Закат, как ангел-меченосец,
Рассек грудь неба пополам,
И небо пало, обессилев,
Всю кровь свою до капли вылив
И расплескав по облакам,
Но из вечерних дароносиц
Уж льется благостный бальзам.
И к ложу, смоченному кровью,
Слетают Сумерки толпой,
И веют хладными крылами,
И шепчут кроткими устами,
Что в угасании — покой!
И небо внемлет им с любовью
Своей измученной душой.
Мечты о зиме
Нависли тучи. Воздух густо-дымчат,
И с каждым днем тяжеле полог тьмы.
Ах! скоро ль крылья времени нас вымчат
Из бездн осенних на пустырь зимы!
Снежинки — слезы чистых серафимов —
Польются к нам тогда с немых высот,
И, током слез небесных душу вымыв,
Земля покорно к Смерти отойдет.
Она умрет — и станет беспечальной,
И будет падать, падать без конца
Холодный снег. И саван погребальный
Покроет тело мира-мертвеца.
Всепримирение
Склонились избы печально набок,
Их серой ризой одел туман.
Иду меж гумен задумчив, зябок —
И верю в сказку и в обман.
И верю в Осень… Она прекрасна,
Она стыдлива, она больна, —
И в сердце капли роняет властно
Всепримиренья тишина.
И Жизнь, и Смерть люблю равно я,
Обеим сестрам я верный брат,
И все мне близко, и все родное —
От облаков до нищих хат.
Осенняя картинка
На серых камнях стен зеленоватый мох
И олово небес над тусклой сталью вод;
Провеет тростников больных, иссохших вздох
Да тяжко захрипит гнилой, безлюдный плот.
И снова тишина… За серою рекой,
Как желтый плат, лежат поблекшие луга.
Порой промчится дождь косою полосой…
И снова даль, — как Смерть! — безмолвна и строга.
Сентябрь
Сонет
Повеяло дыханьем Сентября,
Прошла пора весенних ароматов!
Позднее с каждым днем встает заря,
И все грустней звенят часы закатов.
Прощальным шорохом наш слух даря,
Летит к земле листок, златисто-матов,
Земля лежит, спокойно, не творя,
Ростки семян в груди до срока спрятав.
Не льнет по вечерам рой мошек к окнам,
Не улыбается в саду цветок нам.
Порою солнечный заблещет луч
И снова тонет в бездне облаков он:
И скована лазурь печалью туч,
Как юный схимник власяницей скован.
Поздний грач
Подморозило — и лужи
Спят под матовым стеклом.
Тяжело и неуклюже
Старый грач взмахнул крылом.
Дожил здесь он до морозов,
Дотянул почти до вьюг
И теперь почуял позыв
Улететь на светлый юг.
Клюв озябшей лапкой чистя,
Он гадает о пути,
А пред ним влекутся листья
И шуршат: «Прощай! Лети!»
В златые саваны деревья облеклись
В златые саваны деревья облеклись,
И скупо льется свет на землю с поднебесья…
Бледна и холодна и безучастна высь
Печальною порой, порою златолесья.
Как скорбная вдова, смирясь, лежит земля,
Глубоко схоронив в груди своей обиды,
И пустота мертвит открытые поля,
И буйный ветр поет над ними панихиды…
Август
Цветок пылал — и где же?
К. Бальмонт, «Август»
Дыханьем горьким Август выжег
Печать предсмертья на полях
И пламя листьев ярко-рыжих
Затеплил в вянущих лесах.
Он, пышность нивы златоризой
Мукой летучей распылив,
Навел — в садах — румянец сизый
На кожу яблоков и слив.
И дав созреть плодам тяжелым,
Как победитель, он стоит,
Подставив солнечным уколам
Своей прохлады стойкий щит.
Он жар смирил и, строгим пленом
Казня лучи, воздвиг туман…
Но — почему-то, — сходен с френом
Его ликующий пэан.
Чужда веселых упований
Его напевов красота,
И блещет прелесть ярких тканей,
Как на покойнице фата!
Из предисловий
Из страны ароматной и лунной
Кто-то звон мне родимый донес —
Всколыхнулись души моей струны
И гирлянды причудливых грез.
Меня светлым венком окружила
В ореоле серебряной мглы —
Возвратилась ко мне моя сила,
Закричали победно орлы.
Этот звон — не созданье больного ума:
Для меня он отчетливо слышен,
И я знаю, что призрачна тьма ,
Что я звоном спасен и возвышен.
* * *
Как будто бы я погибаю: все дальше отходит всем видимый мир,
Все меньше волнует, влечет и чарует меня человеческий пир.
Все громче твержу я: «Как жалки
Вы — люди безжизненных серых домов,
Бесстрастных приличий, уродства весталки,
Рабы обесцвеченных слов.»
Бросайте же камнями слепо и злобно,
Кричите, жалейте… Я вас не боюсь —
Я тоже над вами напевом надгробным,
Как громом небес, разражусь.
Но ваша нора, о презренные люди,
Не скоро вас ждет — она вся впереди.
Теперь утону в созидательном чуде
И дам отдохнуть наболевшей груди.
Стихи ранних лет
В иные минуты я слышу душою старинный и робкий намек
И в бледное сердце вонзается грубо безжалостный, горький упрек,
И хочется думать, что все вокруг так же, как было и прежде:
Земля с торжествующей песней смеется в своей изумрудной нарядной одежде,
И небо родное… и радостью Детства трепещут под огненным солнцем луга.
И волны с Любовью, с приветом лобзают замкнувшие их берега.
И я со скамьи городского бульвара смотрю в золотистую
Прошлого даль,
Которое было, и счастье сулило, которого нету, которого жаль.
* * *
…Лесная поляна… Вздыхает лениво затона глубокого белая грудь
И падают листья спокойно и плавно в бездонную, влажную муть.
…И снилось ребенку, что белые башни росли глубоко под водой,
И слышал он музыку: томную арфу и звучный, искристый гобой:
То в царстве подводном в часы предвечерних безлунных бесшумных мечтаний
Играла безумная странная дева, дочь темных, чарующих негой сказаний.
Когда ж озарялось подводное царство багровой улыбкой багровой луны,
То тихо, как воры, туда проникали проклятые Богом и
Радостью сны:
И снились ребенку бескрылые гады, с большими зубами, без глаз, без голов…
Они извивались и чем-то грозили…
И он, просыпаясь, смеялся в сознаньи, что это создания снов.
*
О Молодость! Счастье! Там злые уроды мелькали во сне.
Теперь они всюду. Всю землю покрыли. Вверху и внизу, и кругом. И во мне!
Напрасно я силюсь забыться, проснуться и тщетно стремлюсь я к покою мечтой:
Не слышно гобоев — и Город сжимает мне горло железной, в крови омоченной рукой…
*
По пальцам сочится густою струею еще не остывшая, теплая кровь
Задушенных прежде, как я, понимавших, всю бездну
Презренья и высшее слово — Любовь!
Смерть цветов
След дождя ночного высох,
Засинели небеса,
И на вянущих нарциссах
Серебром зажглась роса.
Но цветы бесстрастны, немы,
Клонит им головки сон,
Не прельщают диадемы
Тех, кто Смерти обречен.
Чья их нежность обласкает,
Чем обманет прах земной,
Если Вечность обещает
Им отраду и покой?
Хмару жизни прояснила
Смерть немеркнущим лучом;
Громче птиц поет могила
Упоительный псалом.
И в безгорестной истоме
Умирают лепестки,
Утопая в водоеме
Смертно-радостной реки!
Корни и цветы
Сок цветочный пьян и лаком,
Воздух негой напоен.
Над атласно-алым маком
Вьется желтый махаон.
Синий бархат волкобоя
Обольщает пчел и ос,
И ласкают волны зноя
Стебли трав и ветки роз.
Веткам любо, но в затворах
Слышен ропот под землей:
То корней угрюмых шорох,
Ждущих влаги дождевой.
Если б вы могли — о, корни! —
Хоть однажды увидать
Красоту лазури горней,
Вы не стали бы роптать.
Жить хотите вы? Но верьте,
Что мудрей живут цветы,
Отдаваясь вечной смерти
За мгновенье красоты!
Меж чувств людских, покрытых пылью
Меж чувств людских, покрытых пылью
И тленьем тронутых давно,
Своим убожеством и гнилью
В глаза бросается одно.
Оно ползет, как червь безглазый,
Из рода в род, из века в век,
Им, как мучительной проказой,
Повсюду болен человек.
Оно ко всем змеей шипящей
Вползает в мозг, и в грудь, и в кровь,—
И это чувство — труп смердящий,
Паук безжалостный, Любовь!
Ты, низвергавшая святыни,
Ты, мир державшая во зле,
Прими мое проклятье ныне,
Внемли моей святой хуле!
Гряди, о Смерть! Своим дыханьем
Навек Любовь обезоружь!
И чтоб с пылающим желаньем
К жене не влекся больше муж,
Чтобы огнем призывным очи
Не загоралися у жен,
Овей нас, Смерть, прохладой ночи
И погрузи нас в вечный сон!
Апрель
Лилейно-легкими перстами
Лелеет грудь Земли Апрель,
Любовно-лирными словами
Вливает в жилы сладкий хмель
И сладострастными руками
Влечет на брачную постель.
Свирель в полях запела нежно;
Любовью глубь сердец полна;
Одежда яблонь белоснежна;
Волна в реке бежит вольна,
И к травам льнет она мятежно,
В лазурь и в землю влюблена.
В тиши лесной и густосмольной,
Танцуя с легким мотыльком,
Царь эльфов — радостный и вольный, —
Коснулся ландыша крылом,
И — звон пролился колокольный
В веселом сумраке лесном!
Май
Пастораль
Торжествуй, веселый Май!
Развевай
Над землею стяг лазурный
И рукою щедрой лей
Нам елей
Ласки нежной и безбурной.
Брось на внешний луг покров
Из цветов,
Облети вокруг беседки,
Где к жасмину льнет сирень,
И одень
Млечно-белым пухом ветки.
А когда луна взойдет
И вздохнет
Ночь, печали убаюкав,
Пусть рассыплет средь ветвей
Соловей
Перекатный жемчуг звуков.
Позабыв тогда про сон,
На балкон
Выйду я, ему внимая,
Душу с ним свою солью
И спою
Светлый гимн во славу Мая!
Ревность лешего
Ужален я злою змеею —
Змеею любовной тревоги,
И вою, и вою, и вою
В своей одинокой берлоге.
Замолкну, замру на мгновенье:
В лесу помертвелом все тихо,
Но где-то в глуши, в отдаленьи
Смеется с другим лешачиха.
С другим лешачиха смеется,
С другим забавляется милым,
И кровь моя синяя льется,
Как адское пламя, по жилам.
И снова ужален тоскою,
Завидуя сладким утехам,
Я вою, я вою, я вою —
И лес откликается эхом!
Эдип
К прекрасноликой Иокасте
На ложе я — как муж — всходил
И вместе с ней из кубка страсти
Напиток ядовитый пил.
Рукою жаждущей лаская
Изгибы груди, я не знал,
Что я — убийца старца Лая,
Что мужем матери я стал.
Но грянул гром, разверзлось небо,
Открылась истина в огнях —
И мать-жена во мглу Эреба
Сошла — и мрак в моих очах.
Я был царем и стал я нищим.
Супругом был — и вот один,
Боясь приблизиться к жилищам,
Брожу среди пустых равнин.
Меня Алекто грозно гонит,
В лицо губительно дыша,
И в неутомной муке стонет
Моя скорбящая душа.
И медлит Фанатос приходом,
Хоть каждый миг ему я рад,
Томясь под гневным небосводом
И болью огненной объят.
…Но иногда, в виденье сонном,
Мечтою прежней я живу
И зовом трепетно-влюбленным
Супругу милую зову.
И снова полн кипящей страсти,
И снова жажду и дрожу,
И к светлоликой Иокасте
На ложе брачное всхожу.