Архив стихотворений Алексея Жемчужникова

Я грубой силы — враг заклятый
И не пойму ее никак,
Хоть всем нам часто снится сжатый,
Висящий в воздухе кулак;

Поклонник знанья и свободы,
Я эти блага так ценю,
Что даже в старческие годы,
Быть может, им не изменю;

Хотя б укор понес я в лести
И восхваленьи сильных лиц,
Пред подвигом гражданской чести
Готов повергнуться я ниц;

Мне жить нельзя без женской ласки,
Как миру без лучей весны;
Поэмы, звуки, формы, краски —
Как хлеб насущный мне нужны:

Я посещать люблю те страны,
Где, при победных звуках лир,
С челом венчанным великаны
Царят — Бетховен и Шекспир;

Бродя в лугах иль в темной роще,
Гляжу с любовью на цветы,
И словом — выражусь я проще —
Во мне есть чувство красоты.

Но если так, то я загадка
Для психолога. Почему ж
Когда при мне красно и сладко
Речь поведет чиновный муж

О пользе, о любви к отчизне,
О чести, правде — обо всем,
Что нам так нужно в нашей жизни,
Хоть и без этого живем;

О том, как юным патриотам
Служить примером он готов
По государственным заботам,
По неусыпности трудов;

О том, что Русь в державах значит,
О том, как бог ее хранит,
И вдруг, растроганный, заплачет, —
Меня при этом не тошнит?..

Одна статья теперь поэтов сосчитала
Живых известных — пять. Меня в числе их нет.
Не потому ль, что счёт ошибочен? Пять — мало.
Зачем я не шестой, седьмой, восьмой поэт?
На это звание прошу мне выдать нумер.
Меня молчанием нельзя же обойти.
Мне место надо дать среди живых пяти, —
Ведь я ещё пока не умер.
«Тот за шлагбаумом, — цитирую статью, —
Кого именовать не вспомнили с пятью».
Но я «известным» быть себя считаю вправе,
Доверчиво пойду к опущенной заставе;
И при писательской почётной братье всей,
Пред теми, от кого действительно зависит,
Впустить иль нет, скажу: «Подвысь; я — Алексей
Жемчужников». И страж подвысит.

Памяти Виктора Антоновича Арцимовича

Пусть время скорбь мою смягчить уже успело,—
Всё по тебе, мой друг, тоскою я томим;
И часто, загрустив душой осиротелой,
Заву тебя: где ты? Приди, поговорим.
Над современностью в беседе дух возвысим;
Побудем в области добра и красоты…
Но ты безмолвствуешь. Нет ни бесед, ни писем.
Где ты?
О старый друг! Еще когда мы были юны,
Уж наши сблизились и думы, и сердца;
У нас сочувственно души звучали струны,
И длился дружный лад меж нами до конца.
Ужель конец пришел? Не верится в разлуку;
Вглядеться хочется еще в твои черты;
Обнять бы мне тебя; твою пожать бы руку.
Где ты?
Смутится ли моя в добро и в правду вера,—
Кто от уныния тогда спасет меня?
Не будет предо мной высокого примера;
Ты мне не уделишь духовного огня.
Недобрые ко мне порой приходят вести:
На правосудие сплетают клеветы
И безнаказанно позорят знамя чести…
Где ты?
Сижу ль один в саду, брожу ль в открытом поле,
С природой в ясный день беседовать любя,—
Я мирный строй души меняю поневоле,
Чтоб думать о былом и вспоминать тебя.
И ты, среди трудов, любил природу страстно;
Но тщетно ждут тебя в твоем саду цветы; —
Зеленый лес, шумя, тебя зовет напрасно,—
Где ты?
Мне пусто без тебя; но жизненные силы
Меня еще теперь покинуть не хотят.
Живу, меж тем как ты уж спишь во тьме могилы,
И всё растет, растет могил священных ряд.
Что ж! Надо бодро несть ниспосланное горе…
Ведь мне недолго жить средь этой пустоты;
Ровесник твой, уйду и я туда же вскоре,
Где ты.

Консерватор

Ведь ум — гордец и забияка!
Будь по природе он слугой —
И разговор бы был другой!
Не так ли?

Либерал

Да, но всё ж, однако.

Консерватор (перебивая)

Его замкнуть бы в тесный круг
Рукою властною полезно.
Так прыть коня уздой железной
Мы умеряем.

Либерал

Ну, а вдруг?…

Консерватор (перебивая)

По духу времени, не есть ли
Политики задача в том,
Чтоб руководствовать умом?
Чтоб подчинять его?

Либерал

А если…?

Консерватор (перебивая)

Против ума вести умно
Борьбу обдуманную надо.
Ум — крепость вражья…

Либерал

Но…

Консерватор

Осада
Ее нужна!

Либерал

Конечно; но…

Консерватор (перебивая)

Что «но»?

Либерал (сконфуженный)

Конечно, мы упрочим
Так безопасность; но… но мы…
А если вдруг?… Ведь есть умы,
Напротив, так сказать… А впрочем!!..
(Махает рукой.)

Уже давно иду я, утомленный;
И на небе уж солнце высоко;
А негде отдохнуть в степи сожженной,
И все еще до цели далеко.

Объятая безмолвием и ленью,
Кругом пустыня скучная лежит…
Хоть ветер бы пахнул! Летучей тенью
И облако на миг не освежит…

Вперед, вперед! За степью безотрадной
Зеленый сад, я знаю, ждет меня;
Там я в тени душистой и прохладной
Найду приют от пламенного дня;

Там жизнию я наслаждаться буду,
Беседуя с природою живой;
И отдохну, и навсегда забуду
Тоску пути, лежащего за мной…

Всё нашел как прежде;
Я уж знал заране:
Месяц в светлых тучках,
Озеро в тумане;

Дальних гор узоры,
Садик перед домом —
Всё как было прежде;
Прибыл я к знакомым.

Не хвалися, месяц,
Садик, не хвалися,
Что без бед над вами
Годы пронеслися!

Озеро и горы,
Не глумитесь тоже
Над судьбой моею,
С вашею не схожей!

Как припомню, вижу:
Эта злая сила,
Что меня ломала,
Вас не пощадила.

Те ж, пожалуй, краски,
Те же очертанья, —
Но куда девалась
Власть очарованья?

Помню, как в безмолвьи
Теплой летней ночи
Вы манили душу,
Вы пленяли очи…

А теперь не то вы,
Что во время оно,
Хоть на вас усердно
Я гляжу с балкона.

Всю картину вижу,
Стоя перед садом…
Но без сожаленья
Повернусь и задом.

1
О чести

Он, честь дворянскую ногами попирая,
Сам родом дворянин по прихоти судьбы,
В ворота ломится потерянного рая,
Где грезятся ему и розги, и рабы.

2
О правдивости

Все тайны — наголо! Все души — нараспашку!..
Так люди не были правдивы никогда.
Но можно маску снять; зачем снимать рубашку?
Пусть лицемерья нет; зачем же нет стыда?
Что ж! Просто ль их теснят приличные одежды?
Иль представляются им выше наконец:
Гонитель знания — стыдливого невежды,
И робкого льстеца — отъявленный подлец?

3
О правде

Друзьям бесстыдным лжи — свет правды ненавистен.
И вот они на мысль, искательницу истин,
Хотели б наложить молчания печать —
И с повелением — безропотно молчать!

4
О приличии

Чернить особенно людей он честных хочет.
Блудница трезвая, однако, не порочит
Нахально женщину за то лишь, что она — И мать хорошая, и честная жена.
Вот только где теперь встречаются примеры,
Как и в бесстыдности блюдется чувство меры.

5
О духовной скудости

Для творческих идей дух времени — препона;
От лучших замыслов получится урод.
Из мрамора резцом ваяют Аполлона,
Но разве вылепишь его из нечистот?

Если б ты видеть могла мое горе —
Как ты жалела б меня!
Праздник встречать мне приходится вскоре
Нашего лучшего дня…
Словно мне вести грозят роковые,
Словно я чую беду…
Милая, как же наш праздник впервые
Я без тебя проведу?
В день незабвенный союза с тобою —
Счастья погибшего день —
Буду вотще моей скорбной мольбою
Звать твою грустную тень.
Пусто мне будет. В безмолвьи глубоком
Глухо замрет мой призыв…
Ты не потужишь о мне, одиноком,
Нашу любовь позабыв.
Я же, томим безутешной кручиной,
Помню, чем праздник наш был…
Жизни с тобой я черты ни единой,
Друг мой, еще не забыл.

1

Вот наконец и ночь! Пришла моя пора.
Как этот ясный день, безоблачный с утра,
Торжественно сиял, и радостен, и звучен!
Как этот длинный день мне был тяжел и скучен!
Теперь, когда кругом безмолвно и темно,
Упреков он не шлет, глядя в мое окно,
Душе, взволнованной мятежною тревогой…
Пойду чрез поле в лес дремучий, и дорогой,
Нисшедшую ко мне благословляя тьму,
Ни разу к небесам очей не подыму.

2

Какая темнота! Уж лес, нахмурясь, дремлет,
Порой вершинами лениво заколеблет,
Иль птица сонная пугливо прокричит, —
И снова, погрузясь в дрему, он замолчит.
Я бодрствую один. Одна душа живая
Здесь бродит, тихий сон природы нарушая,
И хочет у нее, как полуночный тать,
Хоть долю гордого спокойствия отнять.
И долго я глядел с завистливой тоскою,
Как, темным пологом повиснув надо мною,
Бестрепетен и нем, меж звездами небес
И дольним сумраком стоял могучий лес.
И, обезумленный, тогда я горьким словом
Хотел смутить его в величии суровом.
Мой голос раздался среди лесной глуши…
Но крик, изверженный из глубины души,
Откликнулся мне так бессмысленно и дико,
Что в нем не узнавал я собственного крика…

3

Передо мной обрыв. Невидимый, внизу
Бежит поток, шумя по камням. Я ползу
К нему по крутизне. Мой слух внимает жадно
Его сердитому стремленью. Мне отрадно
В нем слышать ропот.

4

Нет!.. Не дикой красотой
Заглохшей пропасти, не сумрачной горой
И не бунтующим, стремительным потоком
Прельщенный, я стою в раздумии глубоком;
Не эти зрелища угрюмые земли
Пленили душу мне и взор мой привлекли, —
Нет! Брошенный сюда далекою луною,
Мне мил приветный луч, играющий с волною.
Нежданно проскользнув среди густых ветвей,
И искрясь, и дрожа, он так ласкался к ней!
Так блеск его в воде был нежен и приятен!
И тайный смысл его мне стал тогда понятен…
О небо чистое! со звездной высоты
На землю темную смотря любовно, ты
Меня, печального, во мраке отыскало
И к примирительной беседе призывало…

Первое послание к фессалоникийцам св. ап. Павла (IV, 19)

Я к вам, ровесники мои, отцы и деды,
О родине скорбя, держать задумал речь.
Мне кажется, что я как гору скину с плеч,
Вам душу высказав средь искренней беседы.
Ведь в сети юных грез нам, зрелым, трудно впасть;
В нас нет охоты быть ни жертвой, ни героем;
Итак, в беседе мы, порядок чтя и власть,
Лишь на себя глаза откроем.

Хоть тот же деятель на сцене, да не тот!
Участник дел былых порой неузнаваем…
Мы время темное теперь переживаем;
Кто скажет: что в судьбах грядущего нас ждет?
Участник дел былых, надеждами богатых,
Почтенный деятель в недавней старине,—
Как будто опьянев, почил на лаврах смятых
И спит, кощунствуя во сне.

Благочестивыми воздвигнут был руками,
Как благолепный храм, России новый строй;
Пред алтарем служил тот деятель былой,
И верующих сонм теснился в этом храме…
Теперь он опустел; все входы прах занес;
Священнодействий нет; он темен и печален;
И ползает в нем гад; и, лая, бродит пес,
Как средь заброшенных развалин.

Подумать — страх берет, что ныне меньшинство,
Покуда верное гражданственным началам,
Уж представляется явленьем запоздалым.
Таков переворот. Чем объясним его?
Что возбуждает в нас враждебность и сомненья?
Иль барщина честней свободного труда?
Иль мрак невежества полезней просвещенья?
Бессудье ль правильней суда?

Я знаю: был объят за родину тревогой
Ты, русский гражданин, в те смут крамольных дни…
Ты прав: учение преступное казни,
Но неповинных в нем святых начал не трогай!
Та проповедь средь нас опасностей полна,
Что будто бы они с порядком несовместны;
Порядка верный страж — тот в наши времена,
Кто их последователь честный.

Но смелость доблести в нас никнет; дух наш спит;
Звучат еще слова, но мысли — ни единой;
Но искры божьей нет. Затянутого тиной
Болотного пруда таков сонливый вид.
Грешны и жалки мы, без пользы жизнь кончая
И без луча надежд! Что сеешь, то пожнешь.
И сердце черствое, и голова пустая —
Так в жизнь вступает молодежь.

О, если чувство в нас еще не вовсе глухо,
Детей и родину спасем, рассеяв сон!
Завет апостола: «не угашайте духа!» —
Напоминаю вам. Как знать? В дали времен,
Быть может, к нравственной воззвать придется силе;
И вот — сердца молчат, заглохший разум — нем…
Ответит тишина могильная — затем,
Что духа нет, дух угасили.

«Свободе слова, статься может,
Грозит нежданная беда»…
Что ж в этом слухе их тревожит?
Что ропщут эти господа?
Корят стеснительные меры?
Дрожат за русскую печать?
Движенье умственное вспять
Страшит их, что ли?. Лицемеры!..
Великодушный их порыв
Есть ложь! Они, одной рукою
Успешно жертву придушив,
На помощь к ней зовут другою…

Храни нас бог от мер крутых,
От кар сурового закона,
Чтобы под вечным страхом их
Народа голос не затих,
Как было то во время оно;
Но есть великая препона
Свободе слова — в нас самих!
Сперва восстанем силой дружной
На тех отступников из нас,
Которым любо или нужно,
Чтоб русский ум опять угас.
Начнем борьбу с преступным делом
И не дозволим впредь никак,
Чтобы свободной мысли враг,
С осанкой важной, с нравом смелым,
Со свитой сыщиков-писак
И сочиняющих лакеев,
Как власть имеющий, — возник
Из нас газетный Аракчеев,
Литературный временщик…

Тому едва ли больше году
(Ведь бесцензурная печать
Уже нам мыслить и писать
Дала, так думалось, свободу!),
Когда б я, дерзкий, захотел
Представить очерк даже слабый
Народных язв и темных дел
На суд сограждан, — о, тогда бы
Какой я силой мог унять
И клевету, и обвиненья?
Чем опровергнуть подозренья?
Какие меры мог принять,
Чтобы писака современный
В какой-нибудь статье презренной,
Меня «изменником» назвав,
Значенье правды не ослабил;
Чтоб он моих священных прав
Быть «русским» ловко не ограбил;
Чтоб уськнуть он не смел толпу,
Иль крикнуть голосом победным
С сияньем доблести на лбу,
При сочетаньи с блеском медным;
Чтоб у него отнять предлог
Для намекающей морали;
Чтобы того, что уж жевали,
Он пережевывать не мог;
Чтоб он газетной этой жвачки
Не изблевал передо мной
Ни из-за денежной подачки,
Ни хоть «из чести лишь одной» *;
Чтоб он, как шарят по карманам,
Не вздумал лазить в душу мне
И, побывав на самом дне,
Представить опись всем изъянам;
Чтоб даже бы не рылся там
Для похвалы, что всё, мол, чисто,
Но в ней потом оставил сам
Следы и запах публициста?.

Теперь как будто для ума
Есть больше воли и простора, —
Хоть наша речь еще не скоро
Освободится от клейма
Литературного террора…
Несли мы рабски этот гнет;
Привыкли к грубым мы ударам.
Такое время не пройдет
Для нашей нравственности даром…
И если мы когда-нибудь
Поднимем дружно чести знамя
И вступим все на светлый путь,
Который был заброшен нами;
И если ждет нас впереди
Родного слова возрожденье,
И станут во главе движенья
С душой высокою вожди, —
Всё ж не порвать с прошедшим связи!
Мы не вспомянем никогда
Ни этой тьмы, ни этой грязи
Без краски гнева и стыда!..
____________
* «Из чести лишь одной я в доме сем служу».
Так в одной рукописной поэме объясняет служанка позор своего общественного положения. (Примеч. автора.)

1
Эхаброст, прусско-русская доблесть

Ты прибыл к нам в венке лавровом,
Герой блистательных побед!
Каким же нам удачным словом
Тебе наш выразить привет?
Глава Германии единой,
Прими от нас заздравный тост:
Хвала тебе! Всему причиной —
Твой Эхаброст.

Заслуга точно в Эхабросте;
И эта доблесть наших дней
В тебе, в венчанном нашем госте,
Сказалась ярче и крупней.
Греметь извечностью есть право
Не только гения; кто прост —
Покрыть себя тот может славой
Чрез Эхаброст.

Такою славой мы довольны.
Лишь был бы Эхаброст, а там —
Свобода, ум, учитель школьный —
Они пока не нужны нам.
Да и тебе едва ли нужны…
Кто взвел тебя на этот пост?
Ведь только бог, с тобою дружный,
И Эхаброст.

Итак, ура!.. Смотры, парады,
Обеды, с музыкой заря…
Мы, чем богаты тем и рады,
Перед тобой всё сыплем зря.
Не можешь ты ступить и шагу
Как за тобой уж свиты хвост…
Возьми еще и крест, и шпагу
«Sa Echabrost!!»

2
Наср-Эддин-шах

Опять в России торжество.
Хоть не под силу нам, а снова,
Спустив на Запад одного,
С Востока принимать другого.
Привет тебе, персидский шах!
Ты, любознательностью мучим,
И к нам заехал в тех мечтах,
Что мы добру тебя научим.
Учись, смотри и наблюдай,
Но нашим, в заблужденья сладком,
Не вздумай следовать порядкам,
И нас в своих не утверждай!
Дарами, в дружбе обоюдной,
Нам ограничиться нельзя ль?
Тебе роскошничать нетрудно,
А нам — казны своей не жаль.
Замечу только, что напрасно,
Преданья Азии храня,
Привез ты к нам с уздой алмазной
Цены неслыханной коня.
Ты видел: с Астрахани южной
И вплоть до северных болот
Нам чистоплотности той нужно,
Какой и вам недостает,—
Так жребий лучший нам бы выпал,
Когда бы, на пути своем,
На ту же сумму ты обсыпал
Всю Русь персидским порошком.

3
Представители духа времени на Венской выставке

На выставке, как в полной чаше,
Всего обилье; не забыт
Ни дух гражданственности нашей,
Ни политический наш быт;

Но, как назло, без неудачи
Не обошлись и тут: могло б
Устроиться совсем иначе
Собранье царственных особ:

Когда б Вильгельм-Завоеватель,—
Европы новый идеал,
Но нравов древних воссоздатель,—
Туда прибыть не опоздал,

Хоть и не шахов Наср-Эддинов,
А всё ж тогда б увидел свет
В гирлянде мелких властелинов
Трех императоров букет.

4
Эмс

Хоть культу скиптров и корон
Предались все почти народы,
Но в Эмсе искреннее он,
Пока монархи пьют там воды.

Владетели домов и вилл
И все торгующие люди
Усердно молят бога сил:
«О, многомилостив к Ним буди!

Храни, Господь, Их в род и род
Для счастия Земного шара,
И чтоб, вкусив таких щедрот,
Они потом здесь каждый год
Могли лечиться от катарра!..»

Весны развертывались силы, —
Вдруг выпал снег… О, падай, падай!
Твой вид холодный и унылый
Мне веет странною отрадой.

Ты можешь время отодвинуть
Тепла, цветов, поющей птички…
Еще не хочется покинуть
Зимы мне милые привычки.

Пусть дольше жизнью той же самой
Я поживу еще, как ныне,
Глядя в окно с двойною рамой
И на огонь в моем камине.

Прелестна жизнь весной и летом…
Но сердце полно сожалений,
Что будет мне на свете этом
Еще одной зимою меней…