Архив стихотворений Александра Востокова

Священный бог молчанья,
Которому, увы! невольно я служу,
Несчастлив я и счастлив,
Что на устах моих твою печать держу:
Несчастлив, коль безмолвен
В беседе с добрым я и с умным. Ни излить
Пред ним советно мысли,
Ни время с ним могу приятно разделить!
Язык имея связан,
Истолкователя сердечных чувств и нужд,
Я должен, сжавши сердце,
Полезных многих дел и радостей быть чужд,
Которыми владеет
Последний из людей, когда он получил
Божественный дар слова,
Сего слугу ума и движителя сил.
Но мне, его лишенну,
Роптать ли и других завидовать судьбе?
Нет, я не мене счастлив,
Что скрыться иногда могу в самом себе,
С тобою, бог молчанья!
Когда злословием бываю оглушен,
И диким пустословьем,
О радость! отвечать я им не принужден.
Могу лишь помаваньем
Главы иль знаками отделаться от них,
Ни в спорах бесполезных,
Ниже часы губя в учтивостях пустых.
И от пороков многих,
Молчанья строгий бог, меня ты оградил;
Я по неволе скромен,
Смирен и терпелив. Во мне ты притупил
Сей обоюду острый,
Опасный меч, — язык. Ах! может быть во зло
Он был бы мне и ближним?
Твое хранение меня от бед спасло.
Из сети искушенья
Не ты ли отрока меня еще извлек,
И в сень уединенья
Принес, и чистых муз служению обрек?
Священный бог молчанья,
Которому, увы! невольно я служу,
Несчастлив я и счастлив,
Что на устах моих твою печать держу!

Вера, Надежда, Любовь! Премудрости милые дщери!
Вами блаженствует смертный, и вами царства блюдутся.
Вы вливаете слабому непобедимую силу:
Он без страха сквозь огнь и воду и в лютых напастях
Без уныния с вами течет к божественной цели.
Вы в житейских пустынях хранители—ангелы наши:
Заблужденных на путь направляете, изнеможенным
Кладезь живой воды указуете в жажде палящей!
Если ж, у струй освеженный, путник под пальмой воздремлет,
Кто, как не вы, защитит его от льва и от змия,
Сильной рукой смеживши зев необузданной страсти
И отпугнув от сонного тайно вползающих в сердце
Гадов — злой эгоизм и всеискажающу гордость?
Вы помогли россиянам ныне во брани священной
Силы преодолеть и козни врага человеков.
Александр, человеков отрада, друг ваш и чтитель,
Вам обязан своими лаврами. С ним неразлучны
Были вы всегда в благой и противной фортуне.
Будьте ему еще помощницы в деле великом,
Возвратить народам мир, свободу, блаженство!..
Се из царевых уст вещает небесная Вера:
«С помощью Божией нет невозможного!» — Се ободряет
Нас Надежда, что Бог не оставит поборников правды;
Се, объяв, воскриляет души царя и народа
Пламенным рвением к благу Любовь, сильнейшая смерти!
Мы на алтарь ваш благоговейно приносим трофеи
Наших побед и молим вас, благодатные девы:
Даруйте в счастии скромность нам, в несчастье терпенье.
В сладком ли мире быть, иль еще в войне многотрудной,
Даруйте нам любить, уповать и веровать твердо!

Кто Пиндару во след дерзает,
Тот восковым себя вверяет
Дедаловым крылам —
И имя от него останется морям.

Как с гор река бежит, проливным
Дождем наводнена, — так дивным
Витийством быстр, широк,
Из Пиндаровых уст Поэзьи реет ток.

Не упразднит венец лавровый,
Отважно ль в дифирамбах новы
Он словеса родит
И стих от всякого размера свободит.

Богов ли песнью величает,
Сынов ли их он ополчает
На достославный труд,
Кентавров и химер ужасных да сотрут.

Тому ли кто в Элиде стяжет
Награду поприщ, — он окажет
Бессмертной песнью честь,
Которая столпов и статуй краше есть.

Или по юноше льет слезы,
Которого поблекли розы —
Его приятность, нрав,
Возносит ко звездам, из Оркоса изъяв.

Всегда Дирцейский лебедь равен,
Легок в паренье, неослабен
Держаться в высотах, —
А я подоблюся пчеле, что на цветах

По лугу злачному гуляет,
Со многим тщаньем собирает
Из разных мед соков —
Тружусь над мелочным сложением стихов.

Приди к нам, матушка зима,
И приведи с собой морозы!
Не столько их нам страшны грозы,
Сколь сырость, нерешимость, тьма,
В которых гнездится чума!
А от твоих лобзаний розы
У нас взыграют на щеках,
Из глаз жемчужны выжмешь слезы,
Положишь иней на висках,
И мы — как в сребряных венках.

Ах! долго ли нам грязнуть в тине
И мороситься под дождем?
Ноябрь у нас уж в половине:
Тебя теперь мы, зиму, ждем.
Приди, сбери в морщины строги
Умяклое лицо земли
И на святой Руси дороги
Пушистым снегом устели,
Чтоб наши радовались ноги.

Неву и Бельта воды бурны,
В которых, нынешней порой,
Не виден неба свод лазурный,
И Феб на кои взгляд понурный
Бросает, лучше ты покрой
Своей алмазною корой!

И дай нам странствовать по суху
Над пенной хлябию реки;
Подставив под ноги коньки,
Крылатому подобно духу,
Не уступать в бегу коням,
Катиться легким вслед саням.

Саням, усаженным четами
Младых красавиц, в соболях,
Под пурпуровыми фатами.
Они на новых сих полях
Явятся новыми цветами,
Чтоб царство украшать зимы;
И с ними не озябнем мы!

Дохни, Борей, на нас сурово
И влажный осуши эфир.
С тобою русакам здорово.
А ты, обманчивый Зефир,
Что веешь к нам с Варяжска моря!
Ты нам теперь причиной горя:
Ведь дождь и слякоть от тебя;
Поди ж и дуй своим поэтам,
Которы, и зимой и летом
Тебе похвальну песнь трубя,
Бесстыдно лгут пред целым светом.

Теплу и стуже время есть.
И то нам и другое в честь.
Не итальянцы мы, не греки,
Которым наших зим не снесть,
У коих не живут и снеги.
Они пусть хвалят злак лугов,
Журчащих ручейков прохладу,
И жизнь невинных пастухов,
И собиранье винограду:
Не чужды нам забавы их,
Но знают ли они отраду
Трескучих зимушек лихих?

Как под снегами зреет озимь,
Так внутрення в нас жизнь кипит
И члены ко трудам крепит.
Доколе бодрость в нас не спит,
Мы рук и ног не отморозим.
И русских удалых сынов
Так не обидела природа,
Чтоб им и помощь, и покров
Не дать от колких мразов норда.
В лесах надолго станет дров,
И есть полезны там соседи:
Лисицы, волки и медведи —
Для теплых шуб обильный лов!
С куниц и с соболей пужливых
Драгие мехи совлекут.
Дубравы целые ссекут
Для топли изб гостелюбивых.

И если не ущедрил Вакх
Студеный край наш виноградом,
Довольны русским мы Усладом
При добрых брагах и медах!

Сойди с небес, царица Каллиопа!
Бессмертным пением свирель наполни,
Или издай свой глас приятный,
Или ударь во струны Фебовы.

Чу! слышите ли? либо я обманут
Мечтаньем сладким: глас ее и шорох
В священной мню внимать дубраве,
В журчанье вод, зефиров в веянье.

Еще я отрок был. На Апулийских
Горах я, утомясь, вздремал однажды
От игр и беганья; в то время
Меня приосенили голуби,

Священны птицы. И из сел окружных,
Из Ахеронции и из Форента
Народ, во множестве собравшись,
Дивился чудному видению,

Что сонного ни ползкий гад не тронул,
Ни хищный зверь, — и что кругом закладен
Святыми лавров, мирт ветвями,
Не без богов отважный отрок спит.

Я ваш, о музы! ваш я, где бы ни был,
На высотах Сабинских, иль в прохладном
Пренесте; Тибура ль пригорок,
Иль Байи взморие влечет меня!

Любителя парнасских вод и хоров
Ни битва во Филиппах не сгубила,
Ниже паденье древа злого,
Ниже в Сиканских Палинур волнах.

Ведомый вами, я могу пуститься
В пучину Босфора пловцом отважным,
И по степям ассирским, жарким,
Неутомимо пешешествовать.

Британцев видеть, к странникам суровых,
И пьющих конску кровь конканов зверских,
И, невредим сквозь остры стрелы,
Гелонян, и сквозь Скифский Понт тещи!

Когда великий Кесарь, после трудных
Походов, по градам расставит воев,
Он к вам в пещеру Аонийску
На сладкий отдых удаляется.

Благоотрадные! совет ваш кроток
И добр всегда. Еще мы помним буйных
Титанов, коих сонм надменный
Низложен, стерт палящей молнией

Из длани Зевса, предержащей землю,
Кротящей бурное в пределах море,
Имущей вся, и ад во власти;
Людьми; богами право правящей!

Хотя и зельный страх вселяла Зевсу
Сих облых юношей растуща сила,
Как их два брата подвизались
Поставить Пелион над Оссою:

Но что Тифей и броненосный Мимас,
И что Порфирион с грозящим зраком,
И Рет, и Энкелад кичливый,
Метатель древ с корнями вырванных,

Против Палладиной эгиды звучной
Могли содеять? Там, к сраженью жадный,
Стоял Вулкан, там матерь Ира,
И рамо тулом украшающий,

Власы же разрешаяй боголепны
Во омовении росой Кастальской,
Лесов Ликийских покровитель,
Аполлон, Кинфа бог и Делоса.

О Мудрость! без тебя не в пользу сила;
С тобою же она когда в союзе,
Ей сами боги помогают,
Но посрамят самонадеянье.

Свидетельствуют то Гигант сторукий
И оный оглашенный искуситель
Дианин, Орион, — сраженный
Стрелами девы целомудренной.

Еще своих земля чудовищ кроет
И сетует, что их небесна молнья
Низслала в Оркус, — и не выел
Доднесь надложенную Этну огнь.

Ниже оставит Титиеву печень
Служитель мщения клевать пернатый,
И в триех стах лежит оковах
Прелюбодейство Пирифоево.

Равно бессчастны, о Лициний,
Кто тщится плыть против вершины,
И кто, страшася слишком волн,
Близ берега свой держит челн.

Ходяй срединою златою,
Не дружен смерди с чернотою,
Ниже завистный мещет взгляд
На велелепие палат.

Для древ высоких ветер страшен;
Главам превознесенных башен
Паденье злейшее грозит,
И в темя гор перун разит.

Но в бедствии не унывает,
А в счастии готов бывает
К пременам рока бодрый дух.
Вратится вечно счастья круг:

К нам зимы, весны дышат с неба!
Всегда ль в священной длани Феба
Звенит в погибель грозный лук —
И арфы нежной слышен звук.

Будь тверд в напасти, безбоязнен;
Но также, если ветр приязнен
Вздул туго парусы твои,
Благоразумно их сбери.

Премудро скрыли боги грядущее
От наших взоров темною нощию,
Смеясь, что мы свои заботы
Вдаль простираем. Что днесь пред нами,

О том помыслим! прочее, столько же
Как Тибр, измене всякой подвержено:
Река, впадающая в море
Тихо в иной день, брегам покорно;

В иной день волны пенисты, мутные
Стремяща; камни, корни срывающа;
Под стоном гор, дубрав окрестных,
Домы, стада уносяща в море.

Тот прямо счастлив, царь над судьбой своей,
Кто с днем протекшим может сказать себе:
«Сегодня жил я! пусть заутра
Юпитер черные тучи кажет,

Или чистейшу ясность лазурную, —
Но не изгладит то, что свершилося;
Ниже отымет те минуты,
Кои провел я теперь толь сладко.»

Фортуна любит мены жестокие;
Играет нами злобно, и почести
Неверны раздая, ласкает
Ныне меня, а потом другого.

А я бесскорбен: хочет ли инуда
Лететь, охотно все возвращаю ей;
Своею доблестью оденусь,
Правду свою обыму и бедность.

Когда от бурных вихрей шатаются
Со скрыпом мачты, — мне не вымаливать
Себе драгих стяжаний целость;
Мне малодушно не класть обеты,

Чтоб алчным морем не были пожраны
Мои товары дальнепривозные.
За то проеду безопасно
В самые бури на утлом струге!

Вы, коих дивный ум, художнически руки
Полезным на земле посвящены трудам,
Чтоб оный созидать великолепный храм,
Который начали отцы, достроят внуки! —
До половины днесь уже воздвигнут он:
Обширен, и богат, и светл со всех сторон;
И вы взираете веселыми очами
На то, что удалось к концу вам привести.
Основа твердая положена под вами,
Вершину здания осталось лишь взнести.
О, сколь счастливы те, которы довершенный
И преукрашенный святить сей будут храм!
И мы, живущи днесь, и мы стократ блаженны,
Что столько удалось столпов поставить нам
В два века, столько в нем переработать камней,
Всему удобную, простую форму дать:
О, наши статуи украсят храм познаний,
Потомки будут нам честь должну воздавать!
Как придут жертвовать в нем истине нетленной
И из источников науки нектар пить,
Рекут они об нас: «Се предки незабвенны,
Которы тщилися сей храм соорудить;
Се Галилей, Невтон, Лавуазье, Гальваний,
Франклин, Лафатер, Кант — бессмертные умы,
Без коих не было б священных здесь собраний,
Без коих долго бы еще трудились мы».
Итак, строители, в труде не унывайте
Для человечества! — Кроме награды той
Котора в вас самих, вы смело уповайте
Узреть Апофеос в веках грядущих свой.

Намедни я зашел к Кларисе в гости,
И что увидел я!
Красавица, приятно улыбаясь,
С малюточкой сидит.
У милой матери на груди нежной
Дитя сном тихим спит;
Она его косыночкой прикрывши,
В объятиях своих
Тихонечко качает, будто в люльке,
И смотрит на него.
«О, спи! — воскликнул я в восторге сладком, —
Спи, милое дитя!
Покуда маминька у сердца держит
И за тебя не спит.
Теперь ничто тебя смутить не может
В невинности твоей;
Протянешься к сосцам, — и невозбранно
Амврозию их пьешь;
Завопишь ли, — тебя ласкает, тешит
Кларисин нежный глас,
Она прелестными руками нянчит
И пользует тебя…
Дай Бог, чтоб Катинька, пришедши в возраст,
Ты втрое воздала
Отцу и матери за все старанья,
Была бы в радость им!
Дай Бог, чтоб расцвела душой и телом
Как алинькой цветок;
Тогда, о Катинька, тому достанься,
Кто будет так, как ты,
Чувствителен и добр, пригож и молод;
Чтоб он тебя собой,
Себя тобой навеки осчастливил,
И маминьке б дала
Ты полну горницу прекрасных внучат,
Таких, как ты теперь!»

Светило жизни, здравствуй!
Я ждал тебя;
Пролей мне в сердце томно
Отрады луч!
Весь день холодны ветры
Во мраке туч
Тебя от нас скрывали
И лили дождь —
Уныла осень алчет
Еще вкусить
Твое благое пламя,
Душа планет!
Венчанный класом август,
Серпом блестя,
Простер манящи длани
Свои к тебе.
Он вопиет: помедли,
Рассей туман,
Обрадуй зрелость года
Еще собой! —
И я, светило жизни,
Прошу тебя:
Помедли в теплотворном
Сиянии!
Болю душой и телом,
Целитель будь;
Согрей лучом отрады
Скорбящу грудь.

Чем прекраснее цветочек,
Тем скорее вянет он.
Ах, на час, на мал часочек
Нежный Сильф в него влюблен!
Как увянет,
Он престанет
В нем искать утехам трон.

Счастлив, ежели посеян
Он на лучший кряж земли,
Кротким ветерком обвеян,
Не уведал ранней тли;
Хладу, зною,
Над собою
Не увидит николи.

И из недр своих прекрасных
Изливая райский дух,
Не столпит одних лишь праздных
Трутней, гусениц и мух:
В век свой краткий
Будет сладкий
Медотворным пчелкам друг.

Ныне ты, Хризанф мой милый,
Розою любви цветешь:
Огненной исполнен силы,
За версту сладчайши льешь
Ароматы, —
Силе траты
Будто ввек не наживешь!

Ныне радость златокрыла
По твоим парит следам.
Роскошь с Вакхом учредила
Пир ликующим гостям;
Одр ночлега
Стелет нега
Утомленным резвостям.

Ах, да будет сон их долог,
Упоительны мечты!
Утро сквозь тафтяный полог
Пусть в объятьях красоты
Их застанет;
Полдень взглянет
На измятые цветы!

Пользуйся, часов любимец!
Жизнию; — но не забудь,
Что небесный сей гостинец
Без примесу не дают
Смертным боги,
И что строгий
С оным смешивают труд.

Если в жертву не положишь
Пред Минервой благ своих
Должну часть, — не долго можешь
Надмеваться видом их:
Но отыди
В сень Эгиды,
И не бойся Гарпий злых!

Здравствуй, златое на западе солнце,
После осеннего, скучного дня!
Вдруг, разогнавши завистные тучи,
Бросило светлый ты взор на меня!
Я вспоминаю весенни
Дни золотые;
Тешусь, живу вспоминаньем
Радостей прошлых.

Так! настоящее есть
Неосязаемый пункт.
Вечная благость смертным дала
В будущем жить и в минувшем.
Двух им послала спутниц,
Прекрасных Фантазии дщерей,
Надежду и Память.

Одна перед нами во мгле нерешимой
Высоко держит светильник;
Путь усыпает цветами;
И нудит гордый рассудок
На помочах легких
Идти за собой. —
Но часто и встречные вихри
От нас отрывают ее:
Едва остается нам виден
Пылающий факел ее,
Как звездка вдали.

Сестра же ее неотлучно
За нами следит.
Как даровитая осень,
В венце из колосьев,
У сердца держит снопы.
Прилежно цветы и плоды собирает,
А плевел и терние топчет ногой!

Здравствуй же, солнце златое,
В дни Листопада!
Ты представляй мне живее
Радостный Цветень!

Лунам вокруг планет, вкруг солнц планетам,
Ав солнцам путь вкруг величайша солнца.
Отче наш, иже еси на небесех!

На сих бесчисленных, светящих
И освещаемых мирах,
Живут неравны силой Духи
В разночувствительных телах,
В едином том их чувства сходны:
Все Бога сознают и радуются Богу.
Да святится имя Твое!

Всевышний, Он, — всего себя
Един могущ постигнут,
И радоватися един
Своей всей благости, всей силе,
От века зиждет всем блаженство,
Всем жителям своих миров.
Да приидет царствие Твое!

О, благо им, что не они
Судьбой своею управляют,
А Он: о, благо всем! и нам на сей земли!
Да будет воля Твоя, яко на небеси
и на земли.

Он воздвизает клас на стебле, Он приводит
Златое яблоко и грозд багряный в зрелость;
На холме агнца Он пасет, в дубраве лань.
Но Он и гром свой посылает
На холмы и дубравы,
И дар свой поражает градом
На стебле и на ветви!
Хлеб наш насущный даждь нам днесь.

Находятся ль и там, над областию грома,
Жилища грешников и смертных?
Там дружба во вражду меняется ль как здесь?
Смерть разлучает ли и тамо дружбу?
Остави нам долги нашя, якоже и мы
оставляем должником нашим.

Различные пути ведут к высокой цели,
К блаженству. Некие из них
Пустынями ведут; но даже и на сих
Цветут для странника цветы веселий,
И он, при сладостных забвения водах,
Покой вкушает по трудах.
Не введи нас во искушение, но избави
нас от лукаваго.

Тебе хвала и поклоненье,
Тебе,
Который солнцами, планетами, лунами
Велико солнце окружил!
Который создал Духи,
И их блаженство зиждет,
И дарует живот,
И смерть ниспосылает;
Ведет стезей пустынной к цели,
Отраду путникам дая.
Тебе хвала и поклоненье!
Яко твое есть царство, и сила, и слава.
Аминь.

Куда сокрылся ты, божественный
С твоим огнем животворным!
Оставил ли оный кому?
Чьи ныне смелые персты тронут
Твою орфическую лиру,
Услаждение ушес и радость сердца?
И кто обует твой котурн,
Сущую обувь аттических муз,
Мельпомены и Талии,
Иначе зовомых:
Сильная, поучительная Истина
Небесная, пленяющая Красота!

Ах! с самого неба
К чадам земли ты послан был,
Да не падут они духом,
Утешителем быть и крепким вождем
И сладким пророком изящности!

И ты свершил свое послание:
Ни краткость дней твоих, ни гоненье тиранов,
Не воспятили тебе, о гений,
Щедро излить из разжженного небом сердца
То,
Чего многие веки
Ждали,
Чего многим векам
Не дано чувствовать.

Блаженна Германия, родившая тебя,
И язык тевтонов,
Его же ты объизяществовал и увековечил, —
Ты, и предтечи твои, Виланд и Гете,
Славный триумвират!

Когда Клопшток,
Серафимскими владеяй крилами,
Скрывался в парении горнем,
Тогда Виланд, путем дольним ликуя,
Тевтонскую музу по цветам Эллады
Ко храму Граций повел.
Гете собственные ей показал цветы,
Прекрасные и благоуханные;
Явился Шиллер,
Факел неся Прометеев,
И в каждый цветок
Душу влиял.
Творения Шиллера
Будут цвести в веках,
Как в аере любезное солнце.

Но где он сам?
Сей ум исполинский
Истаял ли от рокового дыхания смерти,
Как холм снегу
От вешних Зефиров?
Сие огневместилище чувств (увы нам бедным!)
Червями снедаемо;
Сей сосуд амврозии
Сокрушен и попран тлением!

Но чувства где теперь?
Куда пролиялась амврозия?

Не поверю, не поверю,
Чтоб божественное было преходяще:
Ты здравствуешь, Шиллер!
Так, — здравствуй, здравствуй на небесах,
Где простираются к тебе объятия днесь
Любви ненарушимой,
И дивномысленную открывают беседу
С вожделенным пришельцем
Оные Духи славы,
Всякую тамо отложши зависть,
Эсхил, и Эврипид с Софоклом,
Корнель с Расином,
И Шекспир.

Тужите Амуры и Грации,
И все, что ни есть красовитого!
У Дашиньки умер воробушек!
Ее утешенье, — которого
Как душу любила и холила!
А он — золотой был; он Дашу знал
Ну твердо как детушки маминьку.
Бывало сидит безотлучно все
В коленях у милой хозяюшки;
Скакнет то туда, то сюда по ним,
Кивает головкой и чикает.
Теперь вот он мрачным путем пошел,
Отколе никто не воротится.
Уж этот нам старый Сатурн лихой,
Что все поедает прекрасное!
Такого лишить нас воробушка!
О, жалость! о, бедной воробушек!
Ты сделал, что глазки у Дашиньки
Краснехоньки стали от плаканья!

Лети, желанный день отмщенья,
Добычу адову постигни, порази!
Ни сила тигрова, ни лисьи ухищренья
Да не приносят ей спасенья:
Ты сетью пагубы закинь ей все стези!..

Взыщи на ней всю кровь и все несчастья
Закланных ею жертв, опустошенных стран.
Всемирным бедствием искавший самовластья,
Всему бы миру дал за то ответ тиран!
С стыдом к подножию престола пригвожденный,
Где правосудие и благость восседят,
Свободы б видел он и мирных дней возврат
Всем людям, — лишь един сих благ святых лишенный,
И вид сей был бы в казнь ему тысящекрат.

Но мы от заслуженной казни
Тирана — взор свой отвратим,
Отверзем радостно сердца свои приязни
И всех племен людей в объятья заключим;
С челом победы скажем им:
От Александра вам и от его народа
Вот дар — блаженство и свобода!

Дотоль, желанный день! полет свой ускори.
Гони, рази неутомимо,
Да не падет удар твой мимо;
Сверши его! и дни блаженства водвори!

С сугубой радостию встреть,
О муза, года обновленье,
И Александрово воспеть
На русский трон с весной вступленье,
И купно то воспеть: сей год,
С тех пор как зиждет наше благо
Романовых священный род,
Венец столетья есть втораго!

О чада добльственных славян!
О Русь! народ, избранный Богом,
Чтоб до последних норда стран,
До полюса, на хладе строгом
Природу жизни пробудить, —
Между нетаящими льдами
Эдем Господень насадить
Труда и разума плодами!

Распространяйте на земли
Блаженство: мир и просвещенье.
Вы больший путь уж претекли,
Свое свершая назначенье!
Узрев еще издалека
Священну цель, — вы к ней стремились;
Потщитесь! — и она близка:
И вы — бессмертьем наградились!

Уже над гидрою войны
Вы торжествуете стоглавой:
Уже и днесь облечены
Толикой силой вы и славой,
Что брань кровавую другим
Народам можете оставить
И миролюбием благим
И правдою себя прославить!

Цвет благости и правды цвел
На вашем корени издревле.
Для собственной защиты вел
Войны, — великий в ратном деле,
Но в мирном больший, славянин.
Родным своим доволен краем,
Он житель мирных был долин
Над Вислой, Одрой и Дунаем.

Смышлен, трудолюбив и добр,
Вводил он всюду кротки нравы,
Но дикий Готф, свирепый Обр
И Влах, развратный и лукавый,
Завоеватели земли, —
Как вихрем, реемы алчбою,
На славянина налегли.
И что ж? надолго ли собою

Во ужас приводили свет:
Как вихрем бурна мгла, промчались
Те варвары. Уже их нет!
Славяне на земле остались!..
И их обычай, их язык
Пришлец варяг сам принял гордый;
Луч общежития проник
От них в соседни дики орды.

За градом созидался град,
Весь север заселялся дальний,
Согрелися поля от стад,
Взрыл мерзлу землю лемех ральный.
Стеклись к славянам чудь и русь
Принять законы их благие,
И сей священнейший союз
Твое начало, мать-Россия!

Единством, правдою сильна
На свете всякая держава.
Доколь ты им была верна,
Твоя не померцала слава.
Когда же от своих ты чад
Растерзана была на части,
На брата ополчился брат,
И ты познала верх несчастий!

Нетрудной добычью врагам
Ты стала в ону злу годину!
Но ты загладила свой срам,
Подчинена царю едину,
Искоренителю крамол.
Сей, сокрушив ордынски цепи,
Свой монархический престол
Облек зарями благолепий.

И белокаменна Москва
Градов царицей нареклася,
И до небес ее глава,
Златовенчанна, поднялася!
Тогда Россию испытать
Еще определил Содетель,
Чтобы учились почитать
Не внешний блеск, но добродетель,

В одежде рабской, иль в венце. —
Изволил Бог на кратко время
От россов отвратить лице, —
И зла почувствовали бремя!..
О Боже! что мы без тебя?
Колеблемые ветром трости.
Земные благи возлюбя,
Работаем безумству, злости;

Стремимся к гибели своей
Божественным путем свободы;
И хуже диких мы зверей,
Не отстающих от природы!
Но ты всегда нам пестун будь,
Не знающим в свободе меры,
Да защитится наша грудь
От адских стрел бронею веры!

Мы зрели оным временам
Печальным ныне дни подобны,
Когда в Москву входили к нам
С войною самозванцы злобны!
Россия плавала в крови, —
Но жив был и тогда, как ныне,
В ней дух к Отечеству любви:
Он воспылал в россиянине.

Он Минину хоругвь вручил,
Пожарскому свои перуны…
И Русь свободна! Михаил
Венчается на царство юный.
Хотя дрожащею рукой
Жезл царский юноша приемлет,
Но подданных своих покой
Блюсти на троне не воздремлет:

В том Богу он дает обет, —
И почерпает свыше силу.
Садится мудрость с ним в совет,
Предъидет правда Михаилу.
Тогда рек Бог ему: «Твой род
Доколе севером владеет,
Дотоль роса моих щедрот
Над сей страной не оскудеет!

Но, умножая, превращу
Сию я росу в дождь на внуках,
Усилю их, обогащу,
В полезных вразумлю науках.
Еще столетию сему
Не истещи, и совершится
Глагол мой: внуку твоему,
Петру, вселенна удивится.

И паки протекут сто лет, —
Я злато искушу в горниле,
И узрит мир, средь вящих бед,
Российску доблесть в вящей силе.
И их я награжу царем,
Как ты, он упасет Россию,
С народов снимет он ярем,
И злобе ступит он на выю».

Так, Александр! Подобен ты
Днесь предку своему священну,
Доставив паки дни златы
Отечеству освобожденну.
Но к большей славе ты рожден:
На выю злобе наступивый,
Днесь идешь в путь благословен
Дать всем народам дни счастливы!

Иди! не острием меча,
Но благостию покоряя,
В подобье мудрого врача
Цели недуг, не изнуряя,
Но помогая естеству.
Иди! и скоро возвратися
Всеобща мира к торжеству:
Своей наградой насладися!

Славнее победить
Не острием меча, но силою душевной.
Что смертного рука могла соорудить,
То смертного ж рукой быть может сокрушенно.

Где толща Вавилонских стен?
Где Троя, Мемфис — грады славны?
Распались, обратились в тлен.
Помпеев, Брутов Рим державный
Под новым Римом погребен…

Что строят смертные, подобно им все смертно.
Падет, — иль случаем слепым,
Иль честолюбия рукой железной стерто,
Или подкопано коварством злым.

Вотще ж и ты, со многим тщаньем,
Фригиец, ободрен оракула вещаньем,
Трудился узел сплесть неразрешимый ввек!
Се — дерзкий юноша притек.
Недолго думал он, как разрешить зарочный
Сей узел: он его мечом своим рассек!

Но мог ли б он и сей расторгнуть узел прочный,
Который, граждане, я предлагаю вам?
Ударьте по рукам!
Сплетитеся рука с рукою,
И верой, правдою святою
Клянитесь друг за друга стать!

Пусть Македонянин приидет расторгать
Сей узел наш неразрешимый!
Единодушием связуемый, держимый,
И в мире, и в войне пребудет крепок он.

Не из ремней, ниже из вервия сурова,
Из нежных прядей соплетен;
Они суть: совесть, честь, храненье данна слова —
Для благородных душ священнейший закон!