Она придет, неведом час,
в дверях шаги прольет, как струи.
Придет и тихо поцелует
морщины у молящих глаз.
И небо синее в окне
последний раз светло приснится
и улетит к иной Весне
крылом незримой голубицы.
Под белым гробовым холстом
вздремнется телу тихо, сладко.
И кто-то ласковый украдкой
холст озарит златым крестом.
То Дед, давно умерший Дед,
весь в солнышке, в седом наряде,
объявится в луче лампады,—
и загорится звездный след.
И все, чем жизнь гнела и жгла,
спасет легко в прощальном часе.
И Дух вспарит из тины зла,
первоначально чист и ясен.
Стыдливо склонятся друзья,
качаясь в ладане и дыме,—
и встанем скорбью между ними,
глядя на труп, Она и я.
А за окном дела и сны,
в тоске и горечи бесплодной,
заплачут ветром мимолетным
на ухо вечной тишины.
