Вновь с песчаного Востока дует
Старый ветер над полями льна…
А когда за соснами колдует
Поздняя ущербная луна —
То ль играют лунные седины
По завороженному овсу,
То ли плачет голос лебединый
С Дивичорских заводей, в лесу.
И зовёт к утратам и потерям,
И осины стонут на юру,
Чтоб в луну я научился верить —
В первородную твою Сестру.
Верю! Знаю! В дни лесных становий
Был твой жертвенник убог и нищ:
Белый камень, весь в подтёках крови,
Холодел у диких городищ.
В дни смятенья, в час тревоги бранной
Все склоняли перед ним копьё,
Бормотали голосом гортанным
Имя непреклонное твоё.
Брови ястребиные нахмуря,
Над могучим камнем колдуны
Прорицали, угрожая бурей
И опустошением страны;
Матери — их подвиг не прославлен —
Трепетали гласа твоего.
Чей младенец будет обезглавлен?
Перст твой указует — на кого?..
А когда весной по чернолесью
Вспыхивали дымные костры
И сиял в привольном поднебесьи
Бледно-синий взор твоей Сестры,
И когда в листве любого дуба
Птичий плеск не умолкал, и гам,
А призыв тоскующего зубра
Колыхал камыш по берегам —
По корням, по стеблю, в каждый колос,
В каждый ствол ореха и сосны
Поднимался твой протяжный голос
Из внушавшей ужас глубины.
Но теперь он ласков был, как пенье
Серебристой вкрадчивой струи,
И ничьи сердца твое веленье
Не пугало в эту ночь: ничьи.
Барбарис, багульник, травы, злаки
Отряхали тяжкую росу
И, воспламенённые во мраке,
Рдели странным заревом в лесу.
А в крови — всё явственней, всё выше,
Точно рокот набухавших рек,
Точно грохот ледохода слышал
Каждый зверь — и каждый человек.
Били в бубен. Закипала брага;
Запевал и вился хоровод
Вдоль костров в излучинах оврага
До святого камня у ворот.
Пламя выло. Вскидывались руки,
Рокотали хриплые рога:
В их призывном, в их свободном звуке
Всё сливалось: сосны, берега,
Топот танца, шкуры, брызги света,
Лик луны, склонённый к ворожбе…
А потом, до самого рассвета,
Жертвовали ночь свою — тебе.
…Верю отоснившимся поверьям,
Снятся незапамятные сны,
И к твоим нехоженым преддверьям
Мои ночи приворожены.
Вдоль озер брожу насторожённых,
На полянах девственных ищу,
В каждом звуке бора — отражённый
Слышу голос твой, и трепещу.
А кругом — ни ропота, ни бури:
Травы, разомлевшие в тепле,
Аисты, парящие в лазури
С отблесками солнца на крыле…
И лишь там, на хмурых Дивичорах,
Как в необратимые века,
Тот же вещий, серебристый шорох
Твоего седого тростника.
