Собрание редких и малоизвестных стихотворений Абуабдулло Рудаки. Здесь мы сохраняем тексты, которые ищут реже, но они дополняют картину его поэтического наследия и подходят для детального изучения творчества. Больше известных текстов — на главной странице поэта.
* * *
Для радостей низменных тела
Для радостей низменных тела я дух оскорбить бы не мог,
Позорно быть гуртоправом тому, кто саном высок.
В иссохшем ручье Эллады не станет искать воды
Тот, кто носителем правды явился в мир как пророк.
Мой стих – Иосиф Прекрасный, я пленник его красоты.
Мой стих – соловьиная песня, к нему приковал меня рок.
Немало вельмож я видел и не в одном распознал
Притворную добродетель и затаённый порок.
Одно таил я желанье: явиться примером для них.
И вот… разочарованье послал мне в награду бог.
Ты на доске
Ты на доске, где моют мертвецов,
Недвижная, лежишь ты на спине.
Смотрю, опали груди у тебя,
Не вьются кудри… Плачу в тишине:
Я старым был, я был уже седым,
Когда ты молодость вернула мне.
Ожесточаясь, изгнал я из дому тебя
Ожесточаясь, изгнал я из дому тебя,
И на тебя снои грехи я перенёс.
Как только ты ушёл из дома моего,
Я пролил кровь из глаз. Но знаешь, в чем вопрос?
Мне странно, я дивлюсь поступку своему,
Мне горько, мне смешно от этих жарких слёз.
Благородство твоё обнаружит вино
Благородство твоё обнаружит вино:
Тех, кто куплен за злато, чьё имя темно,
От людей благородных оно отличит,
Много ценных достоинств напитку дано.
Пить вино хорошо в день любой, но когда
Слышишь запах жасмина — вкуснее оно!
Если выпьешь — строптивых коней укротишь,
Все твердыни возьмёшь, как мечтал ты давно!
От вина станет щедрым презренный скупец:
Будет чёрствое сердце вином зажжено.
О, горе мне
О, горе мне! Судьбины я не знавал страшней:
Быть мужем злой супруги, меняющей мужей.
Ей не внушу я страха, приди я к ней со львом;
А я боюсь и мухи, что села рядом с ней.
Хотя она со мною сварлива и груба,
Надеюсь, не умру я, спасу остаток дней.
Милый друг, мне грустный стон арфы
О трёх рубашках
О трёх рубашках, красавица, читал я в притче седой.
Все три носил Иосиф, прославленный красотой.
Одну окровавила хитрость, обман разорвал другую,
От благоухания третьей прозрел Иаков слепой.
Лицо моё первой подобно, подобно второй моё сердце,
О, если бы третью найти мне начертано было судьбой!
Царь, месяц михр пришел
Царь, месяц михр пришел, будь веселей —
Ведь это праздник шахов и царей!
Прошла пора шатров, садов и рощ —
В меха закутаемся потеплей!
Нет больше лилий — зеленеет мирт,
Был красен аргаван — вино красней!
Прекрасно счастье новое твоё,
Владыка, нового вина отпей!
Самум разлуки налетел
Самум разлуки налетел – и нет тебя со мной!
С корнями вырвал жизнь мою он из земли родной.
Твой локон – смертоносный лук, твои ресницы – стрелы.
Моя любовь! Как без тебя свершу я путь земной!
И кто дерзнет тебя спросить: “Что поцелуй твой стоит?”
Ста жизней мало за него, так как же быть с одной?
Ты солнцем гордой красоты мой разум ослепила.
Ты сердце опалила мне усладою хмельной.
По струнам Рудаки провел рукой
По струнам Рудаки провел рукой,
Запел он о подруге дорогой.
Рубин вина — расплавленный рубин,
Но и с губами схож рубин такой.
Одна первооснова им дана:
Тот затвердел, расплавился другой.
Едва коснулся — руку обожгло,
Едва пригубил — потерял покой.
Столепестковые цветы и мирт зеленый
Столепестковые цветы и мирт зеленый,
И амбра, и жасмин, и стройных яблонь кроны
При виде идола от зависти поблекли…
Признали все цари, мой друг, твои законы!
На землю сходит ночь, как Ночь определений:
Так смотрит на неё твой раб, в тебя влюбленный.
Лишь сбросишь ты чадру — ночь откровенья бога
Увидит в эту ночь твой раб, в тебя влюбленный,
А если выйдешь днем без покрывала, — солнце
За полог спрячется, скрывая лик смущённый.
Доколе жить ты будешь, сердце
Доколе жить ты будешь, сердце, своей любовью и собой?
Зачем холодное железо ковать упорною рукой?
Зерну мое подобно сердце, а ты в любви гope подобна,
Зачем одно зерно громадной перетираешь ты горой?
Взгляни на Рудаки, прошу я, когда увидеть хочешь тело,
Что движется, живет и дышит, хотя разлучено с душой.
Твоей красою мир украшен
Твоей красою мир украшен: я понял наконец,
Что кудри у тебя, как мускус, как амбры образец!
Клянусь твоим железным сердцем, которое могло б
Изрезать надписями скалы, вонзаясь, как резец.
Что я твоей не верю дружбе, не верю и любви:
Никто не видел снисхожденья от каменных сердец!
Творца о милости молю я, но есть ли польза в том?
Что милость для тебя господня, что для тебя творец?
О, если б Рудаки взяла ты, мой друг, себе в рабы,
То стал бы ста владык счастливей невольник — твой певец!
Судьбу свою благослови
Судьбу свою благослови и справедливо ты живи,
Оковы горя разорви, вольнолюбиво ты живи,
Ты не горюй, когда себя среди богатых не найдёшь, —
Найдя себя средь бедняков, легко, счастливо ты живи.
Твой дух жестокостью не может насытиться
Твой дух жестокостью не может насытиться вполне.
Твои глаза не прослезятся, коль я сгорю в огне.
Как странно мне, что больше жизни люблю тебя, люблю,
Хотя ты хуже вражьих полчищ, грозящих смертью мне.
В конце концов любой из нас
В конце концов любой из нас на два способен дела:
Иль принимает он удар, иль ударяет смело.
Нет ничего, что до конца познало б разрушенье,
Нет никого, кто б сразу был разрушен до предела.
Мы прятали кольцо, играя
Мы прятали кольцо, играя, — потеха для сердец.
Сменялся проигрыш удачей — таков удел колец.
А мне судьба не подарила ни одного кольца,
Но вот уж полночь миновала — и повести конец.
Прелесть смоляных, вьющихся кудрей
Прелесть смоляных, вьющихся кудрей
От багрянных роз кажется нежней.
В каждом узелке — тысяча сердец,
В каждом завитке — тысяча скорбей.
Аромат и цвет похищен был тобой
Аромат и цвет похищен был тобой у красных роз:
Цвет взяла для щёк румяных, аромат — для чёрных кос.
Станут розовыми воды, где омоешь ты лицо.
Пряным мускусом повеет от распущенных волос.
О лик твой — море красоты
О лик твой — море красоты, где множество щедрот.
О, эти зубы — жемчуга и раковина — рот.
А брови чёрные — корабль, на лбу морщины — волны,
И омут — подбородок твой, глаза — водоворот!
За право на неё смотреть
За право на неё смотреть я отдал сердце по дешёвке.
Не дорог был и поцелуй: я жизнь мою вручил торговке.
Однако если торгашом стать сужденно моей плутовке,
То жизнь мою за поцелуй тотчас торгаш отнимет ловкий!
Как Рудаки, я стал влюблённым
Как Рудаки, я стал влюблённым, я в жизни вижу лишь беду.
Мои ресницы покраснели: я плачу кровью, я — в бреду.
Короче: я с такой тоскою и страхом расставанья жду,
Что весь от ревности пылаю, хотя пылаю не в аду.
Те, перед кем ковёр страданий
Те, перед кем ковёр страданий постлало горе, — вот кто мы;
Те, кто скрывает в сердце пламень и скорбь во взоре, — вот кто мы;
Те, кто игрою сил враждебных впряжен в ярем судьбы жестокой,
Кто носится по воле рока в бурлящем море, — вот кто мы.
Я гибну
Я гибну: ты, подобно Юсуфу, хороша!
Как руки египтянок, в крови моя душа!
Сперва в твоих лобзаньях я жизнь познал, греша,
Теперь меня терзаешь, моей тоской дыша.
Вослед красавице жестокой
Вослед красавице жестокой мы исходили все дороги,
Всю землю в поисках подруги прошли мы в смуте и тревоге.
Отвыкли руки от работы, скитаньям ноги обучились.
По голове руками били, разбились о каменья ноги.
Если рухну бездыханный
Если рухну бездыханный, страсти бешенством убит,
И к тебе из губ раскрытых крик любви не излетит,
Дорогая, сядь на коврик и с улыбкою скажи:
«Как печально! Умер, бедный, не стерпев моих обид!»
Пришла
«Пришла…» — «Кто?» — «Милая». — «Когда?» — «Предутренней зарёй.
Спасалась от врага…» — «Кто враг?» — «Её отец родной.
И дважды я поцеловал…» — «Кого?» — «Уста её». —
«Уста?» — «Нет». — «Что ж?» — «Рубин». — «Какой?» — «Багрово-огневой».
В мирских садах не думай
В мирских садах не думай о плодах,
Одни лишь ивы плачут в тех садах.
Приблизился садовник. Берегись!
Пройди, как ветер, и пребудь, как прах.
Я оживился, я услышал
Я оживился, я услышал: тебя назвали в разговоре!
Твоим я счастьем осчастливлен, и жизнь в твоём я вижу взоре.
А если разговор я слышу не о тебе — о посторонней,
То мысли у меня мятутся, рассеиваясь в тяжком горе.
Тогда лишь требуют меня
Тогда лишь требуют меня, когда встречаются о бедой.
Лишь лихорадка обо мне порою спросит с теплотой.
А если пить я захочу, то, кроме глаза моего,
Никто меня не напоит солёной, жаркою водой.
Дивлюсь я, что тебя судьба убила злая
Дивлюсь я, что тебя судьба убила злая,
Стыда не ведая и жалости не зная.
Ужель не чувствует смущения убийца,
Такую красоту злодейски убивая?
Две тысячи холмов кровавых
Две тысячи холмов кровавых встанут вдруг
На том пути, где ты пройдешь, мой скорбный друг.
Такие, как Лейли, не сострадают нам,
Лишь сам Меджнун поймёт влюблённого недуг.
Вещам не зная истинной цены
Вещам не зная истинной цены,
Ужель ты создан богом для войны?
Послушай, обладатель жизни краткой,
Ужель тебе сражения нужны?
Как ни ласкай змею
Как ни ласкай змею, назвав любимым чадом, —
Она, рассвирепев, тебя отравит ядом.
Кто мерзок — мерзостью змеиной обладает,
С мерзавцем не водись, небудь с презренным рядом.
Цветок мой желанный
Цветок мой желанный, кумир тонкостанный,
О, где долгожданный напиток твой пьяный?
Он веет прохладой. Меня ты обрадуй
Хмельною отрадой зимы несказанной.
То молнии ярка улыбка
То молнии ярка улыбка, то плачет в небе гром с грозой,
Как мать о дочери умершей, с юною красой.
Серебряная ветка ивы уже состарена слезой,
А разноцветные тюльпаны уже оплаканы росой.
Не для того свои седины я крашу
Не для того свои седины я крашу в чёрный цвет,
Чтоб молодым считаться снова, грешить на склоне лет.
Кто скорбно плачет об умершем, тот в чёрное одет,
Скорбя о юности, седины я крашу в чёрный цвет.
Сынок, для злого мира мы сделались добычей
Сынок, для злого мира мы сделались добычей,
Смерть — ворон, мы же — пташки: нет хуже доли птичьей!
В непрочном этом мире все, что цветет, увянет,
Смерть в ступе истолчёт нас: таков её обычай.
О Мадж, мои стихи читай
О Мадж, мои стихи читай, ты их постиг:
Я — разум и душа, ты — тело и язык.
Мы будем пить вино и целовать подруг,
Для наслаждения мы изберём цветник.
Приди, утешь меня рубиновым вином
Приди, утешь меня рубиновым вином,
На чанге заиграй, мы пить с тобой начнём.
Такого дай вина, чтоб яхонтом сверкнул
Тот камушек степной, что отразится в нем.
Всё, что видишь
Всё, что видишь, всё, что любишь, недостойно мудреца,
Зелень и миндаль, и вина — нет им счета, нет конца!
Мир — змея, а честолюбец — это тот, кто ловит змей,
Но змея от века губит неудачного ловца.
Я в этом доме был счастливцем
Я в этом доме был счастливцем, полным страсти.
Казалось, что цари моей покорны власти.
Остался прежним я, и дом остался прежним,
Но только счастья нет: взамен пришло несчастье.
Да, верно
Да, верно: к мудрецу наш мир несправедлив.
От мира благ не жди, а будь трудолюбив.
Бери и отдавай, затем что счастлив тот,
Кто брал и отдавал, богатства накопив.
Сей бренный мир отринь
Сей бренный мир отринь, понять умея,
Что он похож на шутку чародея.
Его добро сравни с пустою сказкой,
К дорогам зла его не тяготея.
Всевышний спас меня
Всевышний спас меня от горя, четыре качества мне дав:
Прославленное имя, разум, здоровье и хороший нрав.
Любой, кому даны всевышним четыре качества такие,
Пройдет свой долгий путь без горя, людских печалей не узнав.