Зимой, в мороз сухой и жгучий,
Разрыв лопатами сугроб
И ельник разбросав колючий,
В могилу мой спустили гроб.
Попы меня благословили
Лежать в земле до судных труб.
Отец, невеста, мать крестили
Закрывшийся навеки труп.
Один, в бессонном подземелье,
Не оставлял меня мороз:
К моей глухой и тесной келье
Дыханье жизни он принёс.
И в темноте земных затиший,
Струясь ко мне, как белый дым,
Испод моей тяжёлой крыши
Заткал он серебром седым.
Ложился тихо светлый иней,
Как лёгкий пух полярных птиц,
На чернеть губ, на лоб мой синий,
На тёмную кайму ресниц.
Так я лежал, морозом скован,
Покорен и бездумно-строг.
Был тишиною очарован
Кладбищенский немой чертог.
Вдруг сразу сделалось теплее.
Мороз бежал с подземных троп,
И с каждым днём всё тяжелее
И уже становился гроб.
Там бредом мартовским невнятно
Журчали где-то ручейки.
Моё лицо покрыли пятна
И белой плесени грибки.
Вздуваясь, я качался зыбко.
Ручей журчал вблизи, и вот
Непобедимая улыбка,
Оскалясь, разорвала рот.
Он близок, мой удел конечный.
С ним исчезая в странном сне,
Я шлю моей улыбкой вечной
Приветствие весне, весне!
