Толпа обласканных закатов облаков,
Задумавшись вверху, повисла над тюрьмою,
Плывет издалека напев колоколов,
Ракита шелестит апрельскою листвою.
И сумерки идут. Вино вечерних грез
Они с собой несут и льют мне в грудь больную,
Тревога умерла, уснул в душе вопрос,
Я больше не в тюрьме, я трепет крыльев чую.
Они меня несут в надзвездный, тихий мир
Далеко от людей и грязных душных камер,
От мира, где все — тлен, где каждый нищ и сир,
Где Воскресенья звон давно затих и замер.
И слышу снова я напевы звучных струн,
И вновь звенит кругом поток жемчужных песен,
Он то едва журчит, то хлещет, как бурун,
Немолчно говоря, что мир дневной мне тесен!
И все ясней, явней сплетенный Грезой сон,
То жгучий, то больной, то детски-тихий, кроткий, —
И призрачна тюрьма, цепей холодный звон
И лунным серебром облитые решетки.
