Архив стихотворений Дмитрия Сухарева

Снова жирные цыгане,
Дети солнца и земли,
На виоле, на цимбале
Заиграли, завели.
Примаш песню заорал,
Шайка-лейка подхватила,
Что-то к горлу подкатило,
Закачался дымный зал.

Баста, кончились туристы,
Оскудел приток валют,
Остаётся местный, честный
Муз ценитель неизвестный,
Потребитель скромных блюд.

Всё, капут, конец сезона,
Местный люд пришёл к огню,
Подают ему меню,
Выбирает он резонно.

Лить дождям — не перелить,
Время жажду утолить,
Песен не перепиликать,
Скрипок не перепилить!

Удивительно быть мне отцом,
Всё мне кажется — это кто-то
От меня отличный, отдельный
Моему глазастому сыну
Рассказывает про слона.

Удивительно быть мне мужем,
Говорить по утрам «до свидания»,
«Здравствуй» вечером говорить.

Мне работа моя удивительна,
Я вхожу — и студенты
Лезут судорожно в учебник
(Не надышишься перед опросом!),
А я пресно так говорю:
«Евстигнеева», —
И Евстигнеева,
Расхорошенькая, румяная,
Покрывается беглыми пятнами.
Ах, мне бы ей подсказать!..

Непривычно мне, неуютно,
Утомительно быть мне взрослым,
Утомительно знать мне, взрослому,
Всё, что взрослому знать суждено.
Примите меня обратно!
Смотрите: я семиклассник,
Синеглазый и бестолковый.
Захочу — пойду в моряки,
Захочу — подойду к Светланке
И приглашу в кино.

Глупости.
Глупости.
Ходи, человек, на службу,
Учи, человек, сынишку,
Да знай, человек, что где-то
В огромном и взрослом мире,
Как бегуны на старте,
Стоят, накренясь, ракеты,
Нацеленные в твой дом.
А студентка твоя, Евстигнеева,
Не знает отделов мозга.
А спросится всё —
С тебя.

У венгерского поэта
Обитает в доме галка —
Не сорока и не грач.
Галя, краля, королева,
Попрошайка и нахалка,
За поэтом ходит вскачь.
Носом по полу стучит,
Неверморов не кричит.

У венгерского поэта
Шевелюра поседела,
Но кому какое дело
До его седых волос!
Галя, краля, долгий нос,
У поэта есть вопрос,
Ты не знаешь ли ответа?
Галка хохлится в углу,
Словно турок на колу.

У венгерского поэта,
У поэта-публициста,
Эссеиста, депутата
И певца широких масс
Обитает в доме галка.
У него на кухне чисто,
У него ума палата
И бутылка про запас.
Мы обсудим этот мир
И наполним сыром чрево.
Галя, краля, королева,
Осенит наш скромный пир.

Не горюй, моя душа!
Только дай растаять снегу —
Купим в складчину телегу,
Запряжём с тобой лошадку
И поедем не спеша.
От деревни до деревни,
Мимо Дьёндьеша на Тиссу,
Мимо Суража на Гжать.
Будем спать с тобою в сене,
Будем петь с тобою песни,
А лошадка будет ржать.

Соберёмся налегке,
Только Галя на дуге
Да бубенчик под дугой,
Не печалься, дорогой!

Тихань. Листья облетели.
В камне выдолблены кельи.
В келье тесно, будто в стойле.
И —
подсказанное чувством —
Имя: Тихонова Пустынь!
Ой ли…

Дочь ли киевского князя
Прикопала русский корень,
Чтобы, в грот как в гробик влазя
И судьбе своей покорен,
Здесь долбил печерский инок
Белый камень и суглинок?

Кто придумал, что в пещере —
Ближе к Богу?
Эти щели
По соседству с преисподней!

Ах, насколько превосходней
Жить повыше,
Жить на крыше,
Сверху истины глаголя!

Я — гойя…

Уймём избыток боли
Остатком доброй воли,
Забудем все упреки,
Поступим в первый класс,
Где нам дадут уроки
Те двое погорельцев,
Что жили здесь до нас.

Любовная наука —
Немыслимая мука
Для мыслящих голов.
Уймём избыток мыслей
Остатком добрых слов.

Ведь кое-что осталось
От старых постояльцев
Из утвари и снеди
И прочего старья —
Остаток мелкой меди,
Избыток бытия.

Остались ты и я.

Упаси, Господь, от плахи
И прости нам все грехи —
Наши горестные ахи, —
Наши бедные стихи…

Но не дай и в скоморохи
Оступиться со стези,
По которой наши охи
Тихо топают в грязи.

Грязь по пояс, грязь под ноздри,
Слова вымолвить нельзя.
Отплююсь, как на подмостки
Возвёдет меня стезя!

Не до глории-фортуны,
Жди, накроет с головой.
Но залезу на котурны
И — живой, живой, живой!

Этот маленький остров в больших облаках,
Как под шалью беляночка лет десяти.
Эти девочки в белых пуховых платках,
Словно два островка на Великом Пути.

Вот стоят эти девочки, ждут сейнеров
И щебечут на тёплом своём языке.
Из далёких, сырых и туманных миров
Сейнера возвращаются не налегке.

Сейнера разгружаются. Камбалу, ту —
В бункер правый, и будут консервы для всех.
В бункер левый, навалом, шпану-мелкоту,
Мелкота отправляется в туковый цех.

Вот по правому жёлобу рыба скользит,
Чтоб в столице Москве не сердился Ишков,
А у левого жёлоба вид неказист,
В нём навалом невзрачных рачков и бычков.

Этот длинный, как жёлоб, и слизистый пирс,
По которому девочкам просто дойти
До консервного цеха, до неба и птиц,
До любых островов на Великом Пути.

А на атомной лодке стоит офицер,
Он веснушчат, и кортик висит на боку,
И видна офицеру неясная цель
Там, где цель рыболовства ясна рыбаку.

Незнакомый вежливый профессор
Пригласил меня прислать деся-
Ток-другой моих произведений
Для чудесной книги, книги века,
Где стихи — одних профессоров.

Говорил он: «Я как составитель
Представляю химию белка.
Есть у нас астроном, офтальмолог,
Физик почв, географ зарубежных,
Два юриста, три искусствоведа,
В сумме — 27 профессоров».

Я молчал, подавленно-польщённый,
Крепче к уху трубку прижимал.
А под вечер всё же раскололся,
Полувразумительно промямлил,
Доложился, искренне признался,
Показал, что я — недопрофессор,
Что меня профессорским дипломом
До сих пор не удостоил ВАК.

Так вот я, увы, и не схлестнулся
С профессионалами пера,
Не усилил, но и не ослабил
Книгу века, славную команду —
27, и всяк пасует в рифму,
27, и каждый лупит ямбом,
27, и все профессора!