Архив стихотворений Даниила Андреева

Вы, реки сонные
Да шум сосны, —
Душа бездонная
Моей страны.

Шурша султанами,
Ковыль, пырей
Спят над курганами
Богатырей;

В лесной глуши горя,
Не гаснет сказ
Про доблесть Игоря,
Про чудный Спас.

И сердцу дороги,
Как вещий сон,
Живые шорохи
Былых времен:

Над этой поймою
Костры древлян,
Осины стройные
Сырых полян,

Луна над мелями,
Дурман лугов,
В тумане медленном
Верхи стогов,

Вода текучая
Все прочь и прочь, —
Звезда падучая
В немую ночь.

Выходила из жгучей Гашшарвы,
Из подземной клокочущей прорвы, —
И запомнили русский пожар вы —
Не последний пожар и не первый:

Пламена, пожиравшие срубы,
Времена, воздвигавшие дыбы,
Дым усобиц, и грустные требы,
И на кладбищах — гробы и гробы.

На изнанке любого народа
Ей подобная есть демоница,
И пред мощью их лютого рода
Только верный Добру не склонится.

Но черней, чем мертвецкие фуры,
И грозней, чем геенские своры,
Вкруг Земли есть кромешная сфера
Всемогущего там Люцифера.

Наклонись же над иероглифом,
К зашифрованным наглухо строфам,
Приглядись — кто клубится за мифом,
Кто влечет к мировым катастрофам.

Никогда не блистали воочью
Никакой человеческой расе,
Но заблещут грядущею ночью
Очи женской его ипостаси.

Распадутся исконные формы,
Расползутся железные фермы,
Чуть блеснет им, как адские горны,
Взор великой блудницы — Фокермы.

Я кричу, — но лишь траурным лунам
Внятен крик мой по темным долинам,
Лишь ветрам заунывным по склонам,
Только Фаустам
и Магдалинам.

Грудь колесом, в литой броне медалей.
Ты защищал? ты строил? — Погляди ж:
Вон — здание на стыке магистралей,
Как стегозавр среди овечек — крыш.

Фасад давящ. Но нежным цветом крема
Гладь грузных стен для глаз услащена,
Чтоб этажи сияли как поэма,
Чтоб мнились шутки за стеклом окна.

Тут Безопасность тверже всех законов,
И циферблат над уличной толпой
Отсчитывает здесь для миллионов
Блаженной жизни график круговой.

И тихо мчится ток многоплеменный,
Дух затаив, — взор книзу, — не стуча, —
Вдоль площади, парадно заклейменной
Прозваньем страшным: в память палача.

Девятнадцать веков восхожденья
На лазурный, наивысший причал,
От земли заслоненный кажденьем
Серафимов, Господств и Начал;

Девятнадцать веков просветленья
Истонченных телесных убранств
Ее духа — все чище, нетленней,
На высотах тончайших пространств:

Тех, откуда грядут демиурги
Сверхнародов, культур и эпох,
И откуда мир Реи и Дурги —
Как туман, что слоится у ног.

Девятнадцать веков созиданья
Омофора пресветлой любви,
Обороны, охраны, — лобзанье
Мира в радугах —
Миру в крови.

Другие твердят о сегодняшнем дне.
Пусть! Пусть!
У каждого тлеет — там, в глубине —
Таинственнейшая грусть.

Про всенародное наше Вчера,
Про древность я говорю;
Про вечность; про эти вот вечера,
Про эту зарю;

Про вызревающее в борозде,
Взрыхленной плугом эпох,
Семя, подобное тихой звезде,
Но солнечное, как бог.

Не заговорщик я, не бандит, —
Я вестник другого дня.
А тех, кто сегодняшнему кадит —
Достаточно без меня.

Другу ли скажешь — нахмурится, вздрогнет
И оборвет с укором.
Если б он знал, что столько и дрог нет,
Сколько
потребуют
скоро.

Заговоришь об этом в стихах ли —
«Ты о веселье спой нам!
Пусть —
мы обыватели, хахали, —
Дай хоть пожить спокойно».

Пробуешь
за грядущими войнами
Смысл разглядеть надмирный;
Бродишь в бору
чащобами хвойными,
Дыша тишиной мирной.

Душу воспитываешь — саламандру.
Что не горит в пламени…
Миг —
и опять она
лишь Кассандра,
Гибель рекущая племени.

Только одна ты, подруга и спутник,
Вере верна, как знамени;
Ты лишь одна
пронизала будни
Блеском благого
Имени;

Девочка
с полутелесным профилем,
Ты не рабыня
Времени,
И от тебя уж не скрыть Мефистофелю
Вышний завет —
LEX DOMINI!

Дух мой выкорчеван. Всё мало.
Мысль отравлена. Кровь — в огне.
Будто Ад огневое жало
В ткань душевную
вонзил
мне.

Только смертная крепнет злоба.
Только мысль о тебе, дрожа,
Хлещет разум бичом озноба,
Сладострастием мятежа.

Долг осмеян. Завет — поруган.
Стихли плачущие голоса,
И последний, кто был мне другом,
Отошел, опустив глаза.

Лже-апостолом
и лже-магом,
Окружён пугливой молвой,
Прохожу размеренным шагом
С гордо поднятой головой.

Брезжит день на глухом изгибе.
Время — третьему петуху.
Вейся ж, вейся, тропа, в погибель,
К непрощающемуся греху.

Если б с древней громады
Пробудившимся взором
Ты окинул тогда окоём —
Где черты, по которым
Облик стольного града
Узнаём?

Над золою пожарищ
Будто мчались не годы,
Но века протекли и века.
И, как старый товарищ,
Льет по-прежнему воды
Лишь река.

Взлет венцов незнакомых
И свободные вздохи
Этих форм ты б понять не сумел:
В их зубцах и изломах
Пафос чуждой эпохи
Онемел.

Уподобился город
Золотым полукругам
Изукрашенных к празднеству гор, —
Мирный, светлый и гордый,
Будто Севера с Югом
Разговор.

Поразился б прохожий,
Сын советского века,
Ритуальностью шествий и зал:
Это — новая Мекка,
Ее камни дух Божий
Пронизал.

И совсем непонятны
Были б странные речи,
Действа, игрища, таинства, хор…
И лишь пестрые пятна
Новых эр человечества
Отразил бы растерянный взор.

Если вслушаешься в голоса ветра,
в думы людей и лесных великанов,
тихо рождается гармоничное эхо
в глубине сердца.

Это — не свет, не звук. Это —
мир, прошедший сквозь тебя и преображенный;
миф, рождающийся в миллионах сердец,
рассудком неуловимый;
лоно религии, еще не нашедшей
ни заповедей, ни пророков.
Время! Не медли!

Будут пророки,
воздвигнутся храмы,
необычайнейшие,
чем всё, что было…
Время! Не медли!

Он будет зовущим, этот завет,
как пики бора на склоне неба;
мудрым, как вековые камни великих народов;
устремленным, как белые башни;
добрым, как тепло очага;
многолюдным,
как праздничный гул стадионов,
и веселым, как детские игры.
Время, не медли!

Он будет прекрасным,
как вишни, осыпанные весенним цветом.

— Время! Не медли!

Если ты просветлил свою кровь,
Если ты о надзвездном грустил —
Сну Грядущего не прекословь,
Чтобы он твою мысль обольстил,

И унес — быстролетней орла
На широком жар-птичьем крыле,
Показуя вдали купола
Новой правды на старой земле.

Далека его цель, далека!
Через мглу пепелищ и пустынь,
Донеси, птица-сон, седока
До невиданных веком святынь.

И, когда ваш полет колдовской
Незнакомая встретит заря,
Над восставшей из пепла Москвой
Лет замедли, кружась и паря.

Есть праздник у русской природы:
Опустится шар огневой,
И будто прохладные воды
Сомкнутся над жаркой землей.

Светило прощально и мирно
Алеет сквозь них и листву,
Беззнойно, безгневно, эфирно, —
Архангельский лик наяву.

Еще не проснулись поверья,
Ни — сказок, ни — лунных седин,
Но всей полнотой предвечерья
Мир залит, блажен и един.

Росой уже веет из сада,
И сладко — Бог весть почему,
И большего счастья не надо
Ни мне, ни тебе, никому.

Еще не взошли времена,
Спираль не замкнулась
уклончивая,
Когда захмелеет страна,
Посланницу Мрака
увенчивая.

Еще не заискрился век,
Когда многолюдными
капищами
Пройдет она в шумной молве,
Над благоговейными
скопищами.

Лишь глухо доносится дрожь
Из толщи Былого
немотствующей,
Когда с Немезидою схож
Был взрыв ее страсти
безумствующей.

Но сквозь поколения те
Она проходила
неузнанная,
В их отроческой простоте
За кару Господнюю
признанная.

И видели сумрачным днем,
Как пурпуром город
окрашивался,
Как свищущий бич над Кремлем
На главы соборов
обрушивался.

Еще, в плену запечатанных колб,
Узница спит — чума;
В залах — оркестры праздничных толп,
Зерно течет в закрома…
Кажутся сказкой — огненный столп,
Смерть, — вечная тьма.

Войн, невероятных как бред,
Землетрясений, смут,
В тусклом болоте будничных лет
Выросшие — не ждут…
Жди. Берегись. Убежища нет
От крадущихся минут.

Пусть — за гекатомбами жертв
Будут стужа и лед,
И тем, кого помилует смерть,
Жизнь отомстит… Вперед!
Мир в эту хлещущую водоверть
Бросится, как в полет

Вдребезги разобьется скрижаль
В капищах наших дней.
Страшно — раздора ль? войны ль? мятежа ль?
Горшее у дверей!
Только детей неразумных жаль
И матерей.

Звезда ли вдали? Костер ли?..
У берегов
Уже стихиали простерли
Белый покров.

Беседует только Неруса
Со мной одна,
Шевелит зеленые бусы
Чистого дна.

И льнет к моему изголовью,
Льется, звенит,
Поит непорочною кровью
Корни ракит.

Как плоть — в ее ток несравненный
С жаркой стези,
В эфирные воды вселенной
Дух погрузи.

Ты сам — и прохладные реки,
И мгла берегов…
Забудь о себе — человеке,
Брат богов.

Здесь — уицраор.
Там — уицраор.
Третий, четвертый…
Шесть…
Семь..
Отблески тускло-коричневых аур…

Темь.

Что все былые казни и плахи,
Войны
и самые лютые сны?
Даже Гагтунгр отступает в страхе
Перед зияньем
Третьей войны.

Если земля уподобится тиру,
Что ему в этом закате времен?
Не разрушенья дольнего мира —
Власти над миром
алчет
он.

Высшему сатанинскому знанью
Виден невозместимый обвал
Стран, человечества, мирозданья,
Если б безумец
восторжествовал.

Вот почему волевые спирали
Вкруг уицраоров обвиты;
Вот почему они стиснули, сжали
Демонов великодержавной мечты.

И, как неслыханные стрекозы,
На закругленьях спиралей
уже
Бодрствуют,
будто на гибких лозах,
«Ангелы мрака» настороже.

А по затомисам — рати, рати,
И не вместит человеческий стих
То, что готовится в небе
ради
Всех просветленных
и всех живых.

Золотом луговых убранств
Рай я в мечтах цвечу.
Холодом мировых пространств
Гасит мне Бог свечу.

Гасит мне Бог свечу
Сказок и детских вер;
Если же возлечу
К пристани вышних сфер —

Как глубоко внизу
Райский увижу брег,
Радужную синеву
Радостных его рек!

Да, — над Олирной все
Праздничные миры
Зыблются как в росе,
Искрятся как костры;

Но, выше всех пространств,
Чуждые дольних сходств,
Смен или постоянств,
Блещут миры Господств,

Тронов, Властей и Сил —
Миродержавных братств,
Действеннейших светил,
Истиннейших богатств.

Образов не обретет
Бард или трубадур
Вышним мирам, чей лёт —
В небе метакультур.

Льется в подобный слой
С дальних созвездий ветр;
Там — шестимерный строй,
Двадцатицветный спектр.

Даль мировых пространств
Там для очей не та:
Дух, а не блеск убранств!
Дух, а не пустота!

Эти миры — цепь вех
Ввысь, сквозь эдем — эдем,
Долженствованье всех,
Благословенье всем!

Космос перед тобой
Настежь. Так выбирай:
Где же, который слой
Именовать нам Рай?

Зорькой проснешься — батюшки, где я?
Вся луговина
убелена:
Инеем хрустким,
Запахом вкусным
Прочь из овина
Манит она.

Вскочишь… Который? Ба, уже за шесть!
Утренник знобкий топтать босичком.
Кажется: в травах
Мерзлой отавы
Пятки щекочет
Эльф или гном.

Пятки захлебываются от наслажденья,
Каждое прикосновенье — восторг…
Умники, прочь вы!
В травах и почвах
Утренник новую радость расторг.

И поднимается
жаром и светом
Выше, по телу,
к сердцу, к лицу,
Кто-то, подобный веселым поэтам
И золотистому
бубенцу.

Но не один там: множество! Стаи!
Вьются, хохочут,
входят в меня, —
Это — прелестный
льется, блистает
Рой бестелесный
Осеннего дня.

И «Вечную память» я вспомнил:
Строй плавных и мерных строф,
Когда все огромней, огромней
Зиянье иных миров;

Заупокойных рыданий
Хвалу и высокую честь;
«Идеже нет воздыханий»
Благоутешную весть;

Ее возвышенным ладом
Просвечиваемую печаль,
Расслаивающийся ладан,
Струящийся вверх и вдаль,

Венок — да куст невысокий
Над бархатным дерном могил,
В чьих листьях — телесные соки
Того, кто дышал и жил.