Скрежеща, разрывая ткани, круша,
Вломились, ночного громилы грубей.
И тогда у иных задрожала душа,
Как испуганный воробей.
Когда берлинский убийца крал
Города и пространства нашей Руси,
Они, переваливая за Урал,
Шептали: — Господи, пронеси!
Позабыв довоенные клятвы и лесть,
Эта шваль уползала с дрожью в ногах,
Предоставив солдатам высокую честь
Умирать в подмосковных снегах.
Под уютным солнцем тёплых широт,
На свободе считая ослов,
Эта шваль набивала слюнявый рот
Мешаниной английских слов.
Променяв без грусти наш северный край
На манящий рай абрикосов и слив,
Эта шваль лебезила авансом: — Гуд бай!
Хау ду ю ду? Лонг лив!
Но солдаты берлинскому пошляку
Поломали череп, спесь и ребро.
Шваль, возринув, потребовала, чтоб к штыку
Приравняли её перо.
По штабным тылам порхнув петушком,
Выше тучи взмыл беззаветный нахал,
На афиши выполз «фронтовиком»
И кричит:
Я пахал!
Я пахал!
Я пахал!!!
