родные глаза!

О, печальные девушки, верьте:
Не отнимет любимых судьба!
Разве веет дыхание Смерти
Вкруг высокого, чистого лба?

Загремели призывные трубы,
Словно стаи проснувшихся птиц.
И горячие девичьи губы
У любимых трепещут ресниц.

А колес надоедливый ропот
Заглушает свистком паровоз.
Торопливый, стремительный шепот
Оборвался и замер средь слез.

…Еле слышна вдали канонада.
Груда мертвых и раненых тел.
Зоркий ястреб, кружась, пролетел
И на труп опустился… — Так надо!..

И изогнутый клюв свой как раз
Он вонзает в закрытые веки
Этих скорбных, уснувших навеки —
Бесконечно целованных глаз!..

Еще вчера она плясала
В утеху сытым господам
И взгляды жуткие бросала
По очарованным рядам.

Звенели кольца и запястья,
Но каждый чувствовал и знал,
Что это только призрак счастья
Обманный танец танцевал!

Потом танцовщицу ласкали
Холеной, опытной рукой
И каждый в пенистом бокале
Искал свой призрачный покой.

Еще вина! Еще веселья!
В душе скребет когтистый зверь.
Пусть дальше, дальше час похмелья!
Пусть завтра, завтра! Не теперь!..

Вина! Огней! Цыганских песен!
И самых пламенных отрав!
Просторный зал сегодня тесен
Для их изысканных забав!..

И вдруг!.. Оттуда, из предместий,
Из переулков и углов,
Вползли неслыханные вести
И гул тревожных голосов…

И в ней, невесте пред амвоном, —
Гитану тщетно я искал…
И прозвенел печальным звоном
На землю брошенный бокал.

Не тамбурин-другие звуки
В далеком поле будят кровь…
Благословляю эти руки
И материнскую любовь!..

Она склоняется тревожно.
Невольно катится слеза.
И закрывает осторожно
Чужие-близкие глаза…

Еще вчера!.. Под звон запястья
Ты танцевала мне вчера!..
Плясунья, жаждавшая счастья,
Моя нежданная сестра!..

Вы уходите, милый? Так надо?
Слиться с ними? Стать частью? Зерном?
Вам — с тоской близорукого взгляда,
Напоенного терпким вином?

А маркиза в робронах и в пудре?
Что же будет, подумайте, с ней?
Вы так тщательно светлые кудри
Рисовали, мне помнится, ей!

Эти нервные, тонкие пальцы —
Для чего они там, на войне?
Вам, как девице, — пряжу да пяльцы,
В освещенном закатом окне!..

Темный сад… Упадали на грядки
Лепестки отцветающих роз.
И, как странно, вы помните? Сладкий
Вдруг прилив неожиданных слез!

Впрочем, это понятно, понятно:
Были чисты и молоды все!
И потом… эти белые пятна
Наших девушек в лунной росе!..

Наконец, ваши книги, эстампы
И коллекции старых гравюр!
Ровный свет металлической лампы
И зеленый ее абажур…

О, я знаю: так надо! Но, милый…
Отчего вместо скорби у вас
Блещут новой и действенной силой
Два огня удивительных глаз?

Вы такой углубленный и нежный…
А война — это ставка на кровь!
Так откуда же взгляд ваш мятежный?
Отчего так изогнута бровь?

И, я помню, вы тихо сказали,
Расставаясь со мной поутру:
— Я художник! и тишь ли, гроза ли,
Я люблю только блеск и игру!

…Может быть… Может быть… И, не зная,
Что сказать, вашу руку я сжал —
И была та рука ледяная.
Свет неверный на небе дрожал…

В церкви тихо и скорбно пропели.
Рдел закат, как тогда, как вчера.
Бедный друг! Милый друг! Неужели
Это — всей вашей бури игра?!

Как верный товарищ — со мною часы,
Со мною — часы золотые.

Кладу на неверные жизни весы
Свой жребий впервые, впервые!

Любовно и нежно часы берегу —
Старинный подарок от деда.

Когда я бросаюсь навстречу врагу,
Часы отбивают: победа!

На крышке чеканные есть вензеля
И ангел из бледной эмали.

И тикают часики: наша земля
Томится в слезах и печали!..

Не правда ли, сладко всегда сознавать,
Что в них есть родного частицы:

Изба у опушки, любимая мать
И чьи-то густые ресницы!..

Когда я в росе на поляне лежу
И голову давит котомка, —

Часы золотые в тиши завожу,
И часики тикают громко.

С поблекшею астрою шепчется мак,
И бледно луны покрывало.

А часики милые: так, мол, и так:
Все было и все миновало!..

Но будет, ведь будет! Мы молоды все!
Домой возвратимся — поверьте!

И с астрами шепчутся маки в росе
О счастье, о жизни, о смерти…

Вот стрелка большая дошла до пяти,
И брезжит заря на востоке.

Вставайте, товарищи! Скоро идти!
Все вместе — и все одиноки!..

У каждого тяжкая дума лежит,
Так хочется радости жадно!

А часики тикают. Время бежит.
О, время бежит беспощадно!

…Вдали голубой показался дымок.
За выстрелом — мига короче-

С поблекнувшей астры упал лепесток
На кровью залитые очи!..

Зловеще судьба наклонила весы —
И замерло сердце в надежде!

Рукой коченевшей сжимал он часы,
А маятник тикал, как прежде!..

I

Где-то тихо стонут скрипки.
Вальс воздушно-голубой.
Я дарю тебе улыбки,
Потому что я с тобой!

А в цветные окна зала
Смотрит светлая весна.
Для тебя — она сказала —
Радость утреннего сна!

Повязала белым шарфом
Темно-русую косу.
Приказала нежным арфам
Целый день звенеть в лесу!

Снежным цветом померанца
Осыпает дальний путь,
Как легко в полете танца
Бьется сердце, дышит грудь!..

Ты сжимаешь стан мой гибкий.
В небе — звезд весенних дрожь.
И звенят и стонут скрипки
Про чарующую ложь!..

II

Как звучат печально трубы.
Почерневший лес в бреду.
Я твои немые губы
Поцелую и уйду.

Ветер бешено срывает
Листья желтых тополей.
Никогда никто не знает
Час погибели своей!..

Приказала осень елкам
Панихиду петь в лесу.
Повязала черным шелком
Темно-русую косу.

Луч последнего румянца
Пронизал немую твердь.
В вихре бешеного танца
По полям несется смерть!..

Сердце — в муке бесконечной,
В небе звездочки скорбят.
О какой-то правде вечной
Трубы звонкие трубят!..