Архив стихотворений Дмитрия Минаева

В кругу друзей у камелька
Уселся старичок,
И льются речи старика,
Как в поле ручеек.
О прошлых днях он вспоминал,
Скрывая тайный вздох:
«Друзья! людей я умных знал,
Хоть сам был очень плох.
Карамзина я знал, как вас, —
Не счесть его услуг,
Хоть Николай Михайлыч раз
Сказал: «ты глуп, мой друг».
В те дни, скажу без дальних слов,
Известность я стяжал:
В карикатурах сам Брюллов
Меня изображал.
Я сам ходил к Ростопчиной,
Хотя меня потом
Она — нельзя ж мешать больной! —
И не пускала в дом.
В одном приятельском кругу
С Жуковским говорил:
Меня он принял за слугу
И квасу попросил.
Меня почтил своим стихом
Сам Пушкин, наш певец:
«Люблю тебя, сосед Пахом»… [1]
Я позабыл конец.
Меня обедать Дельвиг ждал
И всех смешил до слез:
Из хлеба шарики катал
И их бросал мне в нос.
Я с Соколовским [2] вместе пил.
Отличный был пиит!
Меня однажды он прибил —
Ну, бог его простит.
Булгарин! С ним я до зари
Играл однажды в вист…
Булгарин, что ни говори,
Был честный публицист.
Сам Грибоедов мне сказал,
Вот так же у огня,
Что он Молчалина списал
С меня, друзья, с меня!
Барон Брамбеус, как родной,
Снимал мне свой картуз
И хоть смеялся надо мной,
Но этим я горжусь.
Я был и с Гоголем знаком,
Ценю такую роль:
Он как-то в цирке каблуком
Мне отдавил мозоль.
Когда, хилея день от дня,
Я ездил на Кавказ,
Там встретил Лермонтов меня,
Обрызгал грязью раз;
Любил трунить и Полевой,
Застав меня врасплох…
Всё это люди с головой,
И я пред ними — плох.
Панаев был мой ученик,
Хоть говорят враги,
Он осмеял и мой парик
И с скрыпом сапоги.
Теперь иные времена,
Куда ни погляжу —
Везде иные имена
В журналах нахожу,
Но я уж стар, почти без ног,
Знакомых новых нет —
И даже я достать не мог
Хоть Лейкина портрет.
____________________
[1] — Известная эпиграмма Пушкина, которая кончается так: Люблю тебя, сосед Пахом: Ты просто глуп — и слава богу!
[2] — Покойный автор «Мироздания».

1

Кто он? Ради бога,
Дайте нам ответ…
Говорит немного,
Больше да и нет,
Сядет молча, строго,
С кипою газет…
Кто он? Ради бога,
Дайте нам ответ.

2

Все его встречали,
Но не знал никто,
В театральной зале,
В клубе у лото.
Для него дорога
Не закрыта в свет…
Кто он? Ради бога,
Дайте нам ответ.

3

В дверь у Доминика
Входит, «Весть» берет…
«Вот он! посмотри-ка!..» —
Кто-нибудь шепнет.
Общая тревога…
Опустел, буфет…
Кто он? Ради бога,
Дайте нам ответ.

4

Утром в день приемный
Журналисту он
С рукописью скромной
Отдавал поклон,
Корчил демагога,
Порицал бюджет…
Кто он? Ради бога,
Дайте нам ответ.

5

В зале Бенардаки
Чтение… народ…
Он уж в черном фраке
Пробрался вперед
Слушать прелесть слога
И живой куплет…
Кто он? Ради бога,
Дайте нам ответ.

6

Ночью в час урочный
Начался шпиц-бал, —
Как депеша точный,
Он уж там — и взял
В кассе у порога
Даровой билет…
Кто он? Ради бога,
Дайте нам ответ.

7

Тучи вкруг нависли…
В слякоть через мост
Труженика мысли
Тащат на погост…
Поотстав немного,
Он бредет вослед…
Кто ж он? Ради бога,
Дайте нам ответ.

1

Лет… неизвестных он лет.
Ясный как день, напомаженный,
Ходит счастливый поэт,
Словно амур переряженный;
Смотрит на всех свысока…
Барышни лет сорока
Шлют ему с краской девической
Вздохи любви платонической.

2

Кудри отбросив назад,
В песне искусственно пламенной
В каждой гостиной он рад
Бросить свой стих отчеканенный,
Нежа и сердце, и слух
Пудрой затертых старух,
Фатов, без дела скучающих,
И старичков отцветающих.

3

Льется блестящий каскад,
Звуки холодные, лживые…
Блеском подобным горят
Все бриллианты фальшивые.
В зале молчанье царит,
Только поэт говорит,
Как он однажды в Неаполе
С нимфой беседовал на поле.

4

Чуждый житейских тревог,
Бредит он небом Италии,
В песне не скажет — сапог,
Скажет, наверно, — сандалии.
В Рим переносит нас он:
Образы римских матрон,
Лес кипарисный и тополи…
Все мы неистово топали —

5

В зале, когда он читал
Стансы свои вдохновенные.
Даже, я сам замечал,
Лысины очень почтенные,
В сани влезая с крыльца,
Вслух поощряли певца:
Скрыть не могли одобрения
После публичного чтения.

6

Кончен парадный обед…
Общество всё дожидается…
Вот наконец сам поэт
Из-за стола поднимается,
Сделал классический жест
(Публика больше не ест)
И с грациозной свободою
Вдруг разрешается одою.

7

Жалок отпетый творец…
В прессе над ним насмехаются,
Но не робеет певец:
Им и теперь увлекаются —
Барышни лет сорока,
Два-три седых старика…
И меж своими знакомыми
Он осаждаем альбомами.

От германского поэта
Перенять не в силах гений,
Могут наши стихотворцы
Брать размер его творений.

Пусть рифмует через строчку
Современный русский Гейне,
А в воде подобных песен
Можно плавать, как в бассейне.

Я стихом владею плохо,
Но — клянусь здесь перед всеми —
Напишу я тем размером
Каждый вечер по поэме,

Каждый вечер по поэме,
Без усидчивой работы,
Где сплетутся через строку
Вместе с рифмами остроты.

Начинающим поэтам
Я могу давать уроки,
Как писать стихотворенья
В незначительные сроки,

Как писать такие песни
(Изучил я ту науку),
Чтоб читатель был доволен
И редактор сжал вам руку.

Превосходная манера!..
Учит нас прием готовый
Вместо шляпы Циммермана
Надевать венок лавровый.

Я постиг отлично тайну,
Как писать оригинально:
Стих начну высокопарно,
А окончу — тривиально.

Запою я песню звездам,
Вспомню лилий, незабудок,
А потом замечу кстати,
Что расстроил я желудок.

Расскажу я в песне «к деве»,
Как мои объятья жарки, —
И при этом ей напомню
Про горячие припарки.

Фимиам куря природе,
Я воскликну вдруг: о россы!
Все по улицам столицы
Курят нынче папиросы.

Заведу я речь о неграх,
О Жюль Симоне, Жюль Фавре,
А потом перескачу я
Хоть к своей кухарке Мавре.

Неожиданно сближая
Всевозможные предметы,
Я уверен — о читатель! —
Что талант найдешь во мне ты!..

А затем, чтоб журналисты
Поднесли мне лист похвальный,
Оскорблять я их не стану
Эпиграммою нахальной.

Мимоходом не надену
Я на них колпак дурацкий,
Чтоб они меня не звали
«Голью нравственной кабацкой».

Целый ряд живых событий
Обходя небрежно мимо,
Буду брать сюжет из мифов
Древней Аттики иль Рима.

И тогда согласным хором
Посреди журнальной свалки
Запоют мне песню славы
Все скворцы, стрижи и галки.

Я слушал беседу двух старцев в гостиной,
Мой бас превратился в дискант:
Один был действительный статский советник,
Другой — генерал-лейтенант.

Внимая речам их, забился я в угол
И дергал на галстуке бант…
Один был действительный статский советник,
Другой — генерал-лейтенант.

Профессор мой мудрый! Припомнил тебя я,
Но ты перед ними педант…
Один был действительный статский советник,
Другой — генерал-лейтенант.

Они порицали наш век развращенный,
«Что делать?», Прудона, Жорж Занд.
Один был действительный статский советник,
Другой — генерал-лейтенант.

И думал я, слушая старцев беседу:
Что, люди, ваш ум и талант?
Один был действительный статский советник,
Другой — генерал-лейтенант.

Муза, прочь от меня!
Я с тобой разрываю все узы…
Право честного слова ценя,
В мир хочу я явиться без музы.
Прочь, развратница! Твой Геликон
Шарлатанам стал местом базара,
Лучезарный твой бог Аполлон
Нарядился в ливрею швейцара;
Опозоренный, дряхлый старик
Мелкой лестью сменил вдохновенье
И в прихожих, в грязи униженья,
От речей неподкупных отвык.
Муза, прочь!.. не нужна
Мне опора твоя ненавистная.
Ты порой, как весталка, скромна,
То нагла, как блудница корыстная.
Перед юным и честным певцом
Ты свой умысел гнусный скрывала,
Подходила с невинным лицом,
Как невеста пред брачным венцом,
Целомудренно взор опускала.
Ты водила поэта в поля,
В наши грустные, русские степи;
Ты рыдала, кляня
Крепостничества ржавые цепи,
Ты на вопли народные воплем своим отвечала,
И могучая песня стонала,
Как стонала родная земля.
Время шло… На мотивы гражданские мода
Обратилась в плохое фиглярство;
Спали цепи с народа
На глазах изумленного барства;
На вчерашние темы напев
Что ни шаг представлял неудобства,
И свободная муза свой гнев
Променяла на лиру холопства.
А ты, поэт, спокойней путь избрав,
Не постыдился жалкого юродства:
За чечевичную похлебку, как Исав,
Ты продал на обедах первородство.
Нет, муза, — прочь!..

Его удел — смешить нас всех.
Блажен такой удел!..
Ведь в наши дни мы ценим смех —
Лишь только б он не ставил в грех
Нам наших собственных прорех
И наших темных дел.
Он шутит мило и легко…
Угрюмейший педант,
Ценя в нем юмор высоко,
С ним разопьет стакан клико,
О нем шепнув вам на ушко:
«Талант, большой талант!»

Едва он в комнату вошел,
Едва раскроет рот —
Веселья общего посол, —
Все гости покидают стол;
Смеется весь «прекрасный пол»,
Смеется весь народ:
Смеется жирная вдова,
Смеется тощий франт;
Не смотрит барышня на льва
И может смех скрывать едва,
И все твердят одни слова:
«Талант, большой талант!»

Пусть у других в насмешке — яд,
Но он одним смешит:
Как две старухи говорят,
Как раз напился пьян солдат,
Купцы на ярмарке кутят,
А в этом нет обид.
Без соли весел и остер,
Мишенью для потех
Он изберет мужицкий спор,
Ничем нас не введет в задор —
И слышишь общий приговор:
«Вот настоящий смех!»

Зевают в клубе от статей
Угрюмого чтеца,
Глаза смыкает нам Морфей,
Но вышел клубный корифей —
И у старух и невских фей
Забились вдруг сердца…
Все чутко слушают рассказ,
Хотя столичный шут
Его читал уже сто раз…
Дрожит вся зала в этот час,
От смеха тухнет в люстре газ,
Перчатки дамы рвут…

Кутит богатый самодур —
И шут, в главе льстецов,
Всех забавляет чересчур —
И за дешевый каламбур
Он награжден визжаньем дур
И хохотом глупцов.
Без остановки круглый год
Кривляться он готов,
Смеша лакеев и господ
Дождем копеечных острот,
Не замечая в свой черед,
Что шут он из шутов.

Теперь шутам везде привет
За их бесценный дар
Шутить, хоть в шутках смысла нет…
— Молчи ж, озлобленный поэт!
Займет твой пост на много лет
Общественный фигляр…
Твои насмешки нас язвят
Сильнее клеветы…
Нам нужен смех на старый лад,
На жизнь веселый, светлый взгляд,
Нам нужен гаера наряд…
Да здравствуют шуты!..

По недовольной, кислой мине,
По безобидной воркотне,
По отвращенью к новизне
Мы узнаем тебя доныне,
Крикун сороковых годов!..
Когда-то, с смелостью нежданной,
Среди российских городов, —
Теоретически-гуманный,
Ты развивал перед толпой,
Из первой книжки иностранной,
Либерализм еще туманный,
Радикализм еще слепой.

Каратель крепостного ига,
Ты рабство презирал тогда,
Желал свободного труда;
Ты говорил красно, как книга,
О пользе гласного суда.
Предвестник лучшего удела,
Такую речь бросал ты в свет:
«И слово самое есть дело,
Когда у всех нас дела нет!..»
Глашатай будущей свободы,
Ты в дни печали и невзгод
Сидел у моря — ждал погоды
И нам указывал вперед.

Но вот пришло иное время,
Свободней стала наша речь,
И рабства тягостное бремя
Свалилось с крепких русских плеч.
Открытый суд с толпой «присяжных»
К нам перешел из чуждых стран;
Но сонм ораторов отважных
Вдруг отошел на задний план.
Защитник слабых, подневольных,
Переменив свой взгляд, свой вид,
Теперь в разряде «недовольных»,
Порядки новые бранит.

Как промотавшийся повеса,
Смолк либеральный лицемер
В толпе друзей полупрогресса,
Полусвободы, полумер…
Движеньем новым сбитый с толку,
Везде чужой, где нужен труд,
Корит он прессу втихомолку
И порицает гласный суд;
Из-за угла и не без страха
Бросает камни в молодежь,
И оперетки Оффенбаха
В нем возбуждают злости дрожь.
Зато порой, по крайней мере,
Отводит душу он: готов
Отхлопать руки все в партере,
Когда дают «Говорунов» [1].

О ренегаты! Вам укоров
Мы не пошлем… Казнить к чему ж
Давно расстриженных фразеров,
Сороковых годов кликуш!..
Их гнев и старческая злоба
Уже бессильны в наши дни, —
Так пусть у собственного гроба
Теперь беснуются они!
______________________
[1] — «Говоруны» — пьеса И. А. Манна, пасквиль на «нигилистов».

Гражданин

Молчи, толпа!.. Твой детский ропот
Тревожит мирный сон граждан.
Ужели был напрасно дан
Тебе на свете долгий опыт?..
Тебя, капризную толпу,
Ведем мы к истине, к науке,
И, яркий светоч взявши в руки,
Твою житейскую тропу
Мы озаряем блеском знанья.
Среди блестящего собранья
Мы проливаем много слез,
Слагая речь за бедных братии,
За всех, кто много перенес
Обид, гонений и проклятий.
Твои невзгоды и тоску
Мы чтим в созданиях поэта,
И среди земского совета
Даем мы место мужичку;
Всему, что сиро и убого,
Мы сострадали столько раз,
И Ломоносова дорога
Открыта каждому из вас.
Чего ж вам надо? Не робея,
Вкушайте знанья сладкий сок:
Сплетем лавровый мы венок
Для гениального плебея,
И — будь он селянин простой —
Пред ним преклонимся мы дружно.
Чего же вам, безумцы, нужно?
Того ль, чтоб дождик золотой,
Как манна, падал прямо с неба,
Балуя праздностью народ?
Чего же вам недостает?
Чего ж хотите?..

Толпа

Хлеба! Хлеба!..

Христос воскрес! Я помню времена:
Мы этот день с волненьем невозвратным
Встречали кружкой доброго вина
И честным поцелуем троекратным.
Пылал румянец юношеских лиц,
В речах срывались искренность и сила,
И общее лобзанье свято было,
Как чистый поцелуй отроковиц.
Но шли года. Редел кружок наш тесный,
Жар юности в друзьях моих исчез,
И не с кем встретить праздник наш воскресный
И некому сказать: Христос воскрес!..

Христос воскрес! Напрасно ждать ответа…
Одних уж нет, другие далеко,
Среди снегов, где северное лето
Так сумрачно, так грустно-коротко.
К другим же, изменившим нам собратьям
Я только сожаленье сохраню
И грязным их циническим пожатьем
Своей руки теперь не оскверню.
Их воздух — заразительней больницы…
Скорей пойду я в степь иль в темный лес,
Где песнями ответят только птицы
На громкий мой привет: Христос воскрес!..

За всех, убитых пошлостью житейской,
Ничтожных честолюбцев, медных лбов,
За всех льстецов в сиятельной лакейской,
Забивших в грязь с усердием рабов
Их благородной молодости грезы
И честную, как молодость, любовь, —
Не раз во мне вскипала гневно кровь,
А на глазах навертывались слезы.
Круг бескорыстных, пламенных повес
Погиб в среде ничтожной и развратной,
И не с кем встретить праздник благодатный
И некому сказать: Христос воскрес!..

Как после битвы, в сказке древней, витязь
Меж трупами живых бойцов искал,
Я звал своих: «Кто жив еще? проснитесь!»
Но мне никто на зов не отвечал.
Лишь от бойцов, любимых мной когда-то,
В мой уголок неслось издалека
Шипящее проклятье ренегата
Иль купленный донос клеветника…
Никто связей с прошедшим уж не ценит,
И недоверчиво смотрю теперь вокруг:
Цинически предаст вчерашний друг,
И женщина любимая изменит.
Куда зовут наука и прогресс,
Никто нейдет… Напрасно ожиданье!..
И некому сказать: Христос воскрес!
И нет людей… Вкруг — мертвое молчанье.

Но, стойте… Чу! мы слышим детский крик:
Ведь это наши собственные дети;
Их лепет и ребяческий язык
Вещуют возрождение на свете.
Они растут близ вырытых могил,
Они детьми уж лучше нас по виду…
Признаем же всю немощь наших сил
И по себе отслужим панихиду…
А ты, под сводом северных небес
Растущее, иное поколенье, —
Прими в священный праздник воскресенья
Мой праздничный привет: Христос воскрес!