Архив стихотворений Аполлона Коринфского

Ода-баллада

Ротмистр фон Сивере! Тебя я пою, —
Славы ты Мина достоин;
Ты показал в Прибалтийском краю,
Что ты за доблестный воин!..
Взявши в пример голутвинский расстрел,
Словно на диких японцев,
Вместе с отрядом своим полетел
Ты на смиренных эстонцев.
Перновский, Феллинский взял ты уезд,
Юрьевский и Везенбергский, —
Лихо себе зарабатывал крест
В битве с «крамолою дерзкой».
Села-деревни ты сам поджигал,
В дыме веселых пожаров
Каждому жителю ты рассыпал
По сту, по двести ударов.
Розги и пули свистали, когда,
Верен великому делу,
Ты присуждал без допроса-суда
Целые семьи к расстрелу:
Женщины, дети — расстреливал всех
(Кажется, даже и вешал!);
Славной победы блестящий успех
Душу геройскую тешил…
Кончил фон Сиверc свой смелый наезд,
Край усмирил изуверский,-
Юрьевский, Феллинский взял он уезд,
Перновский и Везенбергский.
Поняли все в Прибалтийском краю,
Что он за доблестный воин…
Рыцарь фон Сиверc! Тебя я пою…
Ты — славы Мина достоин!..

Пир — горой… В пылу разгула
Льются волнами слова;
У честных гостей от гула
Закружилась голова.

Речи буйные сменяя.
По столам — полным-полна —
Ходит чаша круговая
Чудодейного вина.

Кто хоть выпьет, хоть пригубит —
Словно горя не видал;
Как зазноба, всех голубит
Хмель под сводом ярких зал…

На пиру всем честь и место —
Только, песня, нет тебе,
Вдохновенных дум невеста
И сестра мне по судьбе!

Только мы одни с тобою
Обойденные стоим:
Ты кручинишься со мною,
Я — горю огнем твоим…

Но недаром пьяной чашей
Обнесли нас на пиру —
С простодушной музой нашей
Не пришлись мы ко двору!

Здесь поют певцы другие —
Пира шумного льстецы,
От разгула не впервые
Захмелевшие певцы…

Где царит одна услада,
Не знававшая тоски, —
Там с тобою нас не надо,
Мы для всех там — чужаки!

Место наше — за порогом
Этих праздничных хором;
По проселочным дорогам
Мы, сестра, с тобой пойдем…

Мы послушаем, поищем,
Что и как поют в глуши;
С каждым путником и нищим
Погуторим от души…

Перехожею каликой,
Скоморохом-гусляром
Мы по всей Руси великой
С песней-странницей — вдвоем.

По деревням и по селам
Расстилается наш путь.
Нам, и грустным и веселым,
Будет рад хоть кто-нибудь…

Гой вы гусли! Гей вы мысли!
Гой ты струн гусельных строй!
Что вам тучи, что нависли
Над победной головой?!

Гряньте песню дружным ладом,
Как певали в старину, —
Русским словом, русским складом
Подпевать я вам начну…

Здравствуй, удаль! Здравствуй, воля —
Воля вольная!.. Авось
На просторе наше поле
Клином в поле не сошлось!..

Как звезд, далеких звезд, не счесть ночной порою,
Когда в чертог небес — бледна и холодна —
В венце своих лучей, неслышною стопою
Взойдет луна;
Как не исчерпать зла, которым знаменуют
Дни равномерное течение времен;
Как не сдержать ветров, когда они бушуют
Со всех сторон, —
Так не постичь умом мечты певца мятежной,
Когда с дрожащих уст — наперекор судьбе —
Срывается волна поэзии безбрежной,
Неся в себе
Волшебный дар небес — дар творчества победный,
Понятный для певца, не зримый никому,
И тихо льется песнь, как свет лампады бледный
В ночную тьму…

Свободною душой далек от всех вопросов,
Волнующих рабов трусливые сердца, —
Он в жизни был мудрец, в поэзии — философ,
И верен сам себе остался до конца!
Он сердцем постигал все тайны мирозданья,
Природа для него была священный храм,
Куда он приносил мечты своей созданья,
Где находил простор и песням, и мечтам.
Он был певцом любви; он был жрецом природы;
Он презирал борьбы бесплодной суету;
Среди рабов он был апостолом Свободы,
Боготворил — одну святую Красоту.
И в плеске вешних вод, и в трепете пугливом
Полуночных зарниц, в дыхании цветов
И в шепоте любви мятежно-прихотливом, —
Во всем он находил поэзию без слов.
Привычною рукой касаясь струн певучих,
Он вызывал из них заветные слова,
И песнь его лилась потоком чувств кипучих —
В гармонии своей свободна и жива.
Но вещий голос смолк… Но песня жизни спета…
Но поздний дар любви упал из рук жреца…
И траурный венок я шлю к могиле Фета —
Венок стихов на гроб могучего певца…

Я видел, как в углу подвала умирал
Больной старик, детьми покинутый своими,
Как взором гаснущим кого-то он искал,
Устами бледными шептал он чье-то имя…
Он одиноко жил, и друга не нашлось
Закрыть в предсмертный час померкнувшие очи,
И он ушел навек во мрак загробной ночи
Один с своей тоской невыплаканных слез…

Я видел, как стоял мужик над полосой,
Распаханной его могучими руками,
Заколосившейся пшеницей золотой
И градом выбитой… Горючими слезами
Он не встречал своей негаданной беды:
Угрюм и даже дик был взор его унылый,
И молча он стоял, беспомощный и хилый,
Согбенный тяжестью безвыходной нужды…

Я видел, как дитя единственное мать
Сама несла в гробу, — как в церкви от страданья
Она уж не могла молиться и рыдать…
Окончился обряд печальный отпеванья, —
Она была без чувств… Малютку понесли
В последний путь, — она, собрав остаток силы,
Едва могла дойти до дорогой могилы
И сыну бросить горсть последнюю земли…

Я видел, как в тюрьме на дремлющую степь
Сквозь переплет окна задумчиво смотрела
Колодников толпа; и слышал я, как цепь
Нежданно в тишине на ком-то прозвенела;
И лица темные исполнились у них
Такого жгучего сознания и боли,
Что сразу понял я, что в этот самый миг
Забылись узники в мечтах о прежней воле.

Я видел, как в тоске голодной протянул
Оборванный бедняк нарядной даме руку
И, милостыню взяв, в лицо ее взглянул
И замер, как стоял, не проронив ни звука…
Немая скорбь прошла, и бросил деньги прочь
С рыданием старик: в раскрашенном созданье,
Проехавшем с толпой гуляк на посмеянье,
Бедняк узнал ее — свою родную дочь!..

Я видел это всё, когда одна печаль
Роднилася с моей пытливою душою,
Когда до боли мне чего-то было жаль,
К кому-то рвался вновь я с горькою мольбою…
Я видел это всё и понял, что тоска —
Тоска моей души, исполненной желанья, —
Пред всеми этими примерами страданья
Ничтожна и мелка…

Молчанье, молчанье…
Другого не будет
Ответа!
А кто-то так жаждет привета…
Нет, в сердце его не пробудит
Признанье…

В холодной могиле
Все чувства, все страсти
Былого!
И к жизни не вызвать их снова
Ничьей очарованной власти
И силе…

О, если б желанье…
Но нет, не пробудит
Желаний
Поэзия поздних признаний!
Ответом одним только будет
Молчанье…

1

Огни, цветы и маски,
Пьеретты и Пьеро…
Алмазы, а не глазки;
Не смех, а серебро!

Лукавый Мефистофель
К наивности самой
Склоняет резкий профиль,
Обвив ей стан рукой.

Глядят полишинели
На них со всех сторон —
Под вздох виолончели,
Под скрипок томный стон…

Мандола, мандолина,
И флейты, и фагот;
И ширится картина,
И вихорь-вальс растет…

Не слушая оркестра,
Несется пестрый бал,
И правит им маэстро —
Веселый карнавал…

2

То площадь или море?
И смех, и крик, и гул,
И пламя в каждом взоре,
И на сердце разгул.

Плащи, мантильи, маски,
Пьеретты и Пьеро, —
Смешалось в буйной пляске
Всё шумно и пестро.

Блестят с балконов взоры;
Цветов и фруктов град
Посыпали синьоры
В летучий маскарад.

За ними — и confetti
Ударила картечь…
Монтекки с Капулетти
То не ведут ли речь?!..

О нет! Борясь с истомой,
На свой турнир созвал —
С враждою незнакомый —
Весь город карнавал…

1

То не белая купавица
Расцвела над синью вод —
С Красной Горки раскрасавица
Ярью-зеленью идет.

Пава павой, поступь ходкая,
На ланитах — маков цвет,
На устах — улыбка кроткая,
Светел-радошен привет.

Красота голубоокая, —
Глубже моря ясный взгляд,
Шея — кипень, грудь высокая,
Руса косынька — до пят.

Летник — празелень, оборчатый —
Облегает стройный стан;
Голубой под ним, узорчатый
Аксамитный сарафан…

За повязку, зернью шитую,
Переброшена фата:
Ото взоров неукрытою
Расцветает красота…

Ни запястий, ни мониста нет,
Ожерелий и колец;
И без них-то взглянешь — выстынет
Сердце, выгорит вконец!

Следом всюду за девицею —
Ступит красная едва —
Первоцветом, медуницею
Запестреет мурава.

Где прошла краса — делянками
Цвет-подснежник зажелтел;
Стелет лес пред ней полянками
Ландыш, руту, чистотел…

В темном лесе, на леваде ли,
По садам ли — соловьи
Для нее одной наладили
Песни первые свои…

Чу, гремят: «Иди, желанная!
Будь приветлива-ясна!
Здравствуй, гостья богоданная!
Здравствуй, Красная Весна!..»

2

Знай спешит, идет без роздыху
Раскрасавица вперед:
От нее — волной по воздуху —
Радость светлая плывет.

Птичьи песни голосистые
Переливами звенят,
Травы-цветики душистые
Льют медвяный аромат.

Сыплет солнце дань богатую —
Злато-серебро лучей —
В землю, жизнью тороватую, —
Ослепляет взор очей;

Проникают в глубь подземную.
Чудодейно-горячи, —
Выгоняют подъяремную
Силу вешнюю лучи.

Выбивает сила волнами,
Расплывается рекой, —
Силу пригоршнями полными
Черпай смелою рукой!

Набирайся мочи на лето
По весне, родимый край!
Всюду силы столько налито, —
Сила плещет через край!..

То не заревом от пламени
Утром пышет даль, горя, —
В зеленеющие рамени
Льются золота моря.

Лес дремучий, степь раздольная,
Хлебородные поля, —
Дышит силой вся привольная
Неоглядная земля…

Что ни день — то ароматнее
Духовитые цветы;
Что ни пядь — всё необъятнее
Чары вешней красоты…

Всё звончей, звончей крылатая
Песня в честь ее слышна:
«Расцветай, красой богатая, —
Царствуй, Красная Весна!..»

3

В полном цвете раскрасавица,
Заневестилась совсем, —
Всем купавицам — купавица,
Алый розан — розам всем!

Закраснелся лес шиповником,
В незабудках — все луга,
Розовеет степь бобовником;
В небе — радуга-дуга.

Время к Троице… Далёко ли
Праздник девичий — Семик!
По низинам ли, высоко ли —
Всюду зелен березник…

Заплетать венки бы загодя
Красным девушкам себе, —
Уж гадать пора на заводи
О негаданной судьбе!

Ветлы — полны черным галочьем;
Возле ветел, в тальнике,
Ночью выкликом русалочьим
Кто-то кличет на реке…

Впрямь — русалки по-над водами
Пляс заводят по ночам,
Тешат сердце хороводами
На соблазн людским очам.

То они порой вечернею,
Выплывая там и тут,
Над водой, повитой чернию,
Зелень кос своих плетут…

Семь ночей — в Семик — положено
Вспоминать былое им, —
Так судьбою наворожено,
А не знахарем мирским!

Семь ночей им — в волю вольную
Петь-играть у берегов,
Жизнь посельскую-попольную
Зазывать к себе с лугов…

И по логу неоглядному
Семь ночей их песнь слышна:
«Уступай-ка лету страдному
Царство, Красная Весна!»

В последней пристани… К затону
Их ловко «хватальщик» подвел…
Стоят по горному услону
На якорях… Весь лес дошел!..

Окончен плес… С плотовщиками
Свел счет приказчик кое-как…
И торопливыми шагами
С плотов побрел народ — в кабак…

Расчет — разгул… Бренчат казною…
Дешевка плещет через край…
Сошлись пред стойкою одною
Волгарь, пермяк и ветлугай…

«А ловко, братцы, обсчитали?.»
— «Куда ловчей! Народ лихой!..
Всё берегли, недоедали;
Осталось — разве на пропой!..»

Яр-хмель — давно свой брат в артели.
В соседстве с ним и бурлаки
Не то чтоб очень захмелели —
Поразвязали языки!..

«Хватили горя?!.» — «Было дело!
Чуть не пропали все за грош!..»
— «Аль жить на свете надоело?»
— «Не плыть, так по миру пойдешь!..»

«По чарке дай еще на брата!..»
— «Ну, со свиданьем!» — «Сто лет жить!..»
— «Бог спас… Спасет еще, ребята!..»
— «Как ни гадай, придется плыть!..»

И впрямь — хоть спорь не спорь с судьбою —
А нет другого им труда:
Погонят с новою водою
Они — плоты, а их — нужда!..

1

Наш вдохновенный бард, наш северный Баян.
Он был певец — воистину народный!
Как небо синее, что море-окиян,
Глубок его напев торжественно-свободный.

В годину смутную озлобленной борьбы
Сумел он овладеть святынь предвечных тайной.
Не поняли тогда пролётных дней рабы,
Что он в их стане был свободный «гость случайный»!

«Двух станов не боец» — входил он в пламя сеч
С одними гуслями да с вольною душою,
И под гуслярный звон могучею волною
Всплывала, пенилась разгарчивая речь.

Как мощный взмах орла в безоблачном просторе,
Как дружеский призыв на общего врага —
Звучала в ней «любовь, широкая — как море»,
И были тесны ей «земные берега»…

С повадкой княжею, со взором соколиным,
С душою пахаря в живой груди своей —
Он Змей-Тугарина разил словцом единым,
Как будто был рожден в века богатырей.

Нрав Муромца Ильи, стать статная Потока,
Алёши удаль-смех, Добрыни смелый склад-
Сливались в нем с тоской библейского пророка
И в песнях залегли, как заповедный клад.

И вот живая песнь, как солнце над землею,
Восходит из его пророческой мечты,
И тают перед ней весеннею водою
Снега над вечною святыней Красоты…

Я верю: вспыхнет тьма, зимы утихнет заметь,
Опять Весна пойдет родимой стороной.
Близка она, близка, — когда проснется память
О вешних пахарях поэзии родной!

2

О, если бы — вещий певец-богатырь —
Восстал он из гроба и кречета взором
Сверкнул через всю святорусскую ширь,
Над всем неоглядным привольем-простором!

О, если б весь гул перекрестных речей,
Стон песен, рожденных мятущимся духом,
Всю смуту конца наших сумрачных дней
Услышал он чуждым смятения слухом!

Свои бы звончатые гусли он взял,
Стряхнул бы с них пыль, наметенную ложью,
И, кликнув свой клич по всему бездорожью,
Как в старую старь, по струнам пробежал.

Вся кровь расходилась бы с первых же слов,
Душа загорелась бы полымем-гневом, —
Наносную немочь с бессильных певцов
Спугнул бы он мощным, как буря, напевом…

«За честь нашей родины я не боюсь!» —
Грозою промчалось бы смелое слово.
Всяк вторил бы песне Баяна родного:
«Нет, шутишь! Жива наша русская Русь!»

Котловины между гор — что чаши,
Зеленым вином налитые с краями…
Где места привольнее и краше?
Что красой сравнится с Жигулями?!..

Высоко взобрались на шиханы
Темных сосен траурные гривы;
Низко-низко на берег песчаный
Плещут волн, певучих волн приливы…

По буграм — разросся лес дремучий;
По-над лесом — гребни да утесы…
Каждый раз, над ними встретясь с тучей,
Ветер ей об них расчешет косы,

Словно хмельный, ходит Жигулями…
А они — всё выше да всё краше…
Ходит ветер валкими шагами, —
Ходит он от чаши к новой чаше,
Зеленым вином наполненной с краями…

Ослеп наш дряхлый век, и, как слепец несчастный,
Бредет он наугад, окутан дымной тьмой;
И кажется ему весь божий мир прекрасный
Огромною тюрьмой…

Ни солнце Истины на небе мирозданья,
Ни звезды яркие Добра и Красоты
Не светят для него, — не льют благоуханья
Живой Любви цветы.

Забыл наш хмурый век надежды молодые,
Не вспомнить старику о радужных мечтах, —
Встречает он теперь все радости земные
С печалью на устах.

Больной, угрюмый век, — бредет впотьмах несчастный,
И некому слепца седого довести
Рукою любящей, рукою смелой, властной
До нового пути.

А этот новый путь лежит так недалеко;
Над ним не меркнет свет борьбы с житейской тьмой;
И мир, вокруг него раскинувшись широко,
Не кажется тюрьмой…

Под темным наметом сосны вековой,
Пронизанной солнца лучами,
Лежу я безмолвно… Ковер меховой
Пестреется всеми цветами.

В глуши благодатной, вдали от людей,
Недвижно — как мертвый — лежу я
И в ближний просвет из-за хвои ветвей
Любуюсь на высь голубую.

Кругом — тишина, тишина, тишина…
Как будто в истоме от зноя
Забылась природа, в объятиях сна
Неспящую жизнь успокоя.

Пролетное облачко держит свой путь;
За облачком думы несутся.
И хочется здесь мне заснуть, так заснуть —
Чтоб после вовек не проснуться!..