I. На улицах
День за днем у каждой хлебной лавки
Все длинней становятся «хвосты».
В них растут — средь ругани и давки, —
Злые речи, сплетни и мечты.
— Царь воюет… Он-то сыт и тепел!
Посмотрел бы, каково нам здесь нам…
— Царь давно Россию нашу пропил,
А царица продалась врагам…
И растут чудовищные слухи,
И горят глухим огнем сердца,
И все яростней шипят старухи,
На морозе стоя без конца.
А мороз все крепче и упорней
Щиплет кожу, пальцы леденит —
И, не грея, солнце с выси горней
На толпу голодную глядит.
Вдруг открылись двери хлебной лавки
И — как ночью мотыльки на свет,
Сунулись к ней бабы и — средь давки —
Слышат голос: «Хлеба нынче — нет!»
II. Царский поезд
В уютном и теплом вагоне
Царь едет со штабом на фронт,
За окнами — стужа и ветер,
В закатной крови горизонт.
Ха окнами — нищие хаты,
Снега в бесконечных полях,
За окнами — спит и томится
Россия в тяжелых цепях.
Но спущены плотные шторы,
Горит электрический свет
И весело царь совершает
Свой скромный походный обед.
Течет в драгоценные чарки
Густою струею ликер,
Хмелеют царевы любимцы,
Нестройно шумит разговор.
Грозится подвыпивший Нилов
Вильгельма поймать за усы,
А граф Фридерикс что-то шепчет
С ужимками старой лисы.
И хлопая рюмку за рюмкой,
Сидит Николай за столом,
И тихо качаются стены
Пред пьяным, блаженным царем.
…Шумит уносящийся поезд,
Летит в неизвестную даль, —
За окнами — вьюга и ветер,
За окнами — скорбь и печаль.
За окнами — стонет Россия
И в бешенстве воет война,
А в царском уютном вагоне
Застольная песня слышна!
III. На заводах
Шуршат ремни и привода,
Стучат станки, пылают печи —
И все сильней гнетет нужда
Рабочих согнутые плечи.
Людей, припасы, деньги, труд
Война глотает жадной пастью,
И массы день за день живут,
Клонясь все ниже под напастью.
Когда приходит смены час,
Не слышно хлестких прибауток,
В устах беспечный смех погас
И каждый взор угрюм и жуток.
И нет веселости былой
Во дни получки — по субботам,
Без песен, хмурою толпой
Идут рабочие к воротам.
А дома — что? Нытье жены,
Рассказы о растущих ценах
Да вести страшные с войны
О пораженьях и изменах.
Так долго жить невмоготу,
Нет больше силы для молчанья!
И стал рабочую мечту
Манить к себе огонь восстанья…
IV. В думе
Пан Родзянко, потирая руки,
Милюкову в думе говорил:
«Не пора ль, почтенный муж науки,
Нам ударить Николаю в тыл?
На заводах все растут волненья,
Сброд рабочий выступить готов…
Николая сбросим, без сомненья,
А потом и скрутим дураков!»
Милюков задумался глубоко
И сказал: «Оно, конечно, так…
Но боюсь я выступить до срока…
Да и страшен хамский мне кулак.
Вызвать чернь на улицы не шутка,
Но потом трудненько усмирить.
Ах, недаром говорит наука,
Что всегда полезно погодить…»
Но Гучков, трясясь, как в лихорадке,
Милюкова болтовню прервал:
«Будет уж! Играл я долго в прятки
И министрам сапоги лизал.
Истомился я давно по власти
И на все решительно готов!
Мне не страшны россказни и «страсти»
Про заводских нищих дураков!
Мы сумеем усмирить их живо
И на шею крепко им насесть!»
Пан Родзянко посмотрел игриво
И сказал: «У нас и средство есть!
Вот Керенский: дорогой парнишка!
На слова, как пулемет, он быстр,
Хоть ума не видно в нем излишка,
Ну, а все же: чем он не министр?
Дуракам он о грядущем счастьи
Будет петь залетным соловьем, —
Мы ж в то время присосемся к власти
И казну, и войско заберем!»
Все решили: «Пан придумал мило;
Дурачка продвинем мы вперед,
На престол посадим Михаила
И загоним под ярмо народ!»
V. Восстание
День ослепительный настал:
Народ поднялся и восстал!
Со всех концов, со всех углов
Явились толпы бедняков,
И грозный ропот: «Хлеба! Хлеба» —
Казалось, — досягнул до неба!
И были двинуты войска…
Но вдруг солдатская рука,
Освободившись от оков,
Стрелять не стала в бедняков,
И, став за правду и свободу,
Примкнула Армия к Народу!
Лишь полицейская орда,
В своем усердии тверда,
С церквей и крыш открыв пальбу,
Пыталась изменить судьбу…
Но быстро их иссякли силы
И палачи легли в могилы!
И вот в столицы весть пришла,
Что нет уж векового зла:
Царь отреченье подписал!
И весь народ возликовал,
И песня крови и железа —
Взметнулась к небу Марсельеза!
VI. Радость победы
Словно огненные птицы, веют флаги над домами,
И по улицам столицы люди стройными рядами,
Шумно радуясь победе, все идут, идут куда-то…
Голоса их как из меди, каждый в каждом видит брата!
Тут — рабочий изнуренный, рядом — пышная девица
И солдат, руки лишенный… И у всех, как солнце, лица!
Все готовы верить в счастье, все кругом звенит от песен,
Разом кончилось ненастье, стал весь мир — как рай, —
чудесен!
VII. На распутьи
Но промчались недели,
И увидели въявь бедняки,
Что от радостной цели,
Как и прежде, — они далеки.
Когти хищные спрятав
И принявши обличье друзей,
На места бюрократов
Села шайка лихих богачей.
Все осталось как было:
Так же мучат народ торгаши
И рабочая сила
Продается опять за гроши.
Как и царь — притесняет
Бедняков буржуазная власть, —
И война раскрывает,
Как и раньше, голодную пасть.
На распутьи широком
Очутился народ трудовой
И в раздумьи глубоком
Он пути не видал пред собой.
VIII. Ленин
Вдруг в эти дни смятенья и испуга,
Как гром, молчание будя,
Раздался голос ласкового друга,
Раздался грозный клич вождя.
Едва успевши выйти из вагона,
Товарищ Ленин крикнул: «В бой!» —
И всколыхнулись красные знамена
Над всею Русью трудовой!
И в городах восстанья закипели,
И по усадьбам батраки
«Дубинушку» заветную запели,
И взбунтовалися полки.
По всей стране, от края и до края,
Народ трудящийся восстал
И, зову Революции внимая,
Остатки рабства растоптал!
И никогда людские поколенья
Не позабудут гордый клич,
Который в день смятенья и сомненья
Провозгласил наш вождь — Ильич!
Клянемся все, что власть капиталиста
Мы не признаем никогда!
Вперед, друзья! Над нами небо чисто
И ширь земная ждет труда!
