Архив стихотворений Алджернона Суинберна

Правитель в страхе затих, и прелат лицо своё скрыл,
Потому что песня живых звенит над рядами могил.

Зряч слепой, и слышит глухой, и кривой распрямиться смог;
Грозным ревом стихии морской раздается стук дружных ног.

Буйный ветер доносит смех, шум свершений этого дня;
Отвечай, священник, за грех; правитель, пади как сорняк!

Вот блевотой кровавой покрыл золотые одежды поп:
Это вора стыд заклеймил, краска совести мажет лоб.

Онемели и жалко дрожат — жаль потерянных ценных вещей:
Как попу свой дворец удержать? Где былая власть королей?

Страх силен, тоска велика, от возмездия не уйти.
Как могучих течений река, ярость наций закрыла пути.

По коврам ступали ногой, всюду роскошь, сияние злата;
Одеяний старинный покрой, и сладки духов ароматы.

В волосах больше нет венца, стал царь жалок, как инвалид;
Наг и сир, ожидает конца, желчью совести рот залит.

Ты намерен народ свой судить, о заведомый Главный Мудрец?
Как же ложь тебе повторить, коль слюне ядовитой конец?

Помиришься ли с Богом ты, или крюк тот вонзит тебе в бок?
Темны воды, приливы круты, и тебе ль удержать поток?

Представай перед Богом, вождь, и похвастайся перед ним:
«После засухи, мол, будет дождь, и росою сменится дым».

Ноги сломаны у стариков, прежней силы теперь уже нет.
Знака ждут они сотни веков, а не видят в небе комет.

Бормотанье их слышим везде, наполняет всю землю крик,
Стыд во взоре и страх в бороде, и дрожанье виновных рук.

Гнев для сильных седлает коней, злоба их мишурой оплела,
Ведь от звона упавших цепей стала кожа как мел бела.

Слышат крики восстанья вдали — черным горем разбиты сердца;
Кости треснули, тело болит, и не краше они мертвеца.

Ни один не остался цел, жадно воздух глотают рты,
Смертный мрак их собой одел, и греховные души пусты.

Ветер вяжет движения ног, о разгроме к ним вести пришли.
Как трясут бумаги листок — так стряхнут их с края земли.

Наточен, отточен клинок, и пушек разверзлось жерло,
Стал зрелым зеленый росток, и время для жатвы пришло.

Ты пожато, о время слов, и ветер дыханием стал:
Мертвые слышат тот зов, что в пропасти смертной вскричал.

Когда мрачный сокрыт лик луны, и невидимы звезд пути,
Корни неба обнажены, всюду блики — солнце, свети!

Там, где в море шквал бушевал, там стала гладью вода:
Это Бог знаменья нам дал, и дрожит от них пустота.

Там, где в ножнах томился меч, ржа царила, клинок покрыв,
Крик раздался — его не пресечь, человека горяч призыв:

«Двусторонний меч вонзи в плоть, пусть металл обагряет кровь;
В небе веет крылами Господь над скелетами мертвецов».

Четыре доски тяжелы как свинец.
Лишь гроб узнал, что сделал мертвец.

Первым проклятье сошло с языка
Могильной земле, что чертовски суха

Второе проклятье в голове родилось
Божьей работе, коей сгинуть пришлось.

Третье проклятье — холодным рукам,
Которые лента сплела на века.

Затем проклятье ногам он послал
Которые крепко саван связал.

«Владел я и золотом и серебром
И имя моё поминали добром,

В алых одеждах ходил и зелёных,
Макушку мою венчала корона;

Но недоступен стал мне мой мёд,
Теперь червями заполнен рот,

Уж не украсит волос мне венец,
Теперь я ничтожен, как нищий слепец,

Мышцы мои были толсты, сильны,
Теперь я как свечка саженной длины,

При жизни бока мои жиром заплыли,
Теперь же сухи, словно кучка пыли»,

Проговорила одна из досок:
«Что лучше — хлеб или мяса кусок?»

И вторая ответила ей:
«Мёд или вина пить веселей?»

Проговорила третья доска:
«Красное злато стоит ли волоска?»

Четвёртая верный нашла ответ:
«Все вещи равны, в них ценности нет».

Громко мертвец их вопрошал:
«Зеленую землю огонь запятнал?

Изрубили моих сыновей топором,
Пошло тело жены зверям на корм?

Дочку изжарили на сковороде,
Строят виселицу для верных людей?»

Доски ему отвечали хором:
«Разум твой переполнен вздором,

У твоей жены золотая кровать,
Жемчужною нитью блестят кружева,

Твои сыновья одеты в шелка,
И мягок и бел плаща рукав,

Новая юбка у дочки твоей,
Голубая тесьма полюбилась ей,

Перчатки и кольца носят слуги твои,
Такие подарки достойны любви».

Снова мертвец у них вопросил:
«Какие дары нам Бог посулил?».

Четыре доски отвечают скорей:
«Плоть, что накормит адских червей!»

Ты больше хочешь, дорогая,
Уже я отдал, что имел.
Душа души, имей я больше,
Склонился бы, к ногам слагая
Любовь — расширить твой предел,
И песню, чтоб взлететь повыше.

Отдал бы всё я, что имел,
Чтобы узнать о тебе больше,
Вдыхать, касаться, дорогая,
Мечтой проникнуть в твой предел,
С твоим крылом лететь всё выше,
Под стопы жизнь свою слагая.

Томлюсь любовью я, не больше,
Дай мне любовь лишь, дорогая,
Пусть т о т имеет, что имел;
Дай крылья — обретёт пусть больше,
Я сердце под ноги слагаю,
Жить для тебя — мечты предел.

I

Доброй ночи, прощай, — скажем жизни, отметившей нас
Знаком скорби и плача о жизни, ушедшей за край;
Ветер нежный рассветный, в воды грусти сметающий нас,
Доброй ночи, прощай.

Время траура, осень бесцветная, вечно рыдай;
Ослепил, одурачил всех день, отправляющий нас
В рабство мраку, презревшему солнечный рай.

Где родилось и умерло горе, нам ничто не опасно сейчас:
Воду Леты мы пьём, лотос щедрый даёт урожай.
Скажем грёзам утешным, скажем страху, что мучает нас:
Доброй ночи, прощай.

II

Средь морей встали вы, вдалеке от портов,
Буря здесь не опасна, вал не рвёт якорей…
Что за звук нарастает под шёпот ветров
Средь морей?

Нота вечно звенит, то слабей, то сильней:
Предсказанья во мраке, плач глухих голосов,
Вдаль умчится, вернётся, звучит всё мрачней.

Слышишь — крылья разрезали ночи покров,
Догоняет вас прошлое, смерти мертвей.
Радость разве жива, скорбь не сбила оков
Средь морей?

I

Прочь верное сердце ушло с земли;
Молим — прощанье отсрочь;
Надежды и счастье с тобою ушли
Прочь?

Дня разлетаются клочья,
Темно и вблизи и вдали,
Твой облик вернуть не смочь;

В чистой душе искры солнца цвели,
Зачем же уходишь в ночь;
От всех, кто любил, тебя увели
Прочь?

II

Друг многих прошлых лет,
Как горе посмело слуг
Послать, чтоб стереть слова след:
«Друг?»

Как слёзы сомкнули круг,
И боли исхода нет,
Молитвы застыли средь вьюг?

Во тьме твой не гаснет свет,
Но день кончается вдруг.
Услышишь далёкий привет,
О друг?

III

Благ в жизни и смерти ты был,
Пошли нам радости знак;
Желают все те, кто любил,
Благ.

Случай — жестокий враг
Нам горем надежду убил,
Обьятья разжались — всё так;

Но памяти хватит сил
Узреть сквозь слёзы и мрак
Того, кто друзей не забыл,
Благ.

IV

Прям, добр ты был без прикрас,
Верен своим друзьям.
Печален памяти глас,
Прям.

Крикливым был чужд площадям,
Открыт лишь лучшим из нас —
И не было счёта дарам!

Всё старит катящийся час,
Не всё превратится в хлам:
Любовь и доверье ты спас,
Прям.

V

Был ты неподвластен земле,
В душе воплотил неба пыл.
Добр к тем, кто блуждал во мгле,
Был.

Как вышло, что мрак победил?
Мчат годы подобно стреле,
И сон тебе веки смежил.

Любовь, его помни, жалей!
Звон гулкий, шум смерти крыл…
Едва ли кто чище, мудрей
Был!

VI

Как жизни смириться, забыть,
Что ты ушёл в смертный мрак?
Крах веры, надежды простить
Как?

Не поможет дурманный мак
О друге память убить:
Твой лик — вечной памяти знак.

Любовь продолжает жить,
Пусть взял тебя древний Враг.
К свиданью путь новый открыть
Как?

VII

Покой хочет жизнь обрести,
А музыка — стать тишиной,
Как птицы, что ищут в пути
Покой.

Бог песен, любимый тобой,
Дал смерти ноту вплести,
Расстроенной звякнув струной.

У мёртвых царя ты гостишь,
Но песней печали ночной,
Приветом Любви прилетит
Покой.

I

Времени имя — печаль, так твоё сердце сказало,
Жизни погибшее сердце, падая в пламя;
Быть ему там, пока в памяти вновь не восстало
Времени имя.

Опоясано мраком, хромое, слепое время
Явью и призрачным сном мучить тебя не устало,
Травит и гонит, вины наложило бремя.

Мимо стремятся минуты то робко, то смело,
Видят утраты кровавые знаки над нами,
Линии горя сложили на облаке белом
Времени имя.

II

Нет, но покой — мой миру целебный дар,
Так может время, голос возвысив свой,
Вымолвить: что же, рождаю лишь горя жар?
Нет, но покой.

Запад с востоком унылы, мир удручён суетой,
Тяжко и медленно катится солнечный шар,
Дюжина грузных часов — скуден ход жизни земной.

Глаз, что дрожит, повседневности видя кошмар,
Отдыха радость отыщет, благословлённый мной —
То не безумств этой жизни повторный разгар,
Нет, но покой.