Перевод Павла Козлова. Стихотворение было переведено по старым правилам русской орфографии.
Песня первая
I.
Мне говорить придется об Гассане,
А потому, немедля, должен я
Вас познакомить с ним; он на диване
Лениво возседал, свой ус крутя,
И опиум курил, ища забвенья…
Он был одет, как Ева до паденья…
II.
Что будет дальше, если с первых слов
Герой поэмы наг? Читатель, строго
Глядишь ты на меня; еще немного,
И бросить ты мои стихи готов…
Согласен я; костюм героя странный,
Но он едва успел разстаться с ванной.
III.
Читательница милая, и вы
Краснеете… Невольно вас смущают
Мои слова; но как же в свете знают,
Как добралось до ветреной молвы,
Что ваша грудь божественна и тело
Гранита тверже и как мрамор бело?
IV.
Вы скажете, что.ветер мог поднять
Ваш туалет; что падали, гуляя,
И что легко, ваш образ созерцая,
Другия совершенства отгадать…
Но я-б на эти сказки не поддался;
Любовник ваш наверно проболтался…
V.
Сидеть нагим в приятном полусне,
Скажите, разве грех во время зноя,
На кресле тело нежа и покоя?
Когда бы вы могли отдаться мне,
Я снял бы с вас ненужные покровы…
Вы на меня взглянули бы сурово…
VI.
Проснулся-б гнев, а там, потупи взор,
Простили бы меня; мы любим в милой
Не пышные наряды и убор;
Чтобы красе придать побольше силы,
Вы рядитесь; наряд оружьем служит…
Приятно, победив, обезоружить….
VII.
Открыта жизнь, открыты небеса;
Обнажены могилы, дети, боги…
Скрываются лишь тайныя тревоги
И ложь; скрываться не должна краса;
Все доброе не прячется от света
И мой герой пред вами неодетый
VIII.
Останется; беды большой в том нет;
Когда жара — быть на легке отрада;
С ним разставаясь, плакала Наядя;
Она ушла, оставя влажный след;
Еще на нем ея дрожали слезы;
Ему не до костюма и до позы…
IX.
Сентябрь стоял; под небом южных стран
Он сущий рай,— не мрачный и дождливый.
Как он у нас… Безпечный и счастливый,
Любуясь на закат, сидел Гассан…
Не ведал он житейския заботы
И другом был мечтанья и дремоты…
X.
Он был природой щедро одарен;
Ему в удел достались ловкость, сила;
Хоть ростом мал, но хорошо сложен;
Казалось, мать его таким родила,
Чтоб он красивей и стройнее стал;
Его резец художника ваял.
XI.
Он с алебастром спорил белизной;
В его руке порода отражалась;
Он бледен был и черной бородой
Его лице прекрасно обрамлялось;
Огонь страстей пылал в его глазах…
Не стану говорить о волосах.
XII.
Татары бреют это украшенье,
Смеясь над ним. Герой мой ренегат,
Когда-то был искатель приключений,
Потом дела поправил, стал богат;
Он был француз по роду и понятьям,
Но изменил отчизне, вере, братьям
XIII.
И с родиной простился он на век;
Гассан имел характер сумасбродный
И вообще был странный человек,—
Дурной сосед, товарищ превосходный
И добр и зол, доверчив и лукав.
Порою виноват, порою прав…
XIV.
То в праздности пустой искал отраду,
То мрачных дум вкушал он горький плод.
Ты помнишь ли, читатель, серенаду,
Что Дон-Жуан с гитарою поет?…
В ней слышится унылый голос муки;
Тоской и страстью дышат эти звуки
XV.
И с тихой грустью песня раздается…
Гитара, еле внятно вторит ей,
И, в лад звуча, над песнею смеется
Веселою игривостью своей.
Пускай слова полны тоски и горя,
Она словам не верит, песне вторя.
XVI.
Гак в жизни смех порой звучит сквозь слез,
Так мы порой, обманывая, любим,
Готовы правде изменять для грез,
С душою чистой жизнь чужую губим,
Невинны и порочны; мрак и свет
Соединились в нас; так создан свет…
XVII.
Гассан был в полном смысле добрый малый,
Но никаких властей не признавал;
Им прихоть безотчетно управляла,
Намеренья, как платья он менял,
Но если в нем вселялось убежденье,
Никто-б не мог его заставить мненье
XVIII.
Переменить; всегда с плеча рубил.
И много было странностей в Гассане:
Он на полу бы мухи не, убил,
Но если бы нашел се в стакане.
То запорол бы всех людей своих…
Вот притча вам про добрых и про злых..
XIX.
Зоилы говорят, что долг поэта
Живых людей на сцену выставлять
И сердце человека изучать.
Но в ком его найти? где сердце это?
Зачем же мне соседа предпочесть?
И у меня, ведь, тоже сердце есть.
XX.
Так сами вы герой своей поэмы
И речь идет о вас? Смешной вопрос,
И без себя найти не трудно тэмы…
Я с одного срисовываю нос,
С другаго тыл; вопросам меру знайте;
Что с третьяго беру я — отгадайте…
XXI.
«Вы взяли на себя тяжелый крест…
«Ребенок ваш отца иметь не будет».
— Молчите, ради Бога; вас осудит
Издатель мой. К тому-жь is pater est
«Juem nuptiae; тем кончится тирада.
Уверен я, латыни вам не надо…
XXII.
Гассан мой сын, сомненья в этом нет;
Хотя-б он был щедушный и горбатый,
Все им бы я гордился; он на свет
Произведен моей мечтой крылатой…
К тому-жь о нем история молчит
И мне Гассан вполне принадлежит.
XXIII.
За ложь меня не упрекает совесть;
Я про Восток ни слова не сказал,
Хотя ему я посвящаю повесть;
Я в тех странах, но правде, не бывал,
Но, дав простор фантазии широкой,
Вам описать бы мог красы Востока.
XXIV.
Кто смел бы уличить меня во лжи?
Я описал бы песню муэззина
И синий кров богатаго хаджи;
Явилась бы волшебная картина:
На первом плане белый минарет,
Лазурь небес и яркий солнца свет…
XXV.
Вы даже не заметили-б обмана;
Ведь, лучше книги намять служит нам…
Все это я разсказываю вам,
Чтоб вы простили странности Гассана…
Пускай он вам не нравится вполне,
Я вас прошу уступку сделать мне
XXVI.
И не судить Гассана слишком строго…
Мне трудно вам понятье дать о нем;
Загадка он для всех; с ним сходен дом
Без лестницы… Друзей имел он много,
Но ни один из них его не знал;
Он лишь подушке тайны поверял.
XXVII.
Он общаго имел с другими мало…
Родных не знал; он странный был чудак:
Любовница с ним жизнь не разделяла;
Он не любил ни кошек, ни собак.
Употребить я должен все старанья,
Чтоб как-нибудь к нему привлечь вниманье
XXVIII.
Читателя; сказать, что он паша —
Смешно; что он на жизнь глядит сурово
И что как ночь его мрачна душа —
Во-первых, ложь, а, во-вторых, не ново;
Что я его лелею и люблю,
Я этим никого не удивлю —
XXIX.
Гассан мой сын; что он не верить в Бога —
Безнравственно, не перебрать всего…
Я на себя бы принял слишком много,
Сказав, что вы полюбите его…
О нем молчать бы лучше, без сомненья,
Тогда прости мое произведенье…
XXX.
И так, скажу, чтоб вам не надоесть,
Что он оригинал; я неe виною,
Что глупости он делает порою.
Коль дурен он, другие хуже есть;
Пусть будет он своей системе верен,
Я за него ответить не намерен…
XXXI.
Мне до Гассана вовсе дела нет;
С ним никакого сходства не имею,
Я не с себя писал его портрет…
Пред женщиной я таю и робею,
Ей отдаюсь всем сердцем и душой…
Увы, не так мой действовал герой.
XXXII.
Куда могла моя деваться совесть?
Я вам клянусь, что не могу понять,
Как написать безнравственную повесть
Решился я. Стихи бы надо взять
И в печке сжечь, но, пожалев потомство,.
Не совершу я это вероломство.
XXXIII.
Гассан в любовь не верил и взирал
На женщину с особой точки зренья;
Он лишь ее игрушкою считал,
Он с ней искал минуту развлеченья;
Но вот и все — и если восемь дней
Он проводил с любовницей своей,
ХXXIV.
То для него ужь это было много;
Не грех ли так о женщинах судить?…
Где слыхано, скажите ради Бога,
Что можно только восемь дней любить?
Когда охватит нас порыв сердечный,
Мы женщину любить клянемся вечно…
XXXV.
Оправдывать Гассана не берусь…
Его неизвинительны причуды;
Он сливки лишь вкушал, но кислый вкус
В них часто находил; в наш век не худо
И молоко иметь. Среди друзей
Он говорил: «Я не терплю цепей.
XXXVI.
«У женщины особая сноровка
«Мужчину забирать в позорный плен;
«Отдайся ей, и явится снуровка.
. «С свободой ты простишься, а взамен
«Тюрьму получишь… Славная награда!
«За эту цену и любви не надо.
XXXVIи.
«Кто властвовал, тот должен стать рабом.
Приносишь в дань свободу, силу, волю…
«А цепь все коротает с каждым днем,
«И так судьба готовит горя вволю…
«Нет, не могу с тюрьмой мириться я,
«Где даже мне повеситься нельзя.
XXXVIII.
«Еще скажу, что женщина любая,
«Едва пройти успеет первый пыл,
«Готова вспомнить, плача и вздыхая,
«Любовника, что ей милее был…
«Который страсть ей выражал яснее
«И был добрей, красивей и сильнее».
XXXIX.
Я должен здесь опять заметить-вам,
Что говорит Гассан, и эти мненья
Его вполне; внимать его словам
Я не могу без гнева и волненья…
«Чем с женщиной разстанемся скорей,
«Тем вспоминать приятнее о ней».—
XL.
Так продолжал Гассан.— «Мы не успеем
«Ей надоесть и в жертву дать себя;
«Былое счастье мы в душе лелеем,
«Нам жаль его; так нянчит мать, любя,
«Дитя больное; сладостно и больно,
«И в сердце грусть рождается невольно.
XLI.
«Но если час разлуки настает,
«Когда в душе любовь и в сердце грезы,
«Несчастная уныло слезы льет,
«И у меня из глаз струятся слезы;
«Я полон горя, мрачен и уныл
«И сам готов лишиться чувств и сил.
XLII.
«Чтоб душу сохранить, теряю тело…
«Вы скажете, что с женщиной иной
«Таким путем ручаться можно смело
«Все потерять; но гнусной клеветой
«Прекрасный пол напрасно вы язвите;
«Насмешкой злой меня не убедите».
XLIII.
Во Франции мой ветренный Гассан
Так разсуждал, когда родному краю
Не изменял для неба дальних стран
И ренегатом не был; я не знаю,
Как он дойти до этих мыслей мог;
Должно быть, жизнь дала ему урок,
XLIV.
Иль тайная душевная невзгода…
В теории был силен мой герой,
Но слаб на деле; верх брала природа;
В минуту сладострастья он собой
Не мог владеть; пылая от волненья,
Он утопал в восторгах упоенья…
XLV.
Дрожал, бледнел; безумныя слова
Лились из уст и слышались проклятья…
Дышать не мог; кружилась голова;
Он открывал горячия обятья,
Лишаясь чувств и сил, он замирал;
Казалось, жить тогда переставал.
XLVI.
Потом в лице опять являлись краски
И проходил минутный сон души…
Свою любовь и пламенныя ласки
Он расточал; как чудно хороши
Те светлые, но редкия мгновенья,
Когда в душе восторг и вдохновенье!
XLVII.
Гассан тогда от милой не скрывал
Своих надежд, стремлений и желаний…
Все тайны ей с любовью доверял
И каялся во всем; его признаний,
Казалось, без конца продлится нить;
В чужую душу душу перелить
XLVIII.
Он был готов; когда слабеет сила
И воля изменяет нам порой,
Опасна связь меж телом и душой;
Я не могу понять, как допустила
Природа эту связь… известный меч
Не гордьев узел должен был пресечь,
XLIX.
А эту цепь. Как два быка у плуга,
Как пара риѳм, идти одним путем
Должны душа и тело и друг друга
Переносить; им не легко вдвоем;
Они идут безмолвно и уныло…
Нельзя сказать, чтоб к лучшему все было.
L.
Так много в этой жизни слез и бед,
Так много в ней и скорби, и печали,
Что мы иной себе создали свет,
Чтобы себя утешить; но едва ли
Волшебный мир фантазии и грез
Спасти нас может от тоски и слез.
LI.
Когда душа обята сном и ленью,
Ей не блеснет отрадный счастья луч…
Опасно предаваться упоенью
И бросить драгоценный сердца ключ
В поток шумящий, страсти лишь внимая,
Как в оны дни Эльфрида молодая.
LII.
Один визирь, боясь коварных жен,
Клал острый меч меж ними и собою.
Блажен, кто может действовать, как он,
Кто знал лишь смех и слез не лил порою,
Кто, не куря напрасно ѳимиам,
Не осквернил священный сердца храм!
LIII.
Когда стоит пред нами счастья чаша,
Испить ее нам хочется до дна…
Мужчина слаб, а женщина сильна;
В ней наша жизнь и в ней блаженство наше…
Как сладко на груди ея заснуть! *
От радости к блаженству близок путь…
LIV.
И что-жь? Ты выпьешь чашу наслажденья,
Отдашься весь и телом, и душой,
А счастья не найдешь,— одно сомненье,
Раскаянье с тяжелою тоской;
Кто знает свет и чары сладострастья,
Тот скажет, что во сне найдешь лишь счастье.
LV.
Да, сладко спать, когда волшебный сон
Своим крылом твои закроет вежды;
В страну чудес тебя уносит он,
В страну любви, восторгов и надежды,
Где вечный мир, где вечная краса…
Он сын небес и светел, как роса.
LVI.
Как сладко бы прожить одними снами!…
Но жизнь идет обычной чередой,
Уносит сны с отрадными мечтами
И давит нас железною рукой…
О, еслиб человек был вечно молод
И мог бы утолять любовь, как голод!
LVII.
Скажите, почему Manon Lescaut
Нас с первых строк невольно привлекает
И манит нас к себе? Ей далеко
До Элоизы, но в ней жизнь играет,
А Элоиза только светлый сон;
Ему не верим, но пленяет он.
LVIII.
Зачем мечта крылатая поэта
Нас хочет перенесть из царства тьмы
В тот чудный край, где льются волны света
Когда от сна должны очнуться мы,
Когда душа напрасно к небу рвется
И на земле с тоскою остается
LIX.
Как раненый орел? Перед тобой,
Манон Лзско, склоняю я колена;
Ты Клеопатре можешь быть сестрой;
Ты странный сфинкс, опасная сирена;
Весь век разврат и золото любя,
Ты жизнью наслаждалась; пусть тебя
LX.
Зоил бранит, но ты из жизни взята,
И Клеомен *) лобзать не смел бы прах
От ног твоих….
Тебе я верю; страсть в твоих очах.
Насколько скучен мне Тиберж тяжелый,
Настолько по душе твой нрав веселый…
*) Греческий скульптор, которому приписывают Венеру.
LXI.
Ты ненависть вселяешь и любовь,
Тебе бы отдал я и жизнь, и душу,
Когда бы ты могла явиться вновь…
Я пред тобой, читатель добрый, трушу:
Опять заврался я и на пути
Героя бросил… где его найти?
LXII.
Я говорил, что страстно увлекался,
Любовь не признавая, мой герой,
Что без любви безумно отдавался;
Как тело разделять он мог с душой,
Когда одно лишь.дым, другая пламя?
Для двух полков одно не служит знамя.
LXIII.
Я не беруся эту странность в нем
Вам обяснить и, право, сам не знаю
Во что он верил и каким путем
Решился изменить родному краю,
Как в цвете лет и с пламенем в крови
Не признавал ни дружбы, ни любви.
LXIV.
Быть может, у него скрывалась рана
На дне души-быть может, с юных лет
Он жертвой был сердечнаго обмана.
Кто может нам на это дать ответ?
Однажды книгу о судьбах Востока
Он прочитал и сыном стал пророка.
LXV.
К нему еврей, что месяц, приводил
Двух юных дев; Гассан прощался с ними,
Когда кончался месяц; их дарил
Нарядами, камнями дорогими
И отпускал на волю; мой герой,
Как видите, был человек не злой.
LXVI.
Четыре раза каждую неделю
Он в-дикой страсти с ними утопал…
Восточных языков Гассан не знал
И по-французски предавался хмелю
Восторгов страстных; трудно обяснить,
Как в этом счастье мог он. находить.
LXVII.
Вы скажете, что он морально болен,
И, может быть, его осудит свет;
Но он своей судьбою был доволен
И думал, что его счастливей нет.
У всякаго свой вкус, свои понятья…
Гассан сидел и звал в свои обятья
LXVIII.
Волшебный сон; но не дождался сна,
А сладкой дрёмы; сердцу упоенье
Она дарит и светлое забвенье.
Она как сон прекрасна и бледна;
С ней не сравнить обятия Морфея,
Когда она, лаская и лелея,
LXIX.
Зовет к себе; одна душа лишь спит;
Ворочаешься, куришь и зеваешь,
А на сердце легко и грусть молчит…
Ты о любви в то время не мечтаешь,
Но мог бы с удовольствием… Опять,
Читатель, глупость я хотел сказать…
LXX.
Не ведая ни скорби, ни кручины,
В тот светлый сон был погружен Гассан..
На солнце греясь, так порой фазан
Блаженствует среди кустов долины;
От счастья он сопит, склонив главу,
И, полон неги, прячется в траву.
LXXI.
Там, где стоял евреев град священный,
На голом камне нищие сидят:
Они, куря, на этот мир презренный
С глубоким равнодушием глядят;
Они в лохмотьях, бедны и убоги,
Но, видя их, ты скажешь: это боги!
LXXII.
Их мочит дождь, лучи дневные жгут;
Они молчат, суровы и угрюмы;
Не прерывай их дремлющия думы:
Они тебя гяуром назовут;
Их не дави: им лень посторониться,
Не презирай: нам с ними не сравниться.
LXXIII.
И тупость, и безсмыслие Коран
Считает счастьем; еслиб мненье это
Мы разделяли, многих христиан
Могло-б спасти ученье Магомета;
Их выручил бы магометанизм;
Простите мне ужасный барбаризм.
LXXIV.
Меня и так осудит люд ученый —
Магометанство, надо бы сказать;
Но близко не лежало лексикона,—
Я жалкий стих успел ужь написать,—
Перо сломал с досады; вдохновенье
Мне изменяет, сон одно спасенье…
LXXV.
Ты не сердись, читатель, на меня,
Прости мои невинныя замашки.
С тобой, как с другом, обращаюсь я:
Герой мой наг, а я в одной рубашке.
Как справиться мне с музою своей!
Я раб ея; со мною схож Эней.
LXXVI.
Его жена дорогой отставала;
Он на плечах отца Анхиза нес;
«Где ты, жена?» — Я платье поправляла,—
Креуза отвечала на вопрос.
«Иди скорей, не то отца я брошу,—
Себе я не по силам выбрал ношу».
LXXVII
Читатель, я пускаю причту в ход;
Анхиз — моя поэма, а Креуза,
Что все, шутя, дорогой отстает,—
Игривая и ветренная Муза…
Не знаю я, как с нею кончить путь:
Она дорогой любит отдохнуть…
LXXVIII.
Эней совсем ослаб; живым из боя
Не выйдет он без помощи жены…
Беда грозит, минуты сочтены,
Анхиз тяжел — вдали пылает Троя…
Старик ворчит, Креуза отстает…
Никак идти не может он вперед.
Песня вторая
I.
Глупцы твердят, что сочинять умно,
Когда нет денег», если развлеченье
Писать стихи, не хуже карт оно,
И если сын небес и вдохновенья
Ремесленник — все выше не стоят
Камелия, швейцар иль адвокат.
II.
Люблю стихов пленительные звуки;
Язык святой не создан для глупцов;
Он Божий дар; язык любви и муки
Уносит душу в царство светлых снов
И чудных грез; невежд толпа пустая
На нем не говорит, ему внимая…
III.
Когда стихи читаете порой,
Вы ищете страданий след унылый
И автора увидеть пред собой
Хотите вы; так на записке милой
Любовник ищет слез горючий след
И видит милой пред собой портрет.
IV.
Узнайте же, всегда душа поэта
В его стихах и дышет, и живет;
Чем мысль полна, чем грудь его согрета,
На лире вдохновенной он поет,
Свою тоску, души восторг и радость;
Вам не понять стихов святую сладость.
V
Пускай стихи не клеятся; мы в дань
Приносим Музе жизнь и вдохновенье,
Мы любим в ней свое лишь увлеченье,
Свои мечты; напрасна ваша брань;
Она не долетает до поэта:
Он на небе и тонет в волнах света.
VI.
Вам без него не видеть чуждых стран,
Где он парит крылатою мечтою.
Когда от сна очнетесь вы душою?
Когда, слепцы, рукой не тронув ран,
Покинув лжи печальную обитель,
Поверите, что распят ваш спаситель?
VII.
Чего зоилы строгие хотят?
Что требуют? Поэма — сердца греза,
Минутный сон души; она как роза,
Что, падая, бросает аромат;
Как птичка, что щебечет, улетая,
Как друг, с которым думы разделяя,
VIII.
Беседуем, его мечты ценя…
Законам Музы следуют поэты;
Не грех ли вам преследовать меня,
Что я пишу веселые куплеты!…
Вы скажете, что Байрона я взял
Себе в пример, но Байрон подражал
IX.
Поэту Пульчи; новаго в природе
Искать, увы! напрасно и смешно…
В романе ли, в поэме или в оде,
Что ни скажи, все сказано давно;
Нельзя не сделать грустное признанье:
Сажать капусту даже подражанье.
X.
О, Лафоре *), тебя беру в пример,
Что идут в ряд безграмотность и чувство:
Свои труды тебе читал Мольер;
Какой урок ценителям искусства
Давала ты! Твой острый нрав любя,
Он спрашивал советов у тебя…
*) Служанка Мольера.
XI.
Он не читал тебе стихов Альсеста;
Свои стихи, своих фантазий плод
Читал бы я тебе; иное место
Прошло бы незаметно; соль острот
Пропала бы, но что из сердца взято,
То к сердцу бы пошло, тоской обято;
XII.
Мне остальнаго было бы не жаль…
Скажите мне, любовнику что надо?
Зачем поэт поет свою печаль?
Слеза обоим лучшая награда…
Чтоб вылилась она, пылает кровь…
Как в этом сходны гений и любовь!
XIII.
Свои стихи теперь прочел я снова,
Оплакивая горький еврй удел…
Без плана все писал и и ни слова
Не мог сказать того, что я хотел;
Мои стихи звучат фальшивой нотой;
Я слез хотел, а создал лишь остроты.
XIV.
Два рода есть развратников: один
О ближнем не заботится, не тужит;
Глядит на свет, как гордый властелин,
И своему лишь честолюбью служит;
Красив как демон, холоден как змей
И только занят думою своей.
XV.
Он лишь себя на этом свете любит
И в тень свою влюблен; собою полн,
Он холодно чужое сердце губит
И как Нарцисс глядится в лоне волн…
Несчастному он не протянет руку
С слезой участья; если ищет муку,
XVI.
То чтоб себе в ней зеркало найти…
Он свой кумир и в вечном умиленьи
Перед собой; все на его пути
Должны стоять в немом благоговеньи…
Он ось земли; он свет и радость глаз;
Склоняйтесь ниц — пред вами Ловелас…
XVII.
Он слова не промолвит без разсчета;
Все у него обдумано вперед,
Разставлены приманки и тенета;
Ужь он свое наверное возьмет;
Он ищет соблазнительную славу
И смотрит на любовь, как на забаву
XVIII.
И ремесло; напрасно в нем хотят
Искать любовь и сердца увлеченья.
Что в жизни у него? Одни сомненья,
Забытыя дуэли, жалкий ряд
Пустых интриг, порою вздох унылый
И черный крест над темною могилой…
XIX.
В Клариссе будит он огонь страстей;
Он все сердца пленяет и тревожит;
Он хочет застрелиться, если в ней
Любовь молчит; застрелиться, быть может,
И что-жь? Кларисса сердце отдает,
Умрет сама, но жизнь его спасет…
XX.
Вот победитель жалкий и бездушный,
В котором от любви не вспыхнет кровь;
Он, презирая муку и любовь,
Проводит век, своим страстям послушный;
Когда бы изменить судьбы закон,
Не Ловелас, а Кесарь был бы он.
XXI.
Ища пустых забав, нашел ли счастье?
На это сам ответить бы не мог;
Коль дурен он, его так создал Бог;
Он жизнь провел, не ведая участья…
Газель нежнее льва, но, слыша рев
Царя пустынь, легко понять, что лев
XXII.
Не может быть газелью… Всех вниманье
Он на себя невольно обратил.
Он света был блестящее созданье
И свет его лелеял и любил…
Святой любви не может вспыхнуть пламень,
Когда душа как лед, а сердце камень.
XXIII.
Смешон и пуст французский Дон-Жуан:
Вся жизнь его одна пустая шутка;
Он ни во что не верит, вечно пьян,
Живет лишь для соблазна и желудка,
Кругом в долгах, смеется над отцом;
Искать, увы! напрасно сердца в нем,
XXIV.
Но светлый тип иного Дон-Жуана
Еще никто на лире не воспел,
Моцарт о нем понятье дать хотел,
Его обрисовала кисть Гофмана,
Но все еще о нем не знает мир:
Его бы мог создать один Шекспир.
XXV.
Задумчив как любовь, красив как гений,
С своею милой юноша сидит,
Любуясь ею в сладком упоеньи;
Впервые страсть в его груди горит
И нежных клятв его пленяют звуки;
Он для любви родился и для муки.
XXVI.
Красы полна, его любви святой
Природа вторит; пламенныя грезы
Его мечты уносят в мир иной,
Из глаз его блаженства льются слезы,
Его любви пленяет сладкий сон;
Как слабый плющ, опоры ищет он.
XXVII.
Над милою склонясь с любовью нежной.
Он вдохновенно песни ей поет;
Душою чист, как ангел безмятежный,
Не зная зла, он для других живет,
Чужой восторг своим считает счастьем,
На все глядя с любовью и с участьем…
XXVIII.
Он любит всех и всеми он любим;
Святых надежд он знает мир и сладость;
Судьбою он взлелеян и храним…
Его удел богатство, сила, младость…
Краса души в красе его лица,
А в сердце грезы, грезы без конца.
XXIX.
Скажите, что ему падет на долю?
Как жизнь свою счастливец проведет?
Судьба должна его исполнить волю —
Любовь пред ним свои восторги льет,
Поэзия, в немом благоговеньи,
Ему дарит святое вдохновенье…
XXX.
Река и лес, селений длинный ряде,
Дворец и монастырь, луга и нивы,
Гора и дол ему принадлежат…
Ему судьба готовит век счастливый;
Восторженно его встречает свет;
Ему везде улыбка и привет.-
XXXI.
Захочет он, и будет королевы
Любовником; король бы сам не прочь…
За гордаго счастливца выдать дочь…
Он мог бы разбросать свои посевы
Для корма птиц, не сделавшись бедней;
Его богатства не сочтет еврей…
XXXII.
И что-жь? Смеясь над светом и судьбою,
Он будет лишь страстям своим служить
В тавернах век с друзьями проводить!
По выходе из оргии, порою,
Разврату и разгулу жизнь даря,
Он будет спать в грязи, у фонаря.
XXXIII.
Он будет страх селенья и столицы,
Законом почитая только страсть,
И девы непорочной, и блудницы
Он над собой шутя признает власть…
Всем женщинам, не делая изятья,
Откроет он горячия обятья…
XXXIV.
Служанка ли развратника пленит,—
Он для нея оденется лакеем;
С одной ягненка примет кроткий вид,
К другой он подползет коварным змеем
И холодно зарежет старика,
Чтоб обезчестить дочь;, его рука
XXXV.
Не дрогнет, совершая, преступленье.
Подумаешь, что чаша горьких бед
Озлобила его; что гордый свет
Дарит ему насмешки и презренье;
Что он, как Лара, хочет мстить за честь,
Платя за злобу злобу, месть за месть…
XXXVI.
О, нет! везде открытыя обятья
Находит он; тоска не сушит грудь;
В его устах не слышатся проклятья,
Среди цветов его проложен путь;
Его все чтут, ему все знают цену,
Он не встречал ни злобу, ни измену…
XXXVII.
Он шествует с сияющим челом,
Хоть он порок избрал себе кумиром;
Его прощает свет и видит в нем
Любимца своего; царя над миром
Он сохранил и почести, и сан,
Но только этот смертный Дон-Жуан.
XXXVIII.
Великий Дон-Жуан! Твои деянья
Прошли из века в век, из рода в род…
Тебе звучат хвалы и порицанья,
Но кто тебя оценит и поймет?
Среди людей пронесся ты светилом…
Тебя воспеть поэту не по силам…
XXXIX.
Как о тебе дерзаю говорить?
Тебя не раз поэты воспевали,
Но не могли они тебя любить…
Твои мечты они не понимали.
А я тебя люблю, как короля
Любил Блондель; святым огнем горя,
XL.
Тебе я посвящаю гимн хвалебный;
Склонясь во прах, тебя хочу я петь…
Но где найду коня и плащ волшебный.
Чтоб за тобой дорогою поспеть?
Кто мне укажет чудныя виденья,
Которым ты дарил одно забвенье,
XLI.
Ища любовь? Три тысячи имен!
Ты каждое произносил с слезами…
Ты все искал любви отрадный сон,
Ты звал его влюбленными мечтами,
Но тщетно ты томился и страдал:
Твоей души волшебный идеал
XLII.
Скрывался в небе; пламенно и страстно
Оне тебя любили, Дон-Жуан,
И не скрывали тяжких сердца ран;
Взаимности ища в тебе напрасно,
Твоей любви оне лобзали тень…
Ты брал их жизнь, а им дарил лишь день.
XLIII.
Что делал ты, глядя на их страданья?
Чем заплатил за слезы и печаль?
Ты лишь любил свое очарованье,
И все душой рвался в немую даль.
Ты их любил с избытком чувств и силы
И каждый раз, глядя на образ милый,
XLIV.
Надеялся найти свой идеал…
Везде, везде, вседневно и всечасно
Ты звал его своей мечтою страстной;
Чтоб уловить его, ты жизнь бы дал…
В твоей груди страданий было много:
Ты создал храм, но в нем не видел Бога…
XLV.
Что ты хотел? Прошло уже триста лет,
А сфинкс хранит зловещее молчанье —
И все тебя не знает жалкий свет;
На дрязги обращает он вниманье
И, в мелкие разсчеты погружен,
Увы, тебя понять не может он.
XLVI.
Свет говорит: какой небесной девы
Старался он увидеть лик святой?
Как мог он услыхать ея напевы,
Отдаться ей всем сердцем и душой,
Когда она на зов не отвечала?
Какая связь его соединяла
XLVII.
С неведомой красавицей? Она
Таинственною грезою блестела…
Из дев земных ужели ни одна
С его мечтою сходства не имела?
Ты всех любил, все были сходны с ней…
Но все она скрывалась от очей…
XLVIII.
Напрасно ты за ней с любовью гнался
И звал к себе; ее ты не нашел…
Но все твой век безплодно не промчался;
Когда на землю спустится орел,
Он без добычи в горы не вернется,
Без молнии гроза не пронесется.
XLIX.
Тебя не понимал бездушный свет;
Он за тобой следил с недоуменьем;
Святым огнем утешен и согрет,
Ты не клеймил его своим презреньем,
Его прощал, надеясь и любя;
Бездушный свет не охладил тебя…
L.
В свой идеал ты не утратил веру;
Ты жизнь ему и думы посвящал;
И гордую принцессу, и гетеру
К своей груди ты страстно прижимал;
Ты, дань платя мечте благословенной,
В простом стекле искал алмаз безценный.
LI.
Ты был вельможа в замке, с вором вор;
Во все концы легла твоя дорога;
Чтоб жизнь любить, ты лишь просил у Бога
Широкую свободу и простор;
Ты расточал любовь, богатства, силы,
Чтоб хоть на миг увидеть образ милый.
LII.
Действительность губила светлый сон;
Ты не встречал святаго идеала;
Твоя душа томилась и страдала;
Ты шел вперед, в раздумье погружен,
А все мечтал, души скрывая горе,
Свой чудный перл найти в житейском море.
LIII.
Ты призраку пустому подарил
Свою красу и гений, кровь и слезы;
Гонясь за ним, себя ты не щадил
И отдал жизнь ему; с заветной грезой
Ты не простился, век кончая свой,
И в лучший мир унес ее с собой.
LIV.
Когда к тебе явился гость могилы,
К нему, смеясь, навстречу ты пошел;
Он руку сжал твою и ты без силы
Упал на прах, таинственный символ
Судьбы людей! Мы тешимся мечтами,
Мы ищем грез, а рок царит над нами!..
LV.
Погибель ждет того, кто подражать
Захочет Дон-Жуану. Рок суровый
Наложит на него свою печать.
Для ясности одно прибавлю слово:
Гассан, как Дон-Жуан, любовь искал,
По он не верил в светлый идеал!
Песня третья
I.
Клянусь, что не сумел достигнуть цели —
Не удался- задуманный рассказ;
Я план забыл и мысли улетели;
Быть может, мой герой пленил бы вас,
Но, изменив всем правилам искусства,
Я описав не жизнь его, а чувства…
II.
Мои стихи пошли и вкривь, и вкось…
Где слишком многословно, где неясно
И коротко,— хоть всю поэму брось…
Я Музой управлять хотел напрасно,
Как жалкий раб бежал за нею в след…
С моей поэмой схож дурной обед:
III.
Вам подают по карте перемены;
Вы голодны, а в рот нейдет кусок;
Один сырой, другой ваш повар сжег…
Понять легко, что сочинять для сцены
Не создан я; герои жалких пьес
Пошли бы в рознь, кто по дрова, кто в лес.
IV.
Простясь на век с Гассаном и Намуной,
Мои друзья советуют Парнас
Покинуть мне и перервать все струны
На лире, не окончи свой разсказ,
Но на пути мне бросить жаль Гассана.
Вот в двух словах сюжет его романа.
V.
Гассан ходил что месяц на базар;
Двух юных дев, невинных и прекрасных,.
Он покупал и приносил им в дар
Безумный пыл своих восторгов страстных,
Но скоро наставал разлуки час.
Он виделся не более трех раз
VI.
Со всякою из них; затем на волю
Их отпускал, когда кончался срок,
И на прощанье золота мешок
Он щедро им дарил; ему на долю
Раз увидать красавицу пришлось,
Что старый грек из Кадикса увез.
VII.
Гассан любил испанок; у пирата
Купил ее и весь отдался ей;
В душе проснулась страсть; любовь и злато-
Он расточал пред милою своей;
Когда настал тяжелый час разлуки,
Он слезы лил, он страстно жал ей руку
VIII.
И снарядил ее в далекий путь;
С ея ланит прелестных скрылись розы.
От горьких слез ея вздымалась грудь;
Мутился ум; зачем прощанья слезы —
Не понимало бедное дитя,
Когда у ней он сердце взял шутя.
IX.
Когда она обята страстным пылом…
Надежды нет- простясь, ушел Гассан…
Пред ней лежал безбрежный океан,
Попутный ветер дул; шумя ветрилом.
Корабль поплыл; немой тоски полна.
На берегу осталася она.
X.
Тяжелых дум ее томило бремя;
Ей было жаль любви погибших чар…
Из глаз катились слезы; в это время
Роскошных негритянок на базар
Привез еврей; толпа вокруг стояла
И с жадностью продажи ожидала…
XI.
Гассан стоял в числе покупщиков…
В ея душе зарделся луч надежды;
Ответя на любви молящий зов.
Она сняла роскошныя одежды
И к продавцу пошла, чтобы еврей
Лице и тело выкрасил у ней…
XII.
Надеялась бедняжка, что обмана
Любовник не заметит, что она
Падет опять в обятия Гассана,
Что будет страсть ея награждена;
Чтоб только миг его увидеть снова,
Она бы жизнь и душу дать готова…
XIII.
Тебе бы я сказали, читатель мой,
Когда-б я был с святою правдой в ссоре,
Что милой девы Бог утешил горе
И что Гассан увел ее с собой,
Что ей судьба улыбку подарила
И светлым счастьем муку заменила…
XIV.
В нравоученье я сказать бы мог,
Что без любви нельзя прожить на свете,
Что мой герой в ея попался сети*
Но бедною землею правит рок:
Мы исполнять должны его веленья
И часто счастье длится лишь мгновенье.
