Все мы бредили Блоком в далекие дни,
танцевали бостон и фокстрот,
рвались из дому прочь, рвались прочь от родни,
стали взводами маршевых рот.
И в ночном блиндаже, лишь умолкнет обстрел,
всякий раз без особых препон
снова голос какой-то из прошлого пел,
уцелевший хрипел патефон.
Снова визг и разрыв, и удар наповал,
в лоб волна и осколок в груди,
но еще патефон под завалом взывал
и хрипел: «Если любишь, приди!»
